Том 3. Судебные речи - Анатолий Кони

Переходя от этих общих соображений к действиям Петербургской судебной палаты по делу Палем и останавливаясь прежде всего на достаточной полноте следствия, нельзя не видеть, что этой полноты в действительности не существует. На многочисленные основания, дававшие повод предполагать ненормальное психическое состояние Палем и требовавшие именно в интересах полноты следствия возбуждения на основании 355 1 статьи Устава уголовного судопроизводства вопроса об исполнении следователем обряда освидетельствования, указанного в ст. 353—355 того же Устава, уже было мною указано. Но в виду палаты были и еще другие данные, не подлежавшие проверке на судебном следствии — и данные в своем роде красноречивые. Не говоря уже о показании доктора Чацкина, у которого, ввиду переходившей обычные пределы у нервнобольных мнительности Палем, мелькало подозрение о ненормальном ее психическом состоянии, достаточно указать на самое первое показание Палем о том, что она не желает ничего отвечать, ибо слишком высоко себя ставит в связи с безрассудным заявлением о лице, которому она, пожалуй, «кое-что» расскажет, и на составленный следователем 7 сентября 1894 г. протокол о том, что вследствие отказа освободить Палем на поруки она грозила убить себя, зашагала в волнении по камере, зашаталась, упала в судорогах и слезах, произнося бессвязные слова: «Саша…» «на могилу…» и т. д. — и затем, жалуясь на озноб и жар, стала рыдать. Этого мало. Следователь предпринял даже некоторые шаги, предписываемые 353 статьей Устава уголовного судопроизводства. Он собирал сведения о том, не страдала ли чем-либо обвиняемая, и допрашивал ее родителей; он призвал и судебного врача, доктора Руковича, смешав при его допросе в одно — экспертизу психического состояния Палем с экспертизою расстояния, на котором был произведен выстрел. Но все это делалось как-то нерешительно, ощупью и не доделывалось. Так, например, 353 статья предписывает расспросить обвиняемую и освидетельствовать ее чрез судебного врача, но этого исполнено не было, а Рукович, как видно из точного содержания протокола от 12 сентября 1894 г., не свидетельствовал надлежащим порядком Палем, а был приглашен дать свое заключение на основании прочитанных ему протоколов и свидетельских показаний, как будто наука и практика допускают возможность постановления такого «заочного психиатрического приговора». На обязанности обвинительной камеры лежало принять меры к разрешению следователем вопроса о вменении прямо н согласно с указанием закона, не оставляя эту важную область исследования незатронутою со всех сторон и в то же время не разъясненною указанным в Уставе уголовного судопроизводства порядком. Возвращение следствия к доследованию и освидетельствование Палем по 353—355 статьям этого Устава, в случае признания ее подлежащею вменению, дало бы возможность суду и присяжным выслушать настоящих экспертов-психиатров и устранило бы, путем постановки вопроса по ст. 96 Уложения, неразрешимое столкновение сомнения присяжных с формальным требованием судопроизводства. Излишне говорить, насколько выигрывало бы от этого спокойное отправление правосудия.

Но если исполнение первой части 534 статьи Устава уголовного судопроизводства палатою не может быть признано правильным, то не менее неправильно и обсуждени с ею следствия с точки зрения его соответствия требованиям Устава уголовного судопроизводства. Судебной палате на основании второй части 249 статьи Устава уголовного судопроизводства принадлежит надзор за состоящими в округе ее определенными лицами, к числу которых относятся и судебные следователи. Надзор этот, согласно решениям общего собрания 1875 года за № 63 и 1880 года за № 25, касается всех нарушений законного порядка, которые палата усмотрела и обнаружила или о коих иным образом осведомилась; он производится в силу 2491 статьи Учреждения судебных установлений и по делам, доходящим в установленном порядке до ее разрешения. Поэтому, усмотрев, при обсуждении вопроса о предании суду, нарушение законного порядка при производстве предварительного следствия, обвинительная камера имеет право восстановить этот порядок, отменив те действия и распоряжения следователя, которые идут вразрез с лежащею на нем задачею и с его обязанностями. Статья 250 Учреждения судебных установлений прямо указывает на то, что высшее судебное место, обнаружившее неправильное действие подведомственного ему лица, разъясняет ему, в чем именно состоит неправильность или упущение в каждом данном случае, отменяет постановления и распоряжения, противные законному порядку, и принимает меры к восстановлению нарушенного порядка. Именно согласно с этими своими правами должна действовать обвинительная камера, когда, усмотрев нарушение существенных форм и обрядов судопроизводства, она, согласно 534 статье Устава уголовного судопроизводства, обращает дело к законному направлению. Практически говоря — это значит, что палата, найдя, что какое-либо следственное действие произведено без указанных в законе оснований, или без соблюдения гарантий, или посредством способов, не указанных и даже прямо воспрещенных законом, отменяет это действие и признает его ничтожным, вследствие чего и протокол, в который занесено это действие, должен быть признан как бы несуществующим, причем к нему, конечно, не может применяться и ст. 687 Устава уголовного судопроизводства. Пользование этим правом надзора, ставя обвинительную камеру на довлеющую ей высоту, должно служить могущественным средством для внутреннего улучшения следственной части и для ограждения законных прав тех из частных лиц, которые не могут, как уже было мною указано, обжаловать следственные действия. Предоставлять палате рассматривать и отменять только те действия следователя, которые признаны правильными обжалованным определением окружного суда, значит умалять роль палаты, как первой по времени и притом единственной инстанции, которая рассматривает оконченное следствие во всей его совокупности. Обвинительная камера является фильтром, пройдя сквозь который следствие должно представляться и полным, и законным во всех отношениях. Только в таком виде оно не подействует на судебное следствие подчас искажающим и разлагающим образом. Поэтому обвинительной камере, соблюдающей 534 статью Устава уголовного судопроизводства, надлежит обращать внимание не только на полноту следствия, но и на его содержание в смысле законности и отсутствия вредных для дела излишеств, не стесняясь узкими формальными взглядами в применении своего живого и жизненного права надзора. Практика указывает случаи, где палата даже по неправильно и по ошибке попавшему к ней делу в порядке частного обвинения изменяла, в порядке надзора, квалификацию и обращала дело к публичному обвинению. Так поступила Московская судебная палата по делу Крутицкого, обратив обвинение в обольщении несчастной гимназистки в дело об изнасиловании — и Сенат одобрил такое ее распоряжение. Та же палата уничтожила, как незаконную, экспертизу двух известных артисток по вопросу о душевном возбуждении молодой дебютантки, вслед за дебютом изнасилованной в элегантно устроенной западне. Но если бы палата обратила внимание на протокол этой экспертизы, рассматривая при отсутствии жалобы это дело по 534 статье Устава уголовного судопроизводства, ужели она должна бы дать этому акту существовать и даже разрабатываться на суде, отказавшись от своего права надзора. Это был бы взгляд, мертвенный и чуждый интересам настоящего правосудия.

Вопрос о пределах исследования — вопрос важный и трудный. Но эти пределы имеют такое серьезное значение, что установление их необходимо. Большинство юристов не сомневается, что отправною точкою исследования должно быть событие преступления. Оно подлежит обследованию вполне и со всевозможною подробностью, ибо в ней, в этой подробности, очень часто содержится и указание на внутреннюю сторону преступления. Точно так же подробно должен быть исследован и законный состав преступления. Здесь точность и даже мелочность исследования имеют прямое отношение к делу. Но затем должны быть, сообразно свойству каждого преступления и по каждому делу, установлены пределы, до которых должно идти исследование. Так, не все предшествовавшие преступлению события, а лишь ближайшие к нему и с ним связанные могут иметь значение для дела. Обстановка, в которой совершено преступление или в которой находились обвиняемый и жертва преступления, а также движущий и притом даже объективный мотив действий обвиняемого, конечно, подлежат исследованию, равно как и личность обвиняемого, уже потому, что они содержат в себе часто задатки снисхождения. Но пределы этого исследования, особливо по отношению к личности, зависят от рода преступления и от доказанности события. Личность должна быть, по меткому выражению одного из наших выдающихся юристов, исследована «постольку, поскольку она вложилась в факт преступления». Там, где самое событие налицо, дело требует и допускает меньший объем исследования, но где дело идет об отрицаемом обвиняемом событии, как, например, изнасиловании, поджоге застрахованного имущества, подлоге завещания и т. п., там обвинение, как это уже было мною заявлено Сенату в заключении по делу Назароза, может быть доказано или опровергнуто доказательствами, разъясняющими такие стороны личности и жизни обвиняемого, в которых выразились свойства, вызвавшие движущие побуждения его судимого деяния, или, наоборот, с которыми это деяние стоит в прямом противоречии. Но идти далее этого — значит вторгаться в такую область, которая суду не подлежит, да ему и не нужна для правильного исполнения его задачи. Он рассматривает не жизнь обвиняемого вообще, а преступное деяние, он осуждает подсудимого за те стороны его личности, которые выразились в этом деянии, а не за жизнь его. Иначе судебному исследованию и, да позволено будет сказать, любопытству отдельных судебных деятелей не будет предела. Такой порядок вещей не может быть признан нормальным ни в отношении обвиняемого, ни тогда, когда подобные приемы исследования направляются на потерпевшего, когда о нем производится своего рода дознание чрез окольных людей, причем жизнь и личность раскапываются с самою мелочною подробностью, точно дело идет исключительно о решении вопроса — достоин ли он был постигшей его участи? — как будто житейское поведение потерпевшего может изъять его из покровительства закона и по отношению к нему сделать дозволенным, по личному взгляду подсудимого, то, что не дозволено и преступно по отношению к другим людям. Такого взгляда, конечно, у судебной власти существовать не может и не существует; но поэтому и действия ее по собиранию доказательств не должны никому давать повода думать, что собранный ею материал может послужить для проведения в жизнь такого превратного и противоречащего условиям общежития взгляда.