Большая Медведица - Олег Иконников

— Гоцмана грохнули, в курсе?

— Читал, про этот случай даже в Иркутской прессе намарали, еще что?

— Что Культурный к ворам летал, знаешь?

— Куда?

— В Москву.

— Нет.

— Про «Акацию» хвалился, так что твою медаль он получил. Один из воров за кипишь, который ты со своими ребятами засадил на турбазе, отметил Пал Палыча и на другой день ему, видимо чечены башку со снайперки продырявили.

— Кому, Культурному?

— Не-е, вору. Круто все заворачивается.

— Худо значит дело.

— Наоборот, все хорошо. У милиции ничего по «Акации» нет, ни одной зацепки.

— Эдька где и что с ним, знаете?

— Конечно! Брат твой, как сыр в масле, катается на Читинской тюрьме, у него все пучком, обратно мы с Андреем поездом отвадим и по пути в Улан-Удэ заглянем к Бурдинскому.

— У Эдьки деньги есть?

— Все у него есть, а вот тебе — запаянные, как и в прошлый раз в целлофанчик, деньги выудил из потайного карманчика адвокат — здесь сто штук. У тебя тут как?

Олег поведал как, но это ни к чему не привело — его от Михалыча снова уперли в карцер. Мессер неизвестно с чьей подачи опять принялся прессовать Святого и тот, привыкший из любой ситуации выпутываться самостоятельно, на этот раз не выдержал. «Выручай, Ушан» — всего два слова черкнул он положенцу централа и с утра четвертого числа тюрьма заголодовала.

Не хотелось Мессеру, ох как не хотелось расставаться с недоломанным арестантом, подрагивали от злости кончики его усов, когда он вошел в камеру Олега.

— Собирайся, Иконников, с вещами…

— С какими?

— Не юродствуй — поперхнулся слюной кум — твое счастье, что успел сорваться, но это твой последний зехер, в следующий раз я все равно в этой одиночке придушу тебя.

Устранив Гоцмана с пути, Калина продолжал медленно, но дерзко и уверенно подминать под себя Читу.

Начальник управления «Забзолото» открыл глаза на пятнадцать минут раньше, чем затрещал будильник и тихо, чтобы не потревожить сон температурящей супруги, направился на кухню. Поставив на горелку кофеварку, он повернул ручку газового крана и, чиркнув спичкой, сначала прикурил сигарету, а затем поджег газ и пошел, шлепая босыми ступнями ног в туалет. С той стороны входных двойных дверей раздался подозрительный шорох и Ерофей Палыч без раздумий бросился ловить еще сам толком не зная кого. Замок второй двери подзаело. «Вот чертовщина, давно пора его заменить» — дернул он с силой ручку и из распахнутой двери на ноги ему упала круглая рифленая железяка. «Граната — сообразил Ерофей Палыч — а где предохранительное кольцо?» — нагнулся он за железякой и ему буквально вдребезги разнесло взрывом голову. Хоронили золотаря, как и всех смертных, через три дня.

Торопыга сидел в своей норе тише мыши. Культурный шугался вообще от всех, он боялся и Ловца, сидящего в тюрьме, и Торопыгу, упавшего на дно, и Святого, который в любой момент мог уйти в побег, и лившего кровь Калину. Несколько раз Пал Палыч подумывал отойти от дел, но воровать на старость лет не хотелось и он, купив себе бронежилет, продолжал тащить нелегкий крест положенца области.

С Нерчинска откинулся Сюрприз, в уголовном мире его считали парнем башковитым, но после пышных встречин, он не только увильнул с общака, но и к всеобщему удивлению шпаны, ударился в запой. Не признавая никаких «крыш», он вваливался в любой комок или коммерческую палатку и отбирал у барыг не только спиртное, но и деньги. В «Лотос» посыпались жалобы и через две недели труп «Сюрприза», истыканный ножами, милиция обнаружила на городском кладбище.

Ушан, смотрящий за централом и получивший от Дурака с воли маляву относительно Святого, хоть и через голодовку, но затянул читинца в свою камеру. Тридцатипятилетний Санька пятнашку уже отмотал, но в жилах его билась благородная кровушка и на простого уголовника он не походил.

— Проблемы есть?

— После ранения, Санька, у меня башка едет, душно у вас в хате, поближе к окну бы лечь?

— Мужики, пару матрасов на подоконник бросьте и привяжите их к решке, чтобы не свалились. Садись, Олега — пододвинулся он на шконке — вмажем — и добыл из — под подушки бутылку «Амаретто».

— Мессер тебя прессовал?

— Он, собака.

— Правильно говоришь, собака. Лупатый, шуруй сюда. Вот этот пацан на решке отдыхать будет, и не дай бог оттуда во сне упадет, я тебе, урод, печень живому вырву, усек?

Неделю назад Лупатый сел с Санькой помусолить в картишки и подрезал стос не в ту сторону. На тузу бьют за все и с приходом: «Или жопа в клочья, или пизда в вдребезги» — Лупатый потянул из-под колоды вторую карту. Приперся валет, и стало тринадцать очей. На тринадцати игровые не останавливаются.

— Еще.

— Бери, кто тебе не дает.

В хитром стосе Ушана безбородый валет был прокладкой и как медленно Лупатый не тащил третью карту, все равно выудил он бубнового туза. Платить было нечем и, понимая, что судьба его теперь в Санькиных безмозолистых руках, Лупатый покорно слушал.

— Усек.

— Ну, раз усек, отваливай.

Наконец-то менты оставили Святого в покое, и только приблатненный Клоп иногда пытался залезть ему под шкуру и покачать по делюге, но подлая лагерная жизнь с детства научила Олега разговаривать на рыбьем языке и конопатый кумовской работник, навострив треугольные совиные уши, с замиранием сердца слушал, как читинец метет ему сны рябой кобылы.

Двадцатого мая Святой проснулся рано. Лежал он на правом боку и через крупные аккуратные ячейки ржавых прутьев, решетки смотрел на бледные звезды Большой Медведицы, на клочковатый туман, запутавшийся в колючей проволоке запретной зоны. Прямо под окном блестела росой сетка-рабица, натянутая поверх прогулочных двориков. Арестант с трудом, но все же высунул руку на улицу и, словно поджидая его ладонь, в нее тут же уселась синица. Почистив клювом перья, чуточку потопталась по теплой ладошке и подброшенная в первые лучи солнца, упорхнула.

— Кого ты там ловишь? — с интересом наблюдал за Олегом чифиривший Ушан.

— Пернатый зачем — то прилетал.

— Хорошая примета — жди гостей. На утренней проверке камеру посетил «хозяин».

— Почему без рубашки? — прицепился он к Святому.

— Гражданин майор, это вам полагается в галстуке ходить, вы ведь здесь на работе, а — я вроде, как дома.

— Откуда ты, такой зубастый?

— Это Иконников, — встрял Мессер.

— А-а, вот значит какой ты. Ну ладно, хотел выписать тебе десять суток карцера — позволил себе улыбнуться «хозяин» — но как борцу с интервентами, объявляю амнистию.

Синица прилетала не зря, перед обеденной баландой Олега дернули к адвокату. Жабинский привел с собой молодого курносого очкарика.