В дальних водах и странах. т. 2 - Всеволод Крестовский

Наконец, вот и "пуп горы", по выражению И. И. Зарубина. После доброго часа довольно медленного хода по тяжелой дороге в гору, мы достигли перевала, на котором нашли целую рощу тенистых старорослых камелий. Это не то, что наши тепличные жиденькие деревца того же названия, а формальные деревья с толстыми стволами в полный обхват, — просто роскошь, особенно ранней весной, когда все они усеяны пышными цветами. Далее с перевала, уже по восточному склону хребта, пошла прелестная роща высоких, светло-зеленых бамбуков, и дорога вдруг изменилась, стала очень удобной. Местами она высечена в скале: у каменного кряжа отвоевано упорным человеческим трудом пространство в полтора, два аршина шириной, которое и вьется в виде карниза или бермы по самому краю горного ската, а под ним внизу идут уступами террасы рисовых, пшеничных и иных полей и плантаций. Пшеница не только уже созрела, но две недели тому назад началась ее жатва; самую позднюю снимали нашего 9 мая. Сжав свое маленькое поле, японец тут же, на ниве, отламывает руками каждый колос от стебля и тщательно собирает его в кошницы. Обмолачивают же пшеницу кто на полях, а кто во дворе, при доме. Иные делают это по нашему способу — цепами, а другие употребляют длинную палицу, вроде булавы. Ток окружают обыкновенно циновочными ширмами, чтобы мякину не разносило ветром, так как она нужна в хозяйстве на зимний корм скоту; солома тоже идет в дело — на покрышку кровель, на плетенье мат и циновок, на подстилку скоту или в резку для смеси с глиной при выделке сырцовых кирпичей и тому подобное. Работают на току всей семьей, и всегда не иначе, как нагишом — мужчины, женщины и дети, прикрывая длинным полотенцем (фундуши) или просто лоскутом бумажной материи лишь свои бедра. Таков уже обычай.

Около сельских хижин, в честь праздника молотьбы и сбора пшеницы, стоят глаголями по два, по три и по четыре высокие бамбуковые шеста, воткнутые в землю в ряд. На них надеваются длинные полотнища бумажной материи разных цветов, а более всего красного, белого и лилового, испещренные крупными продольными надписями черного или белого цвета. Надписи обыкновенно выражают приветствие и благодарность богам семейного счастья, довольства и плодородия за ниспосланный урожай. На некоторых шестах также полотнища подвешиваются и на подвижной скалке, как штандарты или хоругви, и бывают нередко разрисованы изображениями разных характерных фигур и пейзажей. Кроме того, ко всем вообще таким шестам привешиваются вверху выпукло склеенные из бумаги и разрисованные красками изображения рыб, в особенности специально японской рыбы тай, которые оставляют на нитке свободно качаться на ветру, а снизу подвешивают к полотнищам и шестам медные бубенчики: колеблемые ветром, они ударяются о ствол бамбучины и издают тихие, мелодические звуки. Не довольствуясь этими украшениями, поселяне венчают еще шесты букетами цветов и пучками длинных лент из разноцветной, золотой и серебряной бумаги. В тех семьях, где есть малолетние дети, под большими штандартами обыкновенно втыкается в землю ряд таких же точно штандартов маленьких, игрушечных. Это делается ради детей, дабы и они, со своей стороны, могли собственноручно поставить "священную жертву благодарности" богам плодородия и жатвы.

Ровно на половине пути от Нагасаки до Моги стоит чайный дом, где обыкновенно и, можно сказать, почти обязательно отдыхают путники и носильщики. Здесь от верхнего балкона перекинут через дорогу жердяной навес, завитый всплошную густо облиственными побегами какого-то неизвестного мне растения, вьющиеся стволы которого расползаются во все стороны, точно змеи, от одного корявого, очень старого, но все еще полного жизни, корня. Мы расположились на отдых в его мягкой, сквозившей солнцем тени и напились японского чая "вприкуску", но вместо сахара служили нам сладкие, сухие печенья местной пекарни. Удивительное дело, однако, этот японский чай! Уже который раз на самом себе замечаю я его благотворное действие: устанешь ли работать головой, достаточно выпить две маленькие чашечки, и голова свежа для дальнейшей работы; почувствуешь ли физическое утомление от продолжительного и трудного пути, как сегодня, — опять-таки те же две чашечки, и снова бодр и готов на новый переход подобного же свойства, В большом количестве этот чай производит изжогу и расстраивает нервы, но в умеренной дозе он быстро и необыкновенно освежает их и поднимает силы.

Тронувшись в дальнейший путь, мы повстречали какого-то ученого японского путешественника, очевидно из прогрессистов, потому что он был в усах (японцы старого покроя никогда усов не носят) и с отрощенными по всей голове волосами, имея к тому же на носу золотые очки, но не круглой китайской, а обыкновенной европейской формы. Недоставало только европейского костюма, но без сомнения он заменил его японским лишь на время пути, для большего удобства, и оставил на себе одну только белую английскую каску. Он сидел, поджав под себя ноги, в открытой бамбуковой кого и читал какую-то толстую книгу, а за ним несколько носильщиков тащили его чемоданы, и все шествие замыкал молодой человек в кимоно, секретарь ученого. Теперь беспрестанно стали встречаться нам по дороге навьюченные лошади, быки и буйволы: все они в соломенных башмаках, что необходимо по здешним дорогам, где этим животным приходится шагать по каменистому грунту и ступеням каменных лестниц. Последнее они исполняют очень ловко, видно, что дело им привычное. С левой стороны при каждом животном идет погонщик, ведущий его на вольном поводу (веревочном), который он забирает покроче только при встрече с иностранцами, так как животное, в особенности бык, при непривычном ему виде европейца, явно тревожится: озираясь на незнакомца недобрыми глазами, он отрывисто и тяжело испускает дыхание и начинает бить себя хвостом по бедрам. Лошади при таких обстоятельствах ведут себя гораздо спокойнее. Здесь они все либо чалые, либо буланые, либо же белые, и в последнем случае непременно альбиносы, с бледно-голубыми глазами в розовых орбитах; у всех вообще волнистые хвосты и длинные густые гривы, преимущественно белые. Быки же почти исключительно черной масти и несколько похожи на буйволов, будучи, вероятно, помесью последних. Для уравновешивания вьюка, когда одна сторона нагружена более, на другую накладываются камни. Попадаются и пешеходы, идущие по большей части вдвоем или втроем и всегда, по-видимому, в самом хорошем расположении духа.

Вскоре дорога втянулась в красивое ущелье, где она идет местами точно коридором среди густейших зарослей, образующих две сплошные стены и нередко сплетающихся над головой густым сводом из перепутавшихся зеленых ветвей и вьюнковых побегов. Растительность просто поражает богатством, разнообразием и роскошью развития своих форм, среди которых вы нередко видите самые неожиданные сближения. Так, например, по одну сторону дороги, на верхнем склоне горы, переплелись между собой представители чисто тропической флоры, опутанные орхидеями и лианами, тогда как по другую сторону весь крутой скат в лощину покрыт длинноствольными высокими соснами и северными елями. А в иных местах одна и та же лиана или лоза дикого винограда опутала собой полярный кедр и рядом с ним стоящую банановую музу или роскошную латанию. Этот контраст, являющийся в самых неожиданных очертаниях форм полярной и тропической растительности необычайно эффектен и изящен, и встретить его можно, кажется, только в одной южной Японии.

Слева идут скалы, местами покрытые растительностью, местами же совершенно голые, но у них, где лишь возможно, Японец непременно отвоевывает себе хоть какой-нибудь клочок земли для самой тщательной обработки. Именно в Японии видишь всего осязательнее и притом на каждом шагу эту великую, всепобеждающую силу упорного человеческого труда и культуры над дикою природой, даже над голыми скалами, из которых земледелец другой национальности наверное отказался бы извлечь что-либо себе на пользу. Японец не смущается такою борьбой и смело подчиняет себе бесплодные скалы и кряжи, то настилая и высекая в них с гигантским трудом удобную дорогу, то обращая их помощью чисто циклопических работ в цветущие плантации и плодоносные пашни, на которые чуть не пригоршнями переносит он из долин мало-мальски годящуюся землю. Нам встретилось несколько поселян и женщин тащивших такую землю на гору; первые несли ее на спине в плетеных корзинах, а последние на коромыслах в ведрах. Здесь ничто не пропадает даром, и мы видели на той же дороге почти голых мальчишек с корзинкой и лопаточкой в руке которые тщательно подбирали и складывали в эти свои корзинки помет, оставляемый вьючными животными

Городок Моги, на берегу одной из небольших бухт Симодского залива, ничего особенного в себе не заключает; это просто обыкновенное торговое японское местечко, в роде Тогицу, только в еще более красивой пейзажной обстановке. Но в красивых пейзажах здесь вообще такой избыток, такая роскошь, что их уже и не ставишь во что-либо особенное. Десятков пять мореходных фуне и джонок столпилось у пристани; иные из них лежали на мели по случаю отлива. В местечке много садиков, почти при каждом домике свой особый, а на улицах очень много детей гуляющих совсем почти нагишом, — обыкновенный костюм сельской, да отчасти и городской детворы в летнюю пору. Есть фундуши на бедрах, значит и полный костюм по сезону; больше не требуется. Японские детки вообще очень миловидны; об этом я говорил уже не однажды; но в Моги, как и вообще в деревнях, между ними в особенности обращают на себя внимание маленькие няньки своих братишек и сестренок. Всего удивительнее то, что эти няньки бывают преимущественно в возрасте от четырех до шести лет, мальчики и девочки безразлично. Иной и сам-то такой карапузик что, как говорится, едва от земли видно, а уже таскает за спиной какую-нибудь годовалую крошку либо в завороченных поясах своего киримончика, либо просто в мешкообразной пеленке, длинные концы которой перетянуты у него крест-накрест через плечи и завязаны в узел на спинке малютки, чтобы последняя не откидывалась слишком назад. Дети очень любят исполнять обязанность таких нянек и даже обижаются если родители не поручают им малюток: отчего же, мол, все другие носят, а я нет! Мне де пред другими совестно; другим, значит, доверяют, они, значит, большие, а я нет. Вид этих маленьких нянек, если можно так выразиться, трогательно комичен. Но не менее трогательна и со стороны взрослых Японцев любовь к детям вообще, хотя бы чужим и даже незнакомым. Помнится, я уже имел случай отметить эту характерную черту. Взрослые люди при встречах, на улице ли, во дворе ли, никогда не пройдут без того чтобы не поласкать ребенка или не сказать ему доброго слова, хорошего пожелания. А чтобы кто решился обидеть ребенка, этого я здесь никогда не видел, как не видел и драки ни между детьми, ни между взрослыми. Не стану утверждать, чтобы драк вовсе не было, но, повторяю, мне никогда не доводилось их видеть, а это что-нибудь да значит, как черта народных нравов. Зато очень часто приходится видеть как взрослые, солидные люди и даже старики лично принимают живейшее участие в детских забавах: пускают с детьми и внуками бумажных змеев, играют в волан, стреляют вместе из лука, ловят стрекоз и жуков чтобы привязать их за ножку на ниточку и пустить летать, или мастерят ребятишкам из дерева повозочки, ветрянки, кораблики и т. п. И это не для того только чтобы позабавить детей, но по-видимому им и самим приятно поиграть, так что глядя на них думаешь порою какие это все милые и добрые взрослые дети!..