Время – московское! - Александр Зорич

– Доброе утро! – бросил ему я.

– Действительно доброе! – бодро откликнулся Локшин, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. – Вы тоже заметили?

– Что я должен был заметить?

– Муть разогнало! Около получаса назад. Куда только делась, чертовка! Стояла-стояла, вата окаянная… На психику действовала… А потом – исчезла!

– Да, Муть – пренеприятная штука, – согласился я.

– Ладно бы только неприятная! Из-за нее Дунай видно не было!

– Что?

– Дунай. Во-он ту планету! – Локшин указал пальцем в небеса цвета мокрого асфальта, где висел золотой, в едва заметных темно-красных жилах серп размером приблизительно в одну треть нашей земной Луны.

– А-а… Дунай… Извините, я со сна плохо соображаю.

– А теперь – извольте, оптика атмосферы в порядке. Наблюдай на здоровье! Ладно, я пошел, пока солнце не взошло. Нужно успеть все как следует проинспектировать… А то знаете – у меня имеются кое-какие предчувствия… – Локшин таинственно улыбнулся. – Впрочем, всему свое время!

«Предчувствия» я пропустил мимо ушей. Пожелал отечественной астрономии очередных успехов и поплелся к северной оконечности нашего лагеря, на берег. Никаких особенных планов у меня не было, разве только полюбоваться восходом местного солнца, которое звалось у клонов Шиватир, – зрелищем впечатляющим, успокаивающим нервы и выпрямляющим мысли.

Я остановился в нескольких шагах от охранного периметра. Передо мной поблескивала паутина самого зловещего вида, растянутая между титанировыми шестами с интервалом в десять метров. Наш осназ использовал при устройстве лагеря охранную систему «Арахна», которая могла не только заранее предупредить о появлении непрошеного гостя, но и спеленать его по рукам и ногам при попытке проникновения в лагерь. А в случае необходимости и умертвить, конечно.

Отщелкнув забрало – ведь Муть действительно схлынула, а значит, можно было без усилий дышать тяжелым влажным воздухом, – я с удовольствием закурил. Но не успел я сделать и двух затяжек, как кто-то нежно тронул меня за плечо.

Таня! Щечки румяные, глаза сияют, из-под шлема выбилась платиновая прядка.

– Танечка, милая! Как спалось? Вы сегодня ранняя пташка! – сказал я, пожирая ее глазами.

– Даже и не знаю, что вдруг случилось, но где-то двадцать минут назад я почувствовала, что пора вставать. Необходимо просто! Сбегала в душ – и меня неодолимо потянуло на улицу. Оказалось, не напрасно – здесь стало так красиво! В общем, я вышла из нашего эллинга и зашагала куда глаза глядят. Как вдруг смотрю, кто-то еще, кроме меня, на волны любуется. Подошла ближе. Оказалось – вы! – Таня очаровательно улыбнулась.

– Вот и здорово! Будем любоваться вместе и всю красоту умножать на два.

Мы стояли рядом, бок о бок, и жадно всматривались в набухающий розовым, лиловым, кораллово-красным, фламинговым и жемчужно-голубым горизонт. Вот-вот из унылого моря нехотя выползет червленый солнечный диск и наступит настоящее утро.

Мы не разговаривали – нам и так было хорошо. Ведь каждый из нас думал не только о своем, но также и о нашем общем. Это, черт возьми, приятно: не сговариваясь, просыпаться вдвоем за сорок минут до подъема просто потому… просто потому, что способности к телепатии свойственны не только манихеям, но и влюбленным.

Хотя и нет никакой телепатии, как нас учат…

Утренний воздух бодрил, даже горячил кровь – и мы с Таней улыбались счастливыми улыбками людей, к которым мир, как избушка на курьих ножках, повернулся самой праздничной своей стороной. Осмелев, я, с молчаливого Таниного одобрения, приобнял ее за талию. Мы могли бы стоять так целую вечность, если бы за спиной не послышались шаги.

– Эй там, на полубаке! – к нам обращался ефрейтор Зиненко, один из бойцов Свасьяна. – Имейте в виду, эта калиточка, – он указал на едва различимый контур, намеченный голубыми рисками на паутинном полотне периметра, – не для вас придумана!

Ага, а то я не знаю. «Арахна» пропускает только человека, имеющего специальные маркерные устройства, так называемые «шевроны». А «шевроны» имеются только на боевой экипировке осназовцев.

– Да я в курсе. Мы и не собирались, – отвечал я неприязненно. Нет, я не обиделся на «туриста». Я просто охранял наше уединение. Скажите, ну как можно не понимать такой простой вещи – когда парень обнимает девушку, к нему не нужно подходить, и к девушке не нужно, подходить к ним обоим просто аморально!

– Мое дело предупредить. С той стороны все заминировано, – буркнул Зиненко и, к моему большому облегчению, наконец развернулся и побрел восвояси, к неприметной сферической будочке, где коротали часы двое его напарников. – В общем, осторожнень…

Я, как воспитанный человек, пока ефрейтор говорил, поворачивался за ним, провожая его взглядом.

Но договорить до конца свое «осторожненько» ефрейтор не успел, потому что Таня, которая все это время послушно созерцала морские дали, вдруг завизжала так отчаянно и пронзительно, что нам стало не до мин.

Мы с Зиненко обернулись как по команде.

И ахнули.

Прямо на нас надвигалась волна. Да-да, волна – черно-серая, вспененная, бесконечная. Метра под четыре высотой.

Она катилась с пугающей скоростью. Я был на сто процентов уверен, что несколько секунд назад никакой волны и в помине не было. Ах, как хотелось принять ее за оптический обман! Но природа Глагола, похоже, не предоставляла нам такой возможности.

В лицо хлестнул резкий, с сильным запахом извести ветер.

Послышался тревожный, ровный шум.

Цунами? Вроде как цунами.

Здесь и сейчас? Да, здесь-и-сейчас.

Но откуда?!!

Задать себе эти важные вопросы я не успел.

Я схватил Таню за руку, резко захлопнул забрало ее шлема, крикнул «бежим!» и буквально поволок за собой к ближайшему эллингу, до которого было метров двести.

А вот Зиненко, заметил я краем глаза, убегать не собирался. Он стоял, широко расставив ноги, на том месте, где мы только что беседовали, и, очарованный, как видно, гибельной красотой зрелища, исподлобья наблюдал за неотвратимым приближением громадины. А ведь громадина готова была проглотить и его, и нас, и весь наш остров!

Добежать до эллинга мы, конечно, не успели. Нас с Таней накрыло тяжеленное, холодное одеяло. Затем рвануло куда-то вбок, подбросило вверх, качнуло, перевернуло животами вверх, затем вновь потянуло вниз и, наконец… швырнуло на ту же землю, с которой мы вознеслись, но только пятьюдесятью метрами правее. Все это время, прошу заметить, мы с Таней крепко держались за руки.

В сущности, все обошлось – спасибо «Саламандрам», мы даже не промокли. Разве что Таня сильно испугалась.

Волна была не такой уж и высокой, как мне показалось.

И главное, хвала Господу, она была одиночной. В физике такое, кажется, называется солитоном. А в гидрологии и океанографии – увольте, не знаю.

Подкинув вверх, словно мяч, сторожевую будку с коллегами Зиненко, волна прокатилась через наш лагерь, ударяя в стены эллингов (к слову, все эллинги устояли). После этого она слизнула все, что плохо лежало, с территории склада № 3, который был устроен прямо под открытым небом, и, довольная учиненными опустошениями, последовала своей дорогой.

Мы с Таней, грязные и мокрые, встали и принялись неловко отряхиваться.

Нашептывая Тане всякую ободряющую ерунду, я с тревогой посматривал в море – не приближается ли что-нибудь повыше прежнего, нам всем на погибель. Но все было тихо.

Из эллингов высыпал возбужденный народ.

– Заодно и умылись, – пошутила по этому поводу Таня.

Чаще других в устах сонь звучал вопрос: «Что это было?» Ну и, конечно, родной русский мат. Я давно заметил: в минуты опасности сквернословят даже солисты оперы и балета.

Подтянулись ребята Свасьяна – все как один свирепые, вооруженные.

Встретить рассвет вышел и Иван Денисович – под глазами у него залегли черные круги, губы выглядели шершавыми, потрескавшимися. «Наверняка еще одна бессонная ночь», – подумал я.

– Почему не оповестили лагерь об опасности? – строго спросил Индрик у Свасьяна.

– Видите ли, Иван Денисович… – потупился Свасьян. – Приборы засекли приближение волны, когда было уже слишком поздно. Я не рискнул дать сигнал тревоги, чтобы не спровоцировать еще не проснувшихся людей покинуть эллинги… Это могло привести к… к самым печальным последствиям! Фокус генезиса волны расположен совсем близко от нас, в восьми километрах. А сама она – последствие землетрясения, мы его, конечно, зарегистрировали. Когда-то у меня был подобный опыт на Ясмине, так я вам скажу, мы еще легко отделались…

Индрик согласно кивнул – мол, действительно легко.

– Ну теперь-то уж смотрите во все глаза. Кстати, пострадавшие есть?

– Просьб о помощи тоже пока не поступало. Только Локшин требует помочь ему телескоп найти. Будто нам больше делать нечего.

– А Зиненко? – не удержался я. – Волнуюсь за него!

– Да вон же Зиненко идет, – хохотнул незнакомый басок у меня за спиной. – Как говорится, усталый, но довольный!