«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

Присутствовавший на разборе начальник политотдела академии полковник Точилов обратил внимание на оживившихся при этих словах слушателей спецфака и довольно громко подметил Красовскому: «Били белополяков и белочехов». Степан Акимович поправился: «Да, правильно, я это и имел в виду – всех гадов, которые воевали против нашей страны. Били и будем бить».

Наступил октябрь 1956 года – время сдачи госэкзаменов. Этот месяц для меня стал одним из самых напряженных за весь учебный период. Он не был бы таким, если бы я начал учиться на несколько лет раньше. Возраст дал о себе знать. К госэкзаменам я подготовился неплохо и сдал их на «хорошо» и «отлично». Перед ноябрьскими праздниками Красовский вручил нам дипломы об окончании академии и нагрудные знаки. Годы, проведенные в стенах академии, были не самыми лучшими за время моей службы. Я сильно устал и с нетерпением ждал конца учебы. И в то же время понимал, что академия значительно расширила мои военные и специальные знания. О многом я узнал впервые, научился мыслить военными категориями, правильно оценивать обстановку и принимать решения. В дальнейшем без этого мне было бы намного труднее выполнять свои должностные обязанности. Поэтому учебу в академии я не считал пустой тратой времени.

На бомбардировщиках

Перед тем как разъехаться по частям, академическое начальство по согласованию с управлением кадров ВВС решило снова направить нас в Центр боевого применения в Воронеж для повышения уровня летного мастерства. Делалось это для того, чтобы по прибытии в полки мы смогли бы летать наравне с летчиками второго класса. В зимние месяцы погода в Воронеже была неустойчивой и неблагоприятной для полетов. Частые оттепели чередовались с кратковременными морозами, превращавшими большие лужи на летном поле в лед, работать с которого командир полка Чернышев не решался, – боялся поломки машин. Более чем двухмесячное безделье в ожидании нормальных летных дней порядком надоело. Меня, как старшего группы, ребята совсем задергали и просили что-нибудь предпринять. Предлагали обратиться в Управление кадров ВВС, чтобы нас отправили по своим частям.

В это время я заболел, и меня положили в госпиталь. Потом перевели в Подольский госпиталь МВО, где я пролежал около месяца. При выписке я был признан годным к летной работе без ограничений. Как только выписался, сразу направился к месту службы в 1107-й бомбардировочный полк 183-й бомбардировочной дивизии, базировавшейся в городе Бжег (бывший немецкий Бриг). С этого аэродрома в апреле 1945 года мы всем полком отправились на Ли-2 за получением новых самолетов на аэродром Дядьково. В полку меня давно ждали. Назначили заместителем командира полка.

Нaчальник штаба подполковник В.И. Лукашин, знавший меня по 5-й гвардейской шад, дал обо мне, как о летчике, хороший отзыв, поэтому приняли меня хорошо. Я быстро настроился на работу и вошел в курс своих должностных обязанностей.

Через несколько дней я уже выполнял тренировочные полеты на Ил-28. После Ил-10 он показался мне утюгом, хотя по оборудованию не шел с ним ни в какое сравнение. Вероятно, сказывалась привычка к старой полюбившейся мне машине, от которой не мог отвыкнуть даже после того, как перестал на ней летать. Новым из оборудования кабины, с чем я впервые столкнулся на этой машине, была система «Плот».

Особой сложности в ее освоении не было, но требовался определенный навык в умении удерживать самолет на курсе и глиссаде. Не так-то просто было удерживать стрелки прибора против нормальных положений кypcа посадки и глиссады. Я быстро восстановил уровень второго класса и приступил к полетам ночью при первом минимуме погоды, дающем право на получение первого. В конце 1957 года Княжева с большим повышением перевели на Дальний Восток, где он вскоре стал генералом. Вместо него прибыл мой бывший однокашник по академии Николай Васильевич Потапов. Мы вместе служили в 5-й гвардейской шад.

Там он был командиром эскадрильи в 93-м гвардейском полку. К нам пришел из соседнего полка нашей дивизии, где был таким же заместителем, как и я. Потапова я хорошо знал и по академии. В Подольске мы жили в одном доме, и наши жены отлично знали друг дpyгa. Пo натуре oн был неразговорчив, но от компаний не отказывался, был самолюбив, обидчив, в беседах на любую тему стремился показать свое превосходство, не терпел критики.

Во время войны он летал на штурмовике, выполнил болеe полутора сотен боевых вылетов, но Героя так и не получил. Те, с кем он воевал, рассказывали, что за это время он разбил по своей вине шесть боевых самолетов. При переучивании на Ил-28 в Воронежском центре он вылетел самостоятельно одним из последних, как, впрочем, и его друг Рыжков. Подробную характеристику Потапову я дал для того, чтобы показать, с каким командиром мне пришлось работать почти полтора года. Не думал я, что буду находиться в подчинении у своего товарища по академии, напарника по рыбалке и слабака пилотяги.

Когда в воздушной армии решался вопрос о моем назначении командиром соседнего полка, он дал мне совершенно необъективную характеристику. Видимо, ему этого очень не хотелось. В том полку у командира произошла неприятность. Во время перегонки из Союза своей машины он насмерть сбил польского мальчика, за что был снят с должности и уволен из армии. Вместо него командование ВА решило поставить меня. Для решения этого вопроса командующий затребовал на меня служебную характеристику, и Коля написал.

На Военном советe командующий ВА Давидков зачитал ее. Во время чтения я подумал: сколько же надо иметь злобы, чтобы написать такую отвратительную характеристику? Затем командующий, обращаясь к членам Военного совета, сказал: «Характеристика дана необъективно и предвзято. Мы видели в работе Лазарева и знаем, как он командовал полком, когда в течение длительного времени оставался за Потапова. Он излишне подробно останавливается на каждой мелочи – упоминает даже о жесткой диете, которая может отрицательно сказаться на здоровье Лазарева при интенсивной летной нагрузке, вплоть до потери нормальной работоспособности».

Он специально так написал, чтобы меня не утвердили в этой должности. Члены Военного совета были возмущены. До моего прихода в 37-ю ВА из членов BС меня знал только начальник отдела боевой подготовки Васильев. На Вильнюсских сборах он был в моей группе обучаемым. Потом мы часто встречались в Монино, где он в течение десяти месяцев находился на курсах усовершенствования командного состава при академии. Свое мнение обо мне он, как мне позже сообщили, высказал еще до заседания ВС. Подержав в руках характеристику, Давидков с улыбкой положил ее на стол и произнес: «Вот видите, Лазарев, какую характеристику написал на вас Потапов. Не будем на нее обращать внимание. Мы хорошо вас знаем, однако поймите, что работать вам придется вне дивизии. Вы будете подчиняться только штабу BА, проще говоря, будете отдельным армейским полком, и он должен быть показательным во всех отношениях. Вы справитесь с обязанностями командира?» Я ответил, что оказанное мне доверие оправдаю и приложу все силы, чтобы этот полк стал лучшим в нашей воздушной армии. Вернувшись в Бжег, я зашел к Потапову в кабинет и сказал, что ухожу в другой полк, а заодно намекнул ему о «хорошей» характеристике, которую он состряпал на меня. Не обращая внимания на подковырку, он поздравил меня с назначением, затем молча сел за рабочий стол и стал заниматься своими делами. Не прощаясь, я вышел из кабинета.

На этом закончилась моя служба в бомбардировочном полку, а вместе с ней и в бомбардировочной авиации. За полтора года я хорошо освоил самолет Ил-28, стал летать на уровне летчика первого класса, но не получил его – требовалась проверка в реальных метеоусловиях. Сделать это было непросто – требовалась нужная погода и наличие на полетах проверяющего. С 1951 года, когда Тарянник собирался проверить меня на первый класс, прошло много времени. За это время требования к проверке усложнились: на высший класс мог проверить только инспектор воздушной армии, обязанности которого в течение десяти месяцев исполнял я, но сам его так и не получил. У Потапова тоже не было первого класса.

Во время его отсутствия я провел сложные по организации летно-тактические учения с неоднократным перебазированием на другие аэродромы. ЛТУ прошли без летных происшествий и предпосылок к ним. Полеты выполнялись всем составом полка на потолке самолета с бомбометанием на незнакомых полигонах. Командир бомбардировочной дивизии полковник Мелах хорошо знал меня eщe по Московскому военному округу. Там он был заместителем командира разведывательного полка, в котором мы с Афанасьевым выполняли ночные полеты на Ил-10. В дивизии он помогал мне освоить полеты по системе «Плот». И конечно, именно он дал мне более объективную характеристику по сравнению с той, которую состряпал Коля Потапов. Об этом мне стало известно от зама пo боевой подготовке полковника Васильева.