Детская книга - Антония Байетт

В 1905 году генерал-майор Баден-Пауэлл, командовавший британской армией в Мафекинге, был очарован пьесой «Питер Пэн» и посмотрел ее дважды. В том же году Баден-Пауэлл предложил руку и сердце мисс Рози Cay и получил отказ. Ей было восемнадцать. Ему — сорок семь. В 1912 году он наконец женился: ему было пятьдесят пять, а его жене — двадцать три. Сорвиголова и мальчишница, она стала леди-скаутмастером. Баден-Пауэлл строил лагеря для бойскаутов и умилялся фотографиям обнаженных купающихся мальчиков. Он также интересовался смертными казнями — мог проехать много миль и пересечь несколько границ, чтобы посмотреть, как кого-нибудь казнят.

В Германии создавались теории детей и детства. Согласно Геккелю, ребенок — стадия в эволюционном развитии взрослого, точно так же, как дикарь — эволюционная стадия в развитии цивилизованного человека. Развитие жизни повторяет историю земли — у зародыша в утробе жабры рыбы и хвост обезьяны. Геккель верил в природу — он искал добро, истину и красоту в различных формах жизни, от радиолярий до Гете. Карл Густав Юнг подхватил эту идею и пришел к убеждению, что мышление детей напоминает мышление древних народов. Он провел параллель «между фантастическим, мифологическим мышлением древних и подобным же мышлением детей, между низшими расами и снами». Душа человека имела слоистую структуру, от корней горы до разумной вершины. Дитя пряталось и играло в нижних слоях, иногда поднимаясь, подобно пленной Персефоне, чтобы порезвиться на цветущих лугах.

Примерно в это же время, в 1905 году, Фрейд опубликовал «Три очерка по теории сексуальности», в том числе один из них — о детской сексуальности. Он заявил, что дети «полиморфны и перверзны». Сосание пальца, поглаживание уха, смачное пускание ветров в собственные штанишки при ритмичном качании на качелях, удовольствие от скорости автомобиля и от созерцания поршней паровоза — все это были проявления замаскированной, активной сексуальности. Дети испытывали влечение к матери или отцу, хотели жениться на маме или выйти замуж за папу, фантазировали об убийстве другого родителя. Фрейд, как австрийский буржуа своего времени, счел себя вправе судить детей за эти склонности. Он писал, что дети еще не построили «душевные плотины против сексуальных излишеств — стыд, отвращение и мораль… Ребенок ведет себя в этом отношении так, как средняя некультурная женщина, у которой сохраняется такое же полиморфно-перверзное предрасположение… Тем же полиморфным, т. е. инфантильным, предрасположением пользуется проститутка для своей профессиональной деятельности…». Фрейд знал, что дети не добры, не кротки и не беззаботны. Он знал, что они умеют ненавидеть. Он цитировал «Человека и сверхчеловека» Бернарда Шоу: «Как правило, лишь одного человека английская девушка ненавидит больше, чем свою мать: свою старшую сестру». В Англии это — легкомысленное замечание, острота для светской гостиной, парадокс в духе Уайльда. В Германии, где Макс Рейнхардт ставил пьесы Шоу вместе с «Пробуждением весны» Ведекинда и «На дне» Горького, эту фразу приняли совсем по-другому.

Все отправлялись на природу, на прирученную, податливую землю, и разбивали лагеря. От Асконы до Чиппинг-Кэмдена, где Чарльз Роберт Эшби повел своих мастеровых из Ист-Эндской гильдии, подобно Аарону, в Землю обетованную и немедленно построил плавательный бассейн, больше напоминающий огромную общую грязевую купальню. Люди отправлялись на открытый воздух, строили временные укрытия меж корней деревьев, практиковались в навыках, приобретенных порой в Мафекинге и Ледисмите — ориентировании, установке палаток. Дэвид Гарнетт устроил лагерь с четырьмя необузданными красавицами-сестрами Оливье — Брюнхильдой, Марджори, Дафной и Ноэль. Они лазали по деревьям, как обезьяны, и голыми ныряли с древних мостов. (Отцом этих девиц был Сидней Оливье, министр Британского содружества, основатель фабианского общества, выступавший против англо-бурской войны и сосланный за это на должность губернатора Ямайки.) Они вместе с идеальным красавцем Рупертом Бруком основали общество неоязычников. К ним присоединился Джеймс Стрейчи, безнадежно влюбленный в Брука. Позже и сами фабианцы устраивали образовательные летние лагеря с лекциями и гимнастическими строевыми упражнениями. Баден-Пауэлл разработал множество правил, моральных и практических, сначала для бойскаутов, а потом, при помощи своей сестры Агнес, для герл-гайдов. Он черпал вдохновение в лесной жизни американских индейцев, взаимовыручке британских солдат, образах Кима и Маугли. Был еще лагерь в Холлсли-Бэй на восточном побережье — его посетила в 1905 году Беатриса Уэбб, — где пытались вернуть цельность сломленным людям. Еще она побывала в лагере Армии спасения в Хэдли-Фарм, куда собирали отсидевших заключенных, бродяг, пьяниц и бездомных, кормили их, помогали им и читали им проповеди. Среди активных социальных мыслителей витала также идея о «недостойных бедняках» — о том, что «концентрационные» лагеря, придуманные британской армией в Южной Африке, можно использовать для изоляции, и даже, как предлагали некоторые, для стерилизации или усыпления неисправимых, безнадежных и опасных.

Между 1901 годом и 1907-м, в котором одно событие изменило жизнь всех, время для разных людей шло с очень разной скоростью. Для кого-то оно тикало размеренно, как метроном, для кого-то неслось как угорелое вскачь, а кому-то — малышам — все еще напоминало пространство: бескрайнее и залитое солнцем, бескрайнее и сверкающее снегом или льдом, вечно угрожающее невозможной скукой, вечно предлагающее углы, за которые можно зайти, и длинные, длинные дороги, простирающиеся впереди. Одним было чем измерить эти дни — регулами, экзаменами, вечеринками, походами, выдачами жалованья, прибытием чеков по почте, сроками сдачи работы, телеграммами, банковскими кризисами. Для других день тянулся за точно таким же днем. Одни тела старели быстро — роды, менопауза. Другие, кажется, вовсе не менялись год от года.

Энн Уоррен изменилась сильнее всех, но, странное дело, она ощущала время как нечто зависшее в воздухе или едва ползущее. Она была аккуратным ребеночком, смуглым, как орешек, — по словам Фрэнка Моллета, который преподнес ей шерстяную кофточку и вязаные пинетки. Она выучилась сидеть и сидела, где посадят, в саду Мэриан Оукшотт, видя вокруг себя мальвы и бархатцы и считая их вечными. Однажды она встала, прошла, шатаясь, по траве до бордюра и грохнулась среди дельфиниумов. С тех пор она знала, что дельфиниумы — не только синие башни вдалеке, но и едкий запах. Для Энн, которой в 1903-м году исполнилось два, один год составлял половину жизни. Она не ожидала второй зимы, а потом, когда та пришла, неопределенно заключила, что зима теперь будет всегда, но пришла весна, а потом лето, и тогда Энн поняла, что они пришли «снова», и стала учиться ждать. Она училась языку и запоминала лица — Элси и Мэриан, Табиты и Робина, который пихал ее на землю, а потом целовал «бобо», и его рыжие волосы развевались на ветру. Она запомнила, что Пэтти Дейс, Артур Доббин и Фрэнк Моллет приносят конфеты, а Фрэнк еще к тому же плетет ей венки. Летом 1903 года Мэриан Оукшотт и Элси прогуливали детей вдоль Военного канала, и Мэриан сказала, что, по ее мнению, Энн — очень умная девочка, наблюдательная, мыслящая.

— Как ты.

— Много мне от этого проку, — парировала Элси, не отрицая, что умна.

— Еще не поздно, — сказала Мэриан.

В 1903 году Элси было двадцать четыре года. В 1907 году ей должно было исполниться двадцать восемь, почти тридцать, и она уже не была «молода». В 1903 году она уже боялась, что в 1907-м так и остановится, застынет, ничего не добившись.

— Поздно, — ответила Элси на слова Мэриан, которую сильно уважала. — Я все пути себе отрезала, когда родила Энн, ты же знаешь. Так что сидеть мне теперь в этом болоте и горбатиться на этих двух дур. Нет уж, как я сама себе постелила — уж матрас-то точно положила, — так мне теперь и лежать.

— Я не для того прошу Табиту приглядывать за Энн, чтобы ты удобно устроилась в болоте уныния. Что ты хочешь делать? Ведь чего-то ты же должна хотеть.

Элси хотела половой любви, но рядом не было никого подходящего, и к тому же после появления дочери Элси стала осторожней. Интересно, думала она, хочется ли Мэриан «этого» хоть иногда. Однажды, думая о желании (такого с ней не случалось больше года после рождения дочери), Элси сказала миссис Оукшотт: «Наверное, ты по нему ужасно тоскуешь». — «По кому?» — спросила Мэриан. И тут же ловко загладила свою ошибку, сказав, что тоскует по нему все время, но Элси догадалась, что Мэриан в том же положении, что и она сама, и что никакого мистера Оукшотта, живого ли, мертвого ли, никогда не было на свете. От этого она почувствовала себя в меньшей степени объектом благотворительности и немного ослабила оборону. То и другое было ей полезно. Она знала, что Мэриан знает, что она знает. Она знала, что ни одна из них об этом даже не заикнется. Она почти восхищалась мужеством и живучестью Мэриан.