Романтика неба - Борис Тихомолов

Соломатин не был силен в азбуке Морзе, но фраза все время повторялась, и он, наконец, прочитал: «Огонь на меня… Огонь на меня… Огонь на меня… на меня!..»

От волнения у штурмана задрожала рука, державшая папиросу. Он сделал несколько жадных затяжек. Где-то здесь вот, слева, должно проходить шоссе. Ага, вот оно. И речка. Там, где мигает фонарик, должен быть населенный пункт Светлые Роднички. Внезапно вспомнилась фраза, сказанная кем-то из летчиков во время ужина: «Хороший санаторий, братцы, эти Светлые Роднички! Я в нем был до войны. Сейчас там, конечно, отдыхают фашисты…»

«Санаторий? Фашисты?»

Соломатин задумался. Какая-то еще неясная догадка вот-вот готова была приобрести весомый смысл, воплотиться в логический вывод. Санаторий… Да, тут что-то есть.

«Огонь на меня… Огонь на меня… Огонь на меня…» — настойчиво мигало внизу.

Машина слегка покачивалась, вздрагивала, словно живая. Через открытую форточку в кабину врывалось сырое дыхание облаков. Рокотали двигатели. За спиной, в бомболюках висел смертоносный груз. Несколько тонн взрывчатки, упакованной в стальные оболочки…

Огонек приближался. На темном фоне леса едва проглядывали заснеженные линии шоссе, извилистое русло речки и прямоугольное пятно населенного пункта. И в самом центре его — световые сигналы: тире, тире, два тире, точка… Кто же это? Враг или друг?

Догадка вертелась рядом, неуловимая и ускользающая. Чего-то не хватало, какого-то звена.

Не отрывая взгляда от огонька, Соломатин пошарил рукой сбоку сиденья, достал планшет. Нужно посмотреть разведывательные данные об аэродромах противника. Здесь их целая сеть.

Пальцы легли на тумблер включения настольной лампочки. Легли и не включили. Все вдруг стало ясно и так. Волнуясь, Соломатин перекусил мундштук папироски, выплюнул огрызок, жадно затянулся снова. Рука его дрожала. Вечером, давая задание, начальник штаба сказал: «Тщательно смотрите за воздухом. Имеются данные о прибытии в район сегодняшней цели крупного авиационного соединения противника».

Вот он, вывод: этот санаторий сегодня битком набит фашистскими летчиками. Это точно! Значит, сигнализирует друг?..

Соломатин сжал в ладони погасший окурок, растер его пальцами. «А, друг, друг! И какое мое дело! — зло подумал он, не в силах оторваться взглядом от назойливо мигающего огонька. — У нас есть задание, и нарушать его мы не имеем права. Хватит, уже научили разок!»

И вдруг кто-то крикнул!

— Истребитель!..

Крик утонул в стремительном шквале выстрелов: ту-ту-ту-ту! Рррах! Рррах!..

Штурман сорвался с сиденья. Огненные языки пулеметов левых мотогондол лизали темноту. Длинные трассы пуль, извиваясь и перекрещиваясь, полосовали пространство. Выстрелы внезапно смолкли. Ревели моторы. Самолет, вздрагивая, шел прежним курсом. В наушниках было слышно чье-то прерывистое дыхание и короткие ругательства командира.

Запахло бензином, и вслед за тем из-под капота левого среднего мотора длинным шлейфом полетели искры.

Кто-то крикнул:

— Левый средний горит!

Командир Карташов проворчал в ответ совершенно буднично:

— Ти-хо. Без паники. Иванов, перекрыть пожарный кран! Включить огнетушители! Стрелкам следить за воздухом!

— Есть включить!

— Есть следить!

Хвостовой стрелок доложил хриплым голосом:

— Товарищ командир, их было два. Одного мы, кажется, подбили.

— Ладно, уж, — словно про себя сказал Карташов. — Прозевали. «Кажется»… — В этих словах была досада и укор. — Экипажу доложить о состоянии! Штурман?..

Соломатин, глядя на искристый шлейф и тяжело дыша, пощупал рукой парашютное кольцо (может, придется прыгать).

— Все в порядке, товарищ командир!

— Стрелки мотогондол! Левых?

— В порядке!

— Правых?

— В порядке!

— Вот и хорошо. Значит, все живы и невредимы. Ладно.

У него была привычка чуть не по каждому поводу говорить «ладно», придавая этому слову самый разный смысл. Сейчас оно прозвучало почти весело, словно бы никакого боя не было и никакая опасность им не грозит.

Средний левый мотор неожиданно смолк. Самолет дернулся, словно наткнулся на что-то. Соломатин покосился на мотор. В темноте виделось, что винт по инерции еще крутился, но искрового шлейфа уже не было, только сильно пахло бензином.

— Наверное, пробиты бензобаки, — сказал Карташов. — В любую минуту мы можем… Ладно! Штурман, бросай бомбы, будем возвращаться домой.

Вот уже перед самым носом машут метелки прожекторов, вспыхивают звездочки разрывов крупнокалиберных зенитных снарядов. Полыхают пожары на земле, рвутся бомбы, освещая в беспрестанных вспышках стальные нити железнодорожных путей. Цель почти рядом — пять минут полета.

— Командир, может, дотянем, а? — подавляя тошноту от запаха бензина, нерешительно сказал Соломатин. — Ведь юбилейный, сотый!

Он и сам понимал, конечно, что говорит нелепость, Карташов ответил не сразу, видимо, взвешивая «за» и «против». Потом с досадой в голосе:

— Ладно. Ведь говорил же, черт возьми, сначала надо сделать этот сотый вылет, а потом звонить. Чуешь, как воняет бензином? Бросай, будем возвращаться.

— Есть бросать!

Удушающе острый, тошнотворный запах бензина означал опасность. Самолет был подобен пороховой бочке, готовой взорваться от малейшей искры. Нет, конечно, на цель лететь нельзя. Соломатин понимал это. И вместе с тем… Полк ждет их возвращения, чтобы отметить, сотый боевой. А боевого нет. Не вышел…

«Сбросить бомбы и записать, что по цели?» Эта лукавая мысль сразу нашла себе оправдание. Вспомнился тот несправедливо не засчитанный вылет. «А, баш на баш!..»

Весь во власти захватившей его мысли, Соломатин почти машинально сказал:

— Курс восемьдесят семь!

Пожары, лучи прожекторов качнулись, вздыбились и стали опрокидываться вправо. Тяжелый корабль снижаясь, лег на обратный курс.

Да, да, он так и сделает. Но как убедить командира?

— Открываю бомболюки!

В кабине потянуло сквозняком. Стало легче дышать, и в проясненной голове вдруг отчетливо возникла спасительная мысль: «Сигналы! Сигналы с земли!» Как он мог забыть о них?

Соломатин кинулся к прицелу. Огонек… Где огонек?! Случай сам идет ему навстречу. Но огонька не было. Под самолетом — заснеженное, рассеченное дорогой поле, багровое и мрачное от пылающих вдали пожаров. Но поле скоро кончилось. Ниточка шоссе нырнула в лес. Ясно — шоссе вело туда, к санаторию Светлые Роднички. Но огонька не было.

Штурман впился глазами в чернеющий внизу лесной массив. До сих пор он не успел сказать командиру об этих странных сигналах с земли, а теперь уже поздно. Командир осторожен, начнутся расспросы, сомнения, а тем временем цель пройдет и бомбы придется бросать куда попало. «Возьму целиком на себя!» — решил Соломатин и, установив бомбосбрасыватель на отметку «залп», положил палец на кнопку. Одно легкое нажатие — и пять тонн бомб разом оторвутся от замков.