Война в тылу врага - Григорий Линьков

Чтобы привлечь гитлеровцев на хутор, Мирсков уговорил одного деда, оказавшегося дома, пожертвовать для дела какую-нибудь свинушку. Дед стал резать своего кабана. Кабан поднял такой визг, что охрана оккупантов на шоссе не выдержала и направилась на хутор проверить появившихся там «нарушителей спокойствия». Партизанская засада встретила солдат противника Внезапным перекрестным огнем. Но гитлеровцы оказались готовыми ко всяким случайностям. Два вражеских пулеметчика тотчас открыли огонь, не давая партизанам подняться. С каждой минутой у противника могло появиться подкрепление, но на подмогу нашим подоспела еще одна небольшая партизанская группа и ударила по врагу с тыла. Один из пулеметчиков бросил стрелять и поднял руки вверх. У второго пулеметчика кончились патроны, он швырнул в болото затвор пулемета и ухватился за гранату, но один из наших бойцов короткой очередью из автомата — перебил ему правую руку.

На шоссе послышался гул автомоторов. Партизаны бросились вперед, схватили трех уцелевших фрицев и углубились в лес. В группе Мирскова, несмотря на ожесточенный огонь противника, оказался лишь один убитый и один раненый.

Ко мне привели троих пленных. Меня заинтересовал один из них, назвавший себя Францем Морисом. Он был уроженцем Австрии, его отец работал водопроводчиком в Вене, и в течение многих лет состоял в: социал-демократической партии.

Свои показания Франц Морис начал с заявления, что просит не считать его гитлеровцем. Я пожал плечами и усмехнулся: это было обычным приемом у врагов, когда они попадали в плен.

— Вы можете мне верить, — нимало не смущаясь, продолжал Франц. — Я хороший пулеметчик и воевал честно. Но в этом бою я стрелял плохо и поднял руки, когда у меня в диске оставалось немало патронов.

Присутствующий при допросе Мирсков утвердительно кивнул головой: пленный, видимо, говорил правду.

— Вы хотите сказать, — спросил я, — что имели намерение сдаться в плен?

— Я искал такой возможности, — отвечал пленный, — но долго не мог решиться на это. У нас многие убеждены в том, что партизаны истязают пленных;

— Может быть, Францу Морису вернуться к немцам и разоблачить фашистскую пропаганду? — поставил я вопрос скорее для проверки, чем в качестве реального предложения.

— Нет, — подумав немного, решительно сказал Франц, — назад к немцам Морис не пойдет, хотя бы полковник отдал приказ расстрелять меня.

— Раз вы так говорите, — предположительно заметил я, — значит вы не верите фашистской пропаганде.

— Не верю, — подтвердил Франц. — Я видел одного из ваших, то есть из наших, — австрийца, работающего у вас, и разговаривал с ним…

— А что же вы думаете делать у нас? — спросил я австрийца.

— Я думаю воевать вместе с вами против гитлеровцев, если вы мне поверите.

Я поверил Морису Францу.

Сначала он был зачислен бойцом в группу. Но он добивался во что бы то ни стало назначения его пулеметчиком. А когда стал пулеметчиком, то добился возвращения ему того самого пулемета, с которым он воевал на стороне оккупантов против Красной Армии.

Прекрасный стрелок-пулеметчик, снайпер, как его прозвали мои бойцы, Франц Морис воевал у нас около года, до самого прихода Красной Армии.

Гитлеровцев на дорогах он предварительно останавливал окриком на немецком языке и уже потом открывал меткий огонь из своего пулемета. Группа, в которой служил Франц Морис, полюбила этого опытного и смелого пулеметчика и ни за что не желала с ним расставаться.

Когда в наш район пришли советские войска, Франц пошел добровольцем со своим пулеметом в Красную Армию. Мне сообщили потом, что он прекрасно сражался в уличных боях за освобождение Будапешта, остался жив и ушел дальше с передовыми частями нашей армии.

Товарищ Сталин учил нас, что нельзя сравнивать гитлеровскую фашистскую верхушку с германским народом. Гитлеровское диктаторское правительство, опираясь на эсэсовские банды Гиммлера, загнало в тюрьмы и заключило в концентрационные лагери сотни тысяч коммунистов, социалистов и честных беспартийных. Многие тысячи были истреблены физически. Но часть антифашистов, несомненно, сохранилась и попала в гитлеровскую армию.

Находясь в тылу у оккупантов и общаясь через наших людей с немцами, мы тщательно выискивали в их среде тех, кому не по пути с фашизмом, кто не желал войны, был против гитлеровских расовых, человеконенавистнических теорий, кто готов был выступить против фашистских претендентов на мировое господство. И мы находили этих людей, привлекали их на свою сторону.

Как-то с одной из вспомогательных точек, находившейся в трех сутках конного пути от центральной базы, мне передали, что немецкий ефрейтор Гюнтер изъявил желание связаться с нами, чтобы выполнить какое-либо поручение в пользу Красной Армии.

Выясняя личность ефрейтора, мы установили, что он хорошо владеет русским языком. Удалось также выяснить и то, что ефрейтор Гюнтер не так давно, по распоряжению своего командования, был подвергнут месячному аресту и отбыл этот арест в Лунинце.

Немецкая войсковая часть, в которой служил ефрейтор, была ротой из известной организации Тодта. Она занималась возведением оборонительных укреплений руками мобилизуемого на эти работы местного населения и пленных красноармейцев. Понятно, что сведения, которые мог сообщить нам Гюнтер, представляли для нас огромный интерес.

Я дал указание немедленно связаться с ефрейтором и предложил ему выдать нам командира его роты. Кто, как не командир роты, смог бы дать интересующие нас показания, а попутно мы проверили бы искренность намерений человека, заявлявшего о своем желании работать в нашу пользу. Получив наше задание, Гюнтер внезапно заболел и был отправлен в пинский военный госпиталь. Мы решили, что вся история с ефрейтором — очередная неудавшаяся провокация врага, однако продолжали держать его в поле зрения.

Дней через двадцать пять Гюнтер выздоровел и, возвратившись в роту, подтвердил свое намерение вы-, полнить порученное ему задание.

План проведения операции был прост. Решили устроить вечеринку в избушке, стоявшей на отшибе, у самой почти лесной опушки. Хозяйка избы, тетка Анисья, была своим для нас человеком, а девушка, которая вела переговоры с ефрейтором, потеряла на войне отца и брата и жаждала отомстить. Гюнтер должен был пригласить на вечеринку своего начальника и после основательной выпивки помочь нашим ребятам связать его и притащить в прилегавший ко двору тетки Анисьи кустарник. Оттуда пленника легко было доставить в наш район.

Лишь только смерклось, наши ребята, переодетые в немецкие мундиры, организовали небольшую, но крепкую засаду во дворе и установили тщательное наблюдение за всем происходящим вокруг. Ранние осенние сумерки скрывали наших бойцов, а шум дождя исключал возможность того, чтобы кто-либо смог их услышать.

Однако к вечеру ефрейтор передал начальнику засады, что командир роты неожиданно выехал в Брест с отчетом, а если товарищи согласны, то на вечеринку будут приглашены помощник командира обер-ефрейтор Ганс и два других обер-ефрейтора — каптенармус и начальник по земляным работам.

Наши согласились. Было условлено, что немцы прибудут на вечеринку без оружия.

В назначенное время четыре ефрейтора проследовали в избу тетки Анисьи, но, вопреки договоренности, «гости» прибыли с оружием.

Партизаны задумались: провокация или простая случайность? Но вскоре мальчик-связной передал, что ефрейтор Гюнтер просит не беспокоиться и операцию проводить в намеченном порядке, а о том, чтобы оружие не было приведено в действие, он позаботится сам.

Около одиннадцати часов вечера ефрейтор подал условленный сигнал. Из хаты доносилась отрывистая речь крепко захмелевших оккупантов. Пятерка бойцов, одетых в немецкую форму, пробралась в сени, двое остались во дворе охранять подходы с улицы.

Дверь распахнулась от сильного рывка. За столом, уставленным бутылками, со стаканами в руках сидели три обер-ефрейтора. Гюнтер, ожидавший этого момента, стоял в углу у печки, загородив спиной составленные в угол автоматы и винтовки.

Один из вошедших бойцов остался у двери, четыре других рванулись к столу. Стол полетел в сторону, посуда с грохотом посыпалась на пол. На минуту люди сплелись в беспорядочный клубок. Но схватка была короткой и силы неравные. Через минуту троих немцев, крепко связанных парашютными стропами, с заткнутыми тряпками ртами, подхватили крепкие руки бойцов и в сопровождении «гостеприимной» хозяйки и ефрейтора Гюнтера перенесли в лес, где их уже ожидали приготовленные подводы. Связанных немцев уложили на телеги. Гюнтер протянул руку начальнику засады.

— Зачем? — искренне удивился тот. — Ты уж теперь с нами поедешь. Ведь если немцы узнают об этом деле, тебя повесят.