Романовы. Пленники судьбы - Александр Николаевич Боханов

Человек по духу сугубо военный, Николай Николаевич знал назубок, как молитву «Отче наш», правило: быстрота натиска и неожиданность атаки – залог успеха в сражении. В мирных условиях он решил прибегнуть к той же «тактике». Он публично обвинил Великую княгиню Александру Петровну в супружеской неверности. Но адюльтер требовал и второго виновного. И он был назван: духовник великой княгини протоиерей Василий Лебедев. Якобы тот на исповеди сам во всем признался.

Николай Николаевич проявил невероятную ярость, выгнал жену из своего Николаевского Дворца, отняв все драгоценности, в том числе и свои собственные подарки. Мало того, он лишил ее личных туалетов. Несчастная оказалась чуть ли не с котомкой побирушки прямо на улице. Слава Богу, нашлись сердобольные родственники, пригрели. Иначе бы впору было идти по миру чуть ли не в том, в чем мать родила.

Когда Александр II услышал обо всем том, то не стал выяснять достоверность, искать правого и виноватого. Вся эта «грязь» от начала и до конца вызывала лишь отвращение. Он отказался принимать Великую княгиню для объяснения и распорядился, чтобы та немедленно отправилась за границу «для лечения» и без «особого уведомления» не появлялась больше в России. Все расходы по содержанию изгнанной Царь принял на свой счет.

Вскоре Александр II погиб, на престоле оказался Александр III, перед которым вся эта скандальная история и всплыла. Тетя Саша прислала новому Царю из Европы письмо:

«Прости великодушно, что я дерзаю беспокоить Тебя настоящим письмом. Милости ко мне Незабвеннейшего моего благодетеля велики, и Ты по своему благосердию повелеваешь продолжить таковые милости. К сожалению, здоровье не поправляется, ожидаемых благоприятных результатов нет. Мне хуже, чем было при отъезде. Пережито много весьма тяжелого. Ужасающая катастрофа 1-го марта. Это останется вечной раной сердца. Перед этим в январе, в Неаполе, во время посещения дяди Низи пережито то, что не желаю злейшему врагу и все это, и упадок сил все возрастающий, получаемый после нашего перехода, и притом сильнейшая тоска по родине, убивает последние силы.

Тянет и влечет на благодатную родину. Высказав все это, умоляю Тебя позволить мне возвратиться в Русь Святую и потихоньку, с помощью Божией, через Николаев и Одессу достигнуть Киева. Ты хорошо знаешь, что я сама по себе нищая, живу Царскими благодеяниями, стало быть, поселиться на осень и зиму в Киеве всецело зависит от Твоей воли и Твоих щедрот.

Жить в Петербурге при моем тяжелом недуге и при нестроении в нашем Доме, при моей слабости – гибельно, и доктор все еще не унывает, надеясь на восстановление параличного состояния обеих ног и правой руки. Да и левая очень слабеет.

Единственная надежда на исцеление – это покойная жизнь. Пожить в Святом Киеве для меня было бы душевною отрадою. Я слышала, что там есть незанятый дворец. Может быть, Ты благосердно примешь мою просьбу. Надеюсь, что хватит жизненных сил добраться до Киева, поклониться святыне. Все зависит от Тебя! Силы уходят, и мне более, чем кому-либо, надо помнить о смерти, и потому прошу Тебя любвеобильно выслушать вопль моего сердца…

Я взываю к Твоему благосердию. Пишу Тебе мое предсмертное письмо. Великое Тебе и Минни спасибо за Вашу ко мне дружбу. Да хранит Вас и деточек Небесная Владычица от всякого зла. Нежно обнимаю Вас, пишу насилу. Всем сердцем преданная Тебе Тетя Саша».

Царь позволил перебраться Александре Петровне в Киев. Там она основала Покровский монастырь, в котором в 1900 году и скончалась…

Николай Николаевич, как только «разделался» с ненавистной «коровой», только и заботился, как бы вернуть из изгнания свою Катеньку. Смерть Александра II развязала руки. Александр III внял просьбе дяди, и Числова снова обосновалась в Петербурге. Она стала полноправной хозяйкой и в Николаевском Дворце в Петербурге, и в усадьбе Знаменка под Петергофом.

Но оставлять все как есть было нельзя, надо было как-то решать эти «несносные» матримониальные вопросы. Оба дяди – Константин и Николай – так просили узаконить положение «плодов любви преступной». (Рожденные вне церковного брака дети не имели никаких прав.)

В конце концов Александр III принял решение, порадовавшее «дядю Коко» и «дядю Низи». В 1883 году их гражданским женам и детям были пожалованы дворянские права и фамилии: Князевы (семье Константина Николаевича) и Николаевы (семье Николая Николаевича).

К тому времени старая привязанность Николаю Николаевичу явно наскучила; у него на примете появились новые «милашки» из кордебалета. Один раз на спектакле ему показалось, что вся стайка этуалей готова ему отдаться, и пятидесятипятилетний мужчина пережил страшное волнение. Но «ароматом закулисья» спокойно наслаждаться ему уже не пришлось. Его «несравненная» была начеку.

Числова не принадлежала к числу тех, кто безропотно принимает неблагоприятные обстоятельства. Она была не из светских (ее мать – кухарка), правила хорошего тона для нее не составляли преграды. «Катенька» устраивала Великому князю скандалы, гремевшие на весь Петербург.

Она зорко следила за тем, чтобы ее высокородный покровитель ни на шаг не приближался к театральному «розарию». Там полно кокоток, о том она точно знала, и какая-нибудь вполне сумеет закабалить «ее дурака». Пару раз она перехватывала игривые записки, и эти «улики» вызывали такие бури, которые Николай Николаевич с трудом пережил. Не стесняясь прислуги, Числова хлестала высоченного и беспомощного мужчину по щекам. Но этим «меры физического воздействия» не ограничивались. Еще она любила колошматить его своими туфлями и швырять в него фарфоровые предметы, некоторые из которых попадали в «бесстыжего».

Генерал-фельдмаршал не раз появлялся на публике с синяками на лице, происхождение которых не объяснял. Но в свете подноготную истории хорошо знали. Генеральша Александра Богданович в октябре 1888 года занесла в свой дневник «последние новости», занимавшие столичный бомонд:

«Этой осенью – Николай Николаевич тогда выехал из Знаменки, распростился со всеми и переехал на ночь в Петербург – вдруг в ту же ночь прислугу Знаменки будят и говорят, что Великий князь вновь приехал с Числовой. Она направилась в его комнаты и в присутствии его камердинера Зернушкина стала вытаскивать все из столов, из комодов, бросать все на пол и кричать, что она найдет все, что ей нужно; что она должна удостовериться, есть ли у него любовные интриги. Зернушкин затем говорил, что жаль было смотреть на Великого князя, – он был сильно расстроен, все просил его собирать вещи, чтобы другие не видели этого беспорядка.

Теперь он запретил себе подавать письма, всю его корреспонденцию несут к ней, она за ним устроила целый строгий надзор. Великий князь рано встает, Числова