Ястреб халифа - Ксения Медведевич

Пять дней назад люди ибн Хальдуна нашли человека, который называл себя ее поручителем. Им оказался добропорядочный ремесленник, медник из Шираза, глава местного братства людей, проводящих свободное время в делах благочестия. Под пыткой он показал, что никакого отца девушки, он, конечно, не знал — та постучалась в дверь его дома шесть лет назад и предложила себя в служанки. У девчонки был настолько истощенный и испуганный вид, что добрый и милосердный Мавад сжалился и не стал ничего спрашивать о ее обстоятельствах. Он даже хотел выдать ее замуж за подмастерье.

Но девица, как исполнилось ей шестнадцать, настояла на том, чтобы Мавад отвез ее в столицу и продал тамошним поставщикам женщин для харимов — очень уж ей хотелось попасть не куда-нибудь, а прямо в Золотой дворец. Так несчастный медник и поступил. А про отца соврали они затем, чтобы не вызывать лишних подозрений и не бросать тень на почтенного ремесленника — мол, вместо того, чтобы выдать девушку за честного человека, продал ее в дом наслаждений. Сам же Мавад ничего о той Надийе не знал — ни откуда она родом, ни кто ее родители. Правда, он думал, что девушка из хорошей семьи — ибо умела читать, писать, слагать стихи и играть на лютне. Доброго, но глупого беднягу пришлось отправить в вечность, правда, домашних его пощадили.

Ибн Хальдун уже знал, из какой хорошей семьи была эта девушка — из семьи Мугисов. Его люди дознались, что шесть лет назад, когда пришел приказ халифа истребить всех проданных в харимы женщин этого рода, из усадьбы под Ширазом сбежала молоденькая рабыня-лютнистка — о ее пропаже заявили тогда местному начальнику шурты. Хозяин девчонки, градоначальник Шираза, божился, что знать не знал ни о каких Мугисах, когда ее покупал в Дарабе. То же самое он твердил и под пыткой, и стоял на своем, пока на дыбу не вздернули его жену. Тогда оба сознались, что, заслышав, как глашатай зачитывает фирман на площади, сами посоветовали девчонке бежать — уж очень им не хотелось брать греха на душу и выдавать ее страже. Они же и посоветовали ей постучать в дом к добряку Маваду, известному своей набожностью и мягкосердечием. Градоначальника с семьей казнили на базарной площади Шираза, но это уже ничего не могло поправить.

Так встретил свою судьбу Аммар ибн Амир, последний халиф из рода Аббаса.

— Но смерть не обмануть, — когда-нибудь и яСверканье вечного увижу острия…[62]

Тихо прочел Хасан ибн Ахмад — и провел руками по лицу.

— Ты сказал — последний из рода Аббаса, — склонил голову к плечу Тарик. — Почему?

В комнате повисла тишина. Только ветер швырял песок в стены башни, да трещал огонь в фитиле. Хасан поворочался на подушках и коротко взглянул на нерегиля — тот сидел очень прямо, но совершенно расслабленно — точно не он восемь дней назад остался без волшебного господина.

И наконец решился:

— Я многим обязан тебе, Тарик. И среди прочего я обязан тебе жизнью.

Нерегиль лишь дернул плечом — обычное, мол, дело между воинами. Воистину, один раз ты прикроешь меня, другой раз я прикрою тебя. Правда, человек не успел бы прикрыть Хасана ибн Ахмада — ибо не силах человеческих было отбить летевший Хасану в спину дротик. Тогда, после боя в долине Халхи, они обнялись и уткнулись друг в друга шлемами — лоб в лоб. Ты брат мне по оружию.

Хасан ибн Ахмад поднял голову и посмотрел в безжизненно-холодные глаза на непроницаемом лице. И твердо сказал:

— Братишка, не езжай. Посиди здесь, братишка. Не нужно тебе ехать в столицу, пока там все… не успокоится.

Тарик сморгнул. И улыбнулся:

— Объяснись, о Хасан. Я ничего не понимаю в твоих намеках. Разве сын Аммара, Фахр ад-Даула — не Аббасид и не законный халиф?

— Ему четыре года. И он — от женщины Бени Умейя.

Тарик сморгнул снова. Хасан принялся терпеливо объяснять:

— У нас не принято провозглашать халифом несовершеннолетнего. Халиф — предстоятель ашшаритов перед лицом Всевышнего, предводитель молитвы! Какой же прок в деле молитвы от четырехлетнего мальчика? В нашей земле есть и другие достойные потомки Аббаса — вот среди них-то и нужно искать будущего властителя! Увы, братишка, — смута неизбежна. Умейяды не отдадут власть так просто — раз уж у них получилось до нее дорваться. Госпожа и ее сын — полностью в руках своих родственников, Умейя вертят ими как хотят. Я получил письмо: братья великой госпожи, Хашайр и Сулайман, уже собирают войска в ар-Русафа. Главный вазир — Мухаммад ибн Бакийа ибн Умейя, уже отдал своим людям приказ арестовывать всех Аббасидов. Старого Мусу ибн Аббаса аль-Кадира уже взяли — вместе с сыновьями. Вазир дивана хараджа — а это хранитель казны, на случай, если ты, Тарик, не знаешь, — тоже Умейяд. Исхак ибн Хальдун написал мне. В его письме — просьба привести в столицу преданные Аббасидам войска. И я всем для тебя святым прошу — оставайся здесь. Ты представляешь, что с тобой сделают Умейяды, как только ты въедешь в Мадинат-аль-Заура? Ручонку этого Фахра приложит к фирману его дядя — и ты окажешься в зверинце. Ты и без меня знаешь: ибн Бакийя уже давно не скрывает — ты вернешься из степей только для того, чтобы оказаться в аль-Хайре. Помнишь, что он кричал во время Праздника разговения этой осенью? Тебе ведь передали его слова, правда, Тарик? «Неверной собаке место на цепи». Ибн Бакийа тогда похвалялся, что уже заказал для тебя крепкую стальную клетку. Пока Аммар ибн Амир был жив, он мог сколько угодно драть горло. Но Аммар умер, о нерегиль. В воротах тебе вручат фирман, запечатанный красным воском, ты его прочтешь, поцелуешь печать, а потом тебе накинут на шею веревку и отведут в аль-Хайр. По большим праздникам тебе будут кидать свежий хлеб вместо плесневелого. Я не хочу такого для своего друга и брата по оружию.

— А что будешь делать в столице ты?

Хасан снова надолго замолчал. Потом вздохнул:

— Старший сын Мусы аль-Кадира, молодой Ибрахим, не зря носит прозвание Ка’им — «Идущий правильным путем». Многие преданные престолу люди полагают, что с ним возродится аш-Шарийа, — и возлагают на этого юношу большие надежды. Ему удалось ускользнуть от людей ибн Бакийа, и он собирает сторонников в своем родовом городе, Нисибине. Мы освободим его отца и братьев, ныне узников в дворцовых подземельях.

Тарик сморгнул снова.

И Хасан решился сказать самое главное:

— Мне очень жаль их обоих. Очень жаль, Всевышний свидетель моей печали. Но, видно, не судьба им жить долго и счастливо. Ты ведь сам все понимаешь: даже если мы пощадим госпожу и ее ребенка и отвезем их куда-нибудь в тайное место в горах, до них все равно доберутся — ее же родичи. Умейядам нужен на троне совершеннолетний мужчина, за которым идет войско. Госпоже и ее сыну осталось жить ровно столько, сколько войску Хашайра ибн Омара ибн Умейя понадобится, чтобы дойти до столицы.