Время прощать - Джон Гришэм

— А где был ваш отец?

Энсил сделал паузу, глубоко вздохнул, вытер увлажнившиеся глаза.

— Он был там, стоял чуть в сторонке с ружьем, наблюдал. Он явно был заодно с этой бандой, но не хотел марать руки. Грузовиков было четыре. Они медленно отъехали от селения, но недалеко, к полосе сикамор. Мы с Сетом хорошо знали это место, поскольку рыбачили на речке неподалеку. Там строго в линию стояли шесть сикамор — отсюда и название поселка. Существовало старое предание, будто некое индейское племя посадило эти деревья во исполнение своего языческого ритуала, кто знает? Грузовики остановились у первого дерева и образовали полукруг, освещая его фарами. Мы с Сетом чуть не ползком отошли в лес. Я не хотел на это смотреть и сказал: «Сет, идем отсюда», но не сдвинулся с места, так же как и он. Зрелище было настолько жутким, что завораживало. Они перекинули конец веревки через толстый сук и накинули петлю Сильвестру на шею. Он извивался, вопил, умолял: «Я никому ничего не скажу, миста Берт, я ничего не скажу. Пожалуйста, миста Берт, вы же знаете, я не скажу». Двое дернули свободный конец веревки так, что едва не оторвали ему голову.

— Кто был этот мистер Берт? — спросил Люсьен.

Энсил снова тяжело вздохнул и надолго молча уставился в камеру, потом произнес:

— Знаете, это было почти пятьдесят лет назад, наверняка все эти люди давно умерли и горят в аду, где им самое место. Но у них есть дети, и ничего хорошего не будет, если я назову их имена. Сет узнал троих: «миста Берта», который был предводителем этой своры линчевателей. Нашего дорогого папочку, разумеется. И еще одного. Я не буду называть имен.

— Но вы помните эти имена?

— О да. Я никогда их не забуду, сколько буду жив.

— Что ж, это справедливо. Что случилось потом?

Снова повысился пауза: Энсил старался взять себя в руки.

Джейк посмотрел на присяжных. Номер третий, Мишель Стилл, промокала щеки платком. Другая черная присяжная, Барб Гастон, номер восемь, рукой вытирала глаза. Сидящий справа от нее Джим Уайтхерст, номер седьмой, протянул ей свой носовой платок.

— Сильвестр почти висел, но кончики пальцев еще касались днища кузова. Веревка так туго стягивала его шею, что он не мог кричать, хотя пытался. Получался жуткий и одновременно жалкий звук, который я никогда не забуду — что-то вроде пронзительно-высокого рычания. Они заставили его помучиться минуту-другую, стоя вокруг и любуясь своей работой. Он танцевал на кончиках пальцев, пытался освободить руки, пытался кричать. Это было так жалостно и так ужасно…

Энсил вытер глаза рукавом. Он тяжело дышал. Кто-то из-за камеры протянул ему бумажные салфетки.

— Господи, я никогда не рассказывал это. Мы с Сетом обсуждали увиденное дни напролет месяцами, а потом договорились постараться забыть. Я никому не рассказывал. Это было так страшно… Но мы были еще детьми и не могли помешать тому, что произошло.

После паузы Люсьен спросил:

— Так что же случилось потом, Энсил?

— Случилось закономерное. Миста Берт крикнул: «Давай!», и парень, сидящий за рулем, рванул с места. Сначала Сильвестр бешено извивался, но двое мужчин резко потянули вниз свободный конец веревки, и он подскочил вверх еще футов на пять или шесть. Его ноги повисли футах в десяти над землей. Скоро он окончательно затих. Они всё смотрели на него, никто не хотел уезжать. А потом отвязали веревку и оставили его лежать на земле. А сами двинулись обратно к поселку, который находился менее чем в двухстах ярдах от той сикаморы, — кто-то пешком, кто-то на машинах.

— Сколько всего их было?

— Я же был ребенком, не знаю. Может, человек десять.

— Продолжайте.

— Мы с Сетом крались вдоль деревьев, в тени, слышали, как они смеялись, хлопали друг друга по спине. Один сказал: «Давайте сожжем его дом». И вся эта орава собралась вокруг дома Сильвестра. Эстер стояла на крыльце с ребенком на руках.

— С ребенком? Мальчиком или девочкой?

— Это была девочка, не совсем младенец, но маленькая.

— Вы знали этого ребенка?

— Нет. Тогда — нет. Мы с Сетом узнали о ней позже. У Сильвестра был только один ребенок, девочка, и звали ее Лоуис.

Летти охнула так громко, что большинство присяжных в испуге обернулись. Квинс Ланди дал ей салфетку. Джейк оглянулся на Порцию. Та трясла головой, ошеломленная, как и остальные.

— Они сожгли дом? — спросил Люсьен.

— Нет. Произошло странное. Клеон вышел вперед со своим ружьем и встал между Эстер с ребенком и своими людьми. Он сказал, что никто дом жечь не будет, и все, рассевшись по машинам, уехали. Мы с Сетом тоже рванули обратно. Последнее, что я видел, это как Клеон разговаривал с Эстер на крыльце ее маленькой халупы. Мы вскочили на свою Дейзи и припустили домой. Когда шмыгнули через окно в свою комнату, мама нас там поджидала. Она сердилась и требовала, чтобы мы сказали, где были. Сет лучше умел врать и придумал, что мы охотились за светлячками. Она вроде поверила. Мы умоляли ее не говорить Клеону, и думаю, она ему ничего не сказала. Когда на стоянке послышалось урчание мотора его пикапа, мы уже лежали в постели. Он вошел в дом и сразу отправился спать. А мы не могли уснуть всю ночь. Я без конца плакал, а Сет сказал: «Ладно, поплачь, пока никто не видит». Он поклялся никому не говорить, что я плакал. А потом я заметил, что он тоже плачет. Стояла страшная жара, а кондиционеров тогда еще не было. Задолго до рассвета мы снова выскользнули через окно и уселись на заднем крыльце, где было прохладнее. Говорили о том, чтобы пойти обратно в Сикаморы и проверить, там ли еще Сильвестр, но это, конечно, было несерьезно. Строили предположения, что случится с его телом, и были уверены, что шериф арестует Клеона и остальных и наверняка будет искать свидетелей. Вот почему мы никогда и словом не обмолвились о том, что видели. Никогда. Мы так и не заснули в ту ночь. Когда услышали, что мама уже возится на кухне, снова шмыгнули в кровати, и вовремя, потому что Клеон вошел в комнату и заорал, чтобы мы дули в коровник доить коров. Мы делали это каждый день на рассвете. Каждый день. У нас была суровая жизнь. Я ненавидел ферму, а с того дня возненавидел и отца так, как никто из детей никогда не ненавидел своего родителя. Я хотел, чтобы шериф забрал его от нас навсегда.

Видимо, Люсьену самому понадобился перерыв. Он довольно долго молчал, прежде чем продолжить:

— Что случилось с семейством Риндс?

Энсил опустил голову и в отчаянии потряс ею.

— Ужасно, просто ужасно. Дальше было еще хуже. Спустя день или два Клеон отправился к Эстер, дал ей немного денег и заставил подписать документ о передаче права собственности на злополучные восемьдесят акров. Вскоре объявились шериф с помощником. Они втроем поехали в поселок и заявили Эстер и остальным Риндсам, что те подлежат выселению. Немедленному. Собирайте-ка, мол, сейчас же свои пожитки и проваливайте с его земли. Там была маленькая деревянная часовня, где они молились много десятков лет, так, чтобы доказать, что теперь все это принадлежит ему, Клеон сжег ее. Сжег дотла. Хотел показать, какой он большой человек. Шериф с помощником ему подсобили и пригрозили сжечь и их лачуги.

— И вы это видели?

— Конечно. Мы с Сетом не пропустили ничего. Предполагалось, что мы прореживаем хлопок, но когда увидели, что к дому подкатила машина шерифа, сразу поняли: сейчас что-то произойдет. Мы надеялись, он арестует Клеона, но тогда в Миссисипи все было по-другому. Совсем по-другому. Шериф приехал, чтобы помочь Клеону очистить его новую землю от черных.

— И что стало с этими черными?

— Они убрались. Похватали что смогли и сбежали в лес.

— Сколько их было?

— Опять-таки: я был ребенком, я их не считал. Было несколько семей Риндс, живших на этой земле, не обязательно именно в Сикаморах, но все они были тесно связаны друг с другом.

Энсил глубоко вздохнул и пробормотал:

— Я очень устал.

— Мы почти закончили, — сказал Люсьен.

— Хорошо, хорошо. Ну, так вот: они убегали в лес, и как только семья освобождала свою лачугу, Клеон с шерифом поджигали ее. Они сожгли все. Как сейчас вижу: черные стоят на краю леса с детьми на руках, с пожитками, которые успели прихватить, смотрят на огонь и густой серый дым, воют и плачут. Это было ужасно.

— Что случилось с ними потом?

— Разбрелись. Какое-то время довольно много их жило лагерем на берегу притока Татуилер, глубоко в лесу, возле Большой Коричневой реки. Мы с Сетом искали Тоби и нашли его там вместе с семьей. Они умирали от голода и страха. Однажды днем в воскресенье мы набрали столько еды, сколько смогли украсть так, чтобы никто не заметил, навьючили лошадей и незаметно улизнули. В тот день я и увидел Эстер и ее маленькую дочку Лоуис. Девочке было лет пять, и она была практически голенькой. У нее не было одежды. Это было ужасно. Тоби приходил к нам несколько раз и прятался за сараем. Мы с Сетом выносили ему столько еды, сколько могли, и он бежал с ней обратно в лагерь, находящийся в нескольких милях от нашего дома. Однажды в субботу появились люди с винтовками и пистолетами. Мы не могли подойти настолько близко, чтобы что-нибудь услышать, но мама сказала нам потом, что они поехали в лагерь и разогнали всех Риндсов. А еще года два спустя один чернокожий мальчик рассказал Сету, что Тоби и его сестра утонули в ручье, а некоторые люди из лагеря были застрелены. К тому времени мне уже все осточертело. Можно воды?