Муссон - Уилбур Смит

— Ты понимаешь, Том, что ребенок может быть твой, а не Гая?

— Мне приходила в голову эта мысль.

Том, как мог, скрыл свое замешательство и говорил не менее откровенно, чем затронувший этот предмет отец.

— Боюсь, ты превратил своего брата-близнеца во врага. Опасайся Гая. Он не прощает обид, а его способность ненавидеть неистощима.

— Сомневаюсь, что мы встретимся. Он в Индии, а я… а я буду на другом краю океана.

— Судьба играет с нами в забавные игры, Том, и океан может быть не так широк, как тебе кажется.

Эскадра двигалась курсом зюйд, на сорок третьем градусе южной долготы повернула на запад, чтобы добраться до мыса Доброй Надежды. И вскоре моряки увидели прибой у южных утесов Африки.

В тот же день Хэл пригласил Тома в каюту на корме и показал записанный в судовой журнал приказ о его повышении.

— Этот приказ означает не только, что я тебе доверяю, но и что ты имеешь право на офицерскую долю приза, — сказал ему отец. — Она составляет не меньше тысячи фунтов.

— Спасибо, отец.

— Это все, что я могу для тебя сделать, остальное не в моей власти. Уильям мой первенец, а ты знаешь, что это означает. Все переходит к нему.

— Не беспокойся обо мне. Я проложу себе дорогу в мире.

— В этом я не сомневаюсь.

Хэл улыбнулся и стиснул руку сына.

Теперь он окреп гораздо больше, чем когда покидали Флор-де-ла-Мар. Том ощущал силу его пальцев, и солнце покрыло щеки отца новым загаром.

— Должно быть, потому что мы обогнули юг Африки и идем на север, мои мысли снова устремились к Хай-Уэлду. Не нужно ненавидеть старшего брата, Том.

— Я не питаю к нему ненависти, отец. Это Черный Билли меня ненавидит.

— Это презрительное прозвище выдает твое истинное отношение к нему, но когда меня не станет, он будет главой семьи и имеет право на твои уважение и верность.

— Ты сам научил меня, отец, что уважение и верность нужно заслужить. Их нельзя требовать.

Они встали на якорь вдали от небольшого голландского поселка на мысе Доброй Надежды. Набрали свежей пресной воды, закупили овощей и мяса, но никто не связался с голландскими чиновниками на берегу. Через неделю снова вышли в море и взяли курс на север. Как только эскадра вошла в Атлантический океан, ветер изменился, а с ним состояние Хэла.

У Кейпа на них накатывали здешние волны, большие, серые водяные хребты с глубокими долинами между ними, днем и ночью трепали они эскадру. Море пенилось у корабельных носов и отрывало слабо приколоченные доски или снасти. Ветер напоминал вой волчьей стаи и налетал безжалостно и непрерывно. Хэл с каждым днем слабел, и, войдя однажды утром в каюту отца, Том застал его раскрасневшимся и потным. Том раздул ноздри: он уловил знакомый запах разложения и, откинув простыню, обнаружил на белой ткани красноречивые желтые полоски гноя.

Он крикнул наверх вахтенным, чтобы позвали доктора Рейнольдса. Врач пришел немедленно. Он размотал повязки на том, что осталось от ног Хэла, и на его добром лице отразилось отчаяние.

Культя распухла, края раны приобрели пурпурный цвет, по ним сочился гной.

— Боюсь, разложение глубоко проникло в раны, сэр Генри.

Доктор Рейнольдс принюхался к гною и состроил гримасу.

— Мне не нравится этот запах. В нем душок гангрены. Придется еще раз вскрывать раны.

Пока Том держал отца за плечи, хирург ввел острый скальпель глубоко в рану. Хэл задергался и застонал от боли. Когда Рейнольдс убрал лезвие, обильно хлынул желтый и пурпурный гной, окрашенный свежей кровью; он заполнил дно чашки, подставленной помощником врача.

— Думаю, источник зла мы осушили.

Рейнольдс был доволен количеством и цветом выделений.

— Теперь я пущу вам кровь, чтобы уменьшить лихорадку.

Он кивнул помощнику. Рукава ночной сорочки Хэла закатали и обмотали предплечье кожаной лентой. Когда ее туго натянули, вены на внутренней стороне руки Хэла выступили под бледной кожей, как голубые веревки. Рейнольдс рукавом вытер гной и кровь с лезвия скальпеля и проверил остроту его кончика у себя на пальце, прежде чем проткнуть разбухшую вену. Темная кровь потекла в чашку, смешиваясь там с желтым гноем.

— Одного укола довольно, — сказал врач. — Думаю, мы удалили тлетворные жидкости. Хотя я говорю это сам, лучшей работы по эту сторону суши вы не увидите.

В последующие недели Хэл находился на грани между жизнью и смертью. Целыми днями он, слабый и бледный, неподвижно лежал на койке и, казалось, был на пороге смерти. Потом начинал поправляться. Когда пересекли экватор, Том смог перенести отца на палубу, чтобы он насладился жарким солнцем, и Хэл оживленно говорил о доме: он тосковал по зеленым полям и обширным болотистым равнинам Хай-Уэлда. Он говорил о книгах и документах в библиотеке.

— Там все судовые журналы ранних плаваний твоего деда. Я оставляю их тебе, Том, потому что ты единственный моряк в семье, а Уильяму они неинтересны.

Упоминание имени сэра Френсиса опечалило Хэла.

— Тело твоего деда ждет нас в Хай-Уэлде, потому что Андерсон отправил его туда из Бомбея. Мы положим его в саркофаг в склепе часовни. Он будет рад вернуться домой, как и я.

От этой мысли его лицо стало трагическим.

— Том, ты позаботишься, чтобы мне нашлось место в склепе? Я хотел бы лежать рядом с батюшкой и тремя женщинами, которых любил. Твой отец…

Он замолк, не в силах продолжать.

— До этого дня далеко, — заверил Том с отчаянием в голосе. — Нас еще ждет поиск. Мы ведь дали клятву. Мы должны искать Дориана. Тебе придется выздороветь и снова стать сильным.

Хэл с усилием прогнал дурное настроение.

— Конечно, ты прав. Хандра и нытье не помогут.

— Я приказал плотникам изготовить для тебя новые ноги. Из отличного английского дуба, — жизнерадостно сказал Том. — Ты поднимешься еще до того, как увидишь Хай-Уэлд.

Хэл как будто заинтересовался и стал вносить шутливые предложения.

— А нельзя снабдить их компасом и флюгером, чтобы облегчить навигацию?

Но, когда плотник ушел, Хэл опять помрачнел.

— Я никогда не смогу двигаться с этими бревнами вместо ног. Боюсь, тебе придется отправиться за Дорианом самому, Том.

Он поднял руку, пресекая возражения Тома.

— Но я сдержу слово. Помогу, чем смогу.

Две недели спустя, когда корабль лежал в дрейфе на краю ленивого Саргассова моря, на тридцатом градусе северной широты и шестидесятом градусе западной долготы, Том вошел во влажную духоту каюты отца и застал его лежащим на койке без движения. Кожа Хэла так обтянула кости черепа, тугая и желтая, словно пергамент, что он стал похож на египетскую мумию, которую один из предков Тома привез из Александрии. Сейчас мумия лежала в открытом саркофаге у дальней стены библиотеки в Хай-Уэлде. Том позвал доктора Рейнольдса и оставил отца на его попечение. Потом, не в силах выносить атмосферу каюты, поспешно поднялся на палубу и стал глубоко вдыхать теплый воздух.