Багратион. Бог рати он - Юрий Когинов

Карл-Юхан глянул, какое впечатление произвело на его собеседника это сообщение, и с пафосом закончил:

— Смею напомнить вашему величеству, как погиб древнегреческий герой Геракл. Он, как вы знаете, был умерщвлен тем, что позволил надеть на себя рубашку, пропитанную отравленною кровью кентавра Несса. Так вот, все разговоры о возвращении Финляндии для меня такая же западня, как сорочка Несса. Чтобы сохранить эти заморские владения, где в обществе вашего величества я изволю теперь пребывать в качестве вашего гостя, моим шведам пришлось бы каждые десять лет возобновлять жестокие битвы с вашей великой Империей, чтобы не только в их итоге потерять Финляндию, но и лишиться собственной независимости. Разве не так?

— Полагаю, что финская территория не та земля, из-за которой Швеции когда-нибудь следовало биться. Другое дело — Финляндия и Россия. У нас с Финляндией протяженная сухопутная граница. Географически мы как бы одно целое, — подтвердил царь.

— Ах, как вы изволили совершенно верно меня понять! — обрадованно произнес Карл-Юхан. — Именно такое же соседство у Швеции с Норвегией. Географическое положение норвежской земли указывает на то, что сама природа предназначена ей быть составной частью Шведского королевства. Как у вас с Финляндией, так и у нас с этой северной страной общая граница по суше и вокруг нас — общие моря, где мы сообща ведем промысел. К тому же и схожесть наших языков. Однако, ваше величество, присоединить эту страну без вашего благоволения к нам и без вашей военной помощи я не смогу. И посему не решусь осуществить высадку на континент, имея за спиною формально враждебную мне Норвегию.

Александр Павлович припомнил, как по дороге в Або его предупреждал канцлер Румянцев:

— Наследный принц будет настаивать на том, чтобы ваше величество приняли участие в немедленном нападении на Данию.

— Сомневаюсь, ваше величество, что следует считать Норвегию непременным условием вашего участия в общей борьбе с Наполеоном, — неожиданно твердо заключил император. — Я готов даже ждать, пока мирно решится вопрос о передаче нам Норвегии датскою страною, нежели проливать из-за нее лишнюю кровь!

— Однако как Швеции принять на себя экспедицию на континент? — взмолился наследный принц. — Нации нужен залог ее усилий, зримое, даже, скорее, ощутимое выражение благодарности России за нашу поддержку.

— Давайте, мой брат и кузен, перенесем окончательное решение на завтра, вы не возражаете? — Вновь обворожительная улыбка тронула губы Александра Павловича.

Спустя час или два Чернышев получил записку от Карла-Юхана с просьбой его навестить.

— Полковник, вы мой давний и верный друг, — нервно заговорил наследный принц. — Войдите в мое положение — как я вернусь к королю и что ему привезу? Лист бумаги, на котором моя и императора Александра подписи? На вас, друг мой, вся надежда. Убедите императора: если не соглашается уступить Норвегию, может, решится возвратить Аланды?

— Не думаю, что смогу в этом преуспеть, ваше высочество, — не стал отделываться пустыми обещаниями Чернышев. — Но возникла у меня одна мысль, которая, полагаю, вас вполне может устроить. Я ее передам императору.

Утром Чернышев был у царя и сообщил ему о просьбе принца вернуть Швеции Аланды.

— Я так и знал, — вскричал канцлер Румянцев. — До этого обязательно должно было дойти! Но нет, ваше величество, надеюсь, не уступит нескромным желаниям. Достаточно того, что вы пообещали способствовать в получении Норвегии, когда закончится война.

— Если мне, ваше величество, будет позволено высказать свое мнение, я бы пообещал наследному принцу корону Франции, — без намека на улыбку произнес Чернышев.

— Как так? — В детски чистых голубых глазах Александра Павловича отразилась растерянность — шутка это или всерьез?

— Рано или поздно корона упадет с головы Бонапарта. Так вот необходимо будет позаботиться о том, кто мог бы ее принять.

— Ах вот ты о чем! — улыбнулся император. — К твоим словам надо бы отнестись серьезно. В свое время князь Багратион в своей записке на мое имя советовал: Швецию можно подкупить, дабы сделать ее надежною союзницею. Сей будущий шведский король, видно, податлив на лесть. Почему бы не поманить его короною Франции? К тому же сие не обман: была бы моя власть, я бы посадил его на французский престол, только бы избавить мир от узурпатора Наполеона!

Глава десятая

Вряд ли можно было сыскать на Руси хоть одного честного и совестливого человека, у которого душа не обливалась бы кровью при виде того, как враг нахраписто, шаг за шагом, топчет родную русскую землю.

Что же сказать о Денисе Давыдове, которого жестокая война привела к самому отчему порогу?

Подполковник Ахтырского гусарского полка, он со своим первым батальоном только вчера у Колоцкого монастыря насмерть дрался с французской конницею и теперь, пройдя двенадцать верст, оказался в виду собственного родового села Бородино.

Еще издали, поднявшись из долины на холм, через который шла Большая Московская дорога, Денис увидел, что в селе и вокруг него — солдаты. Да, то были русские войска, что еще какую-нибудь неделю назад находились под Гжатском, а позавчера, вместе с его гусарами, — у Колоцкого монастыря. Теперь в поле посреди спелой ржи, вокруг старого отцовского дома, где он резвился в свои отроческие годы, поднимались дымы бивачных костров, сверкали ряды штыков, здесь и там двигались стройные воинские колонны.

Но что поразило более всего, когда Денис спустился с холма, так это спорая работа солдат, разбиравших избы и заборы в Бородине и в соседних деревнях — Семеновской и Горках. Сомнений не оставалось: армия готовила позицию для предстоящего генерального сражения. Того сражения, которого давно уже ждали наши армии и о котором мечтали от самой, считай, границы.

— Был ли какой-либо смысл не только найти угол в собственном доме, но просто место для ночлега в каком ни на есть заброшенном овине? Все оказалось занято, всюду размещалось начальство. И сам командующий Второй армией, как Денис сразу же узнал, расположил свою походную квартиру в старом крестьянском сарае.

Туда и направился подполковник Давыдов, приказав своему батальону разместиться в редком лесочке за деревнею Семеновскою.

Два дня назад, еще до боя у Колоцкого монастыря, Давыдов вручил Багратиону письмо, на которое теперь ожидал ответа.

Письмо было такое: «Ваше сиятельство! Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего, столь лестное для моего самолюбия, и вступи в гусарский полк, имел предметом партизанскую службу и по силам лет моих, и по опытности, и, если смею сказать, по отваге моей. Обстоятельства ведут меня по сие время в рядах моих товарищей, где я своей воли не имею и следовательно, не могу ни предпринять, ни исполнить ничего замечательного. Князь! Вы мой единственный благодетель: позвольте мне предстать к вам для объяснения моих намерений: если они будут вам угодны, употребите меня по желанию моему и будьте надежны, что тот, который носил звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, тот поддержит честь сию со всею ревностию, какой бедственное положение любезного нашего отечества требует. Денис Давыдов».

Непростые, однако, были эти пять лет адъютантства — не только неотлучно близ стремени известнейшего полководца. В первые же дни службы, едва прибыв на войну в Восточную Пруссию, бросился в сечу и только чудом был спасен казаками. На другой, шведской войне чуть подвернулась возможность поменять штабное бытие на место в строю, — он уже в авангарде Кульнева. Затем лето и осень 1809 года, Задунайские степи. Во всех сражениях той войны с турками Давыдов снова рядом со своим любимым командиром. А когда обстоятельства отрывают Багратиона от Молдавской армии, Денис упрашивает оставить его на военном театре, приписав вновь к кульневскому авангардному отряду.

С первых дней создания Второй Западной армии верный адъютант опять рядом со своим любимым начальником. Да лишь до того самого момента, когда в воздухе запахло новой военной грозою. Тут предстал пред главнокомандующим и изложил свою просьбу: благословите пересесть в седло! Так и оказался с первых дней этой невиданной войны в строю — командиром первого батальона Ахтырского гусарского полка. В составе сего полка дрался под Миром, Романовом, Дашковкою и во всех аванпостных сшибках, до самой Гжати, а теперь — и до Колодного монастыря.

Князь живо вскочил с топчана, что был наспех сколочен из грубых неструганных досок, когда в дверях овина показался знакомый коренастый гусар.

— Денис! Ты ли это, душа моя? Как ни расходятся наши с тобою пути, а ты так и не можешь разойтися со мною.

— Для того и приехал, любезный Петр Иванович, чтобы вновь получить ваше благословение на дело, как всегда, самостоятельное, — произнес Денис.