Ориентализм - Эдвард Вади Саид

возможности и, что еще более важно, – ни одной порядочной библиотеки на весь регион. И если раньше на интеллектуальном горизонте Востока доминировали Британия и Франция в силу своего исключительного положения и богатства, то теперь эту позицию занимают Соединенные Штаты, и результатом стало то, что те немногие одаренные ученые, которым удалось преодолеть все препоны системы, перебираются в США и продолжают свои исследования уже там. И хотя, конечно же, отдельные студенты из арабского мира по-прежнему отправляются учиться в Европу, всё же подавляющее большинство едет в США: это верно как в отношении студентов из так называемых радикальных государств, так и в отношении консервативных государств – Саудовской Аравии или Кувейта. Кроме того, попечительская система в сфере стипендий, бизнеса и исследований делает США практически главным вершителем судеб. Источником всего, пусть и не настоящим, считаются Соединенные Штаты.

Два фактора делают эту ситуацию еще более очевидным триумфом ориентализма. До тех пор, пока существуют широкие обобщения, современная культура Ближнего Востока находится под влиянием европейской и американской моделей. Когда в 1936 году Таха Хусейн[1085] говорил о современной арабской культуре, что это, по существу, культура европейская, а не восточная, он имел в виду самосознание культурной элиты Египта, выдающимся представителем которой был он сам. То же самое можно утверждать в отношении арабской культурной элиты и сегодня, несмотря на то, что доминирование западной культуры несколько ослабила мощь антиимпериалистических идей третьего мира, охвативших регион с начала 1950-х годов. Кроме того, арабский и исламский мир остаются силами второго порядка в смысле производства культуры, знания и образования. Здесь нужно полностью отдавать себе отчет, используя терминологию политической власти, описывая складывающееся положение. Ни один арабский или исламский ученый-гуманитарий не может себе позволить игнорировать то, что происходит в научных журналах, институтах и университетах в Соединенных Штатах и Европе, но не наоборот. Например, нет ни одного крупного журнала по арабистике, который выходил бы сегодня в арабском мире, как нет ни одного арабского образовательного института, способного бросить вызов в области изучения арабского мира таким университетам, как Оксфорд, Гарвард или Калифорнийский университет. В не ориенталистской области положение не так печально. Вполне предсказуемый результат состоит в том, что восточные студенты (и восточные профессора) всё еще смотрят в рот американским ориенталистам, чтобы затем, в свою очередь, повторить клише, которые я выше назвал догмами ориентализма. Подобная система воспроизводства делает неизбежным использование восточным ученым полученных в Америке навыков для того, чтобы ощущать превосходство над собственным народом, потому что он может «управлять» ориенталистской системой. Однако для своих учителей, европейских и американских ориенталистов, он останется всего лишь «местным источником». Именно такая роль ожидает его на Западе, даже если ему посчастливится остаться там после полученного им образования. Большинство начальных курсов по восточным языкам в американских университетах сегодня ведут «местные источники». Но при этом все ключевые посты в этой системе (в университетах, фондах и т. п.) занимают исключительно те, кто не является выходцами с Востока, хотя численное соотношение среди профессионалов между выходцами с Востока и учеными иного происхождения не дает последним столь большого преимущества.

Существуют и другие способы показать, как поддерживается культурное господство, как с согласия самих восточных людей, так и в результате прямого и грубого экономического давления Соединенных Штатов. Отрезвляющее знание: в США существуют десятки организаций, изучающих арабский и исламский Восток, а на Востоке нет никаких организаций, которые занимались бы изучением Соединенных Штатов, страны, обладающей наибольшим экономическим и политическим влиянием в регионе. Хуже того: на Востоке нет институций даже скромного уровня, занятых изучением Востока. Но это, я думаю, не так значительно по сравнению со вторым фактором, способствующим торжеству ориентализма: формированием потребительского общества на Востоке. Арабский и исламский мир попались на крючок западной рыночной системы. Вряд ли нужно напоминать, что крупнейшие нефтяные компании находятся под контролем американской экономической системы. Я имею в виду, что доходы от арабской нефти – не принимая во внимание вопрос сбыта, исследования и управление индустрией – оседают в США. Всё это превратило богатые нефтью арабские страны в крупнейших потребителей американского экспорта – это относится как к государствам Персидского залива, так и к Ливии, Ираку и Алжиру. Я считаю, что это отношение является односторонним: Соединенные Штаты выступают избирательным потребителем очень небольшого числа товаров (в основном нефти и дешевой рабочей силы), в то время как арабы потребляют широкий спектр американских продуктов, как материальных, так и идеологических.

У этого множество разных последствий. В регионе царит стандартизация вкуса, символами которой выступают не только транзисторы, голубые джинсы и кока-кола, но также и культурные образы Востока, поставляемые американскими СМИ и бездумно потребляемые массовой телевизионной аудиторией. Простейший пример того, о чем я говорю, – парадокс араба, воспринимающего самого себя как араба – персонажа из голливудского фильма. Еще один результат – то, что западная рыночная экономика с ее ориентацией на потребление породила (и порождает всё возрастающими темпами) целый класс образованных людей, чья деятельность направлена на удовлетворение потребностей рынка. Очевидно, упор делается на инженерное дело, бизнес и экономику, при этом сама интеллигенция оказывается вспомогательным придатком к тому, что она считает основными тенденциями Запада. Ей была предписана роль «агента модернизации», это означает, что она придает легитимность и авторитет идеям модернизации, прогресса и культуры, которые по большей части исходят от Соединенных Штатов. Впечатляющие подтверждения этому можно найти в социальных науках и, что весьма удивительно, среди радикальных интеллектуалов, которые оптом позаимствовали свой марксизм из смутных представлений самого Маркса по поводу третьего мира, о чем я уже в этой книге говорил ранее. И если всё сказанное там является уступкой образам и доктринам ориентализма, то оно получает мощное подкрепление в экономических, политических и социальных переменах: так современный Восток сам участвует в собственной ориентализации.

И в заключение: существуют ли альтернативы ориентализму? Можно ли считать эту книгу лишь аргументом против чего-то, а не за что-то позитивное? В книге я не раз упоминал о провозглашающих «деколонизацию» новых направлениях в так называемом страноведении – о работе Анвара Абдель-Малика, исследованиях о Среднем Востоке, опубликованных членами группы Халла[1086], новаторском анализе и предложениях многих ученых в Европе, США и на Ближнем Востоке[1087], – и я не пытался сделать ничего большего, чем лишь упомянуть о них или же коротко на них сослаться. Моя задача состояла в том, чтобы описать определенную систему идей, но ни в коем случае не заменить ее другой системой. Кроме того, я попытался поднять целый ряд вопросов, относящихся к дискуссии проблем