Остров фарисеев. Фриленды - Джон Голсуорси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маллоринг вызывал всеобщее сочувствие. Такой образцовый хозяин – если уж у него трения с батраками, то кто же от этого гарантирован? Поджог! До чего мы дожили! Хотя Феликс в душе разделял ужас Недды перед бессмысленной яростью пламени, но был очень встревожен, что все так радуются поимке поджигателя. Перед его глазами по-прежнему стоял образ великана батрака, растерянным взглядом обводящего свою камеру: жалость в нем боролась с его врожденным отвращением ко всякому насилию и с такой же естественной нелюбовью к тому, что грозит внести смуту в его собственную жизнь или в еще более драгоценную жизнь его дочери. Все, что он слышал в этот вечер – каждое слово, – вызывало в нем только одно чувство: как далеко от жизни все это красноречие. Как зажирели эти люди в уютной скорлупе благополучия и комфорта! Что они знают? Представляют ли они себе гнет тюрьмы и то, как бьется живое сердце там, за решеткой? Даже я, видевший его, что об этом знаю? Нам так же легко осудить человека, как убить крысу, пожирающую наше зерно, или блоху, сосущую нашу кровь. Поджигатель! Взбесившийся зверь – в тюрьму его! Что-то в Феликсе твердило: так нужно, нужно для порядка, для нашей безопасности. Но душа его противилась: как наше самодовольное ханжество омерзительно!
Он внимательно наблюдал за дочерью и заметил, что несколько раз краска бросалась ей в лицо, а однажды, готов был поклясться, он увидел в ее глазах слезы. Если эта болтовня невыносима даже для него, закаленного сотнями званых обедов, как должна она ранить молодое и пылкое существо! И он почувствовал облегчение, когда, войдя в гостиную, увидел, что Недда сидит у рояля и тихо разговаривает с дядей Джоном…
Недда, как и всякая женщина, знала, кому из мужчин нравится; еще в прошлую встречу она подметила какую-то теплоту во взгляде дяди Джона, и он смотрел на нее, а не на тех, с кем разговаривал. Вот почему она чувствовала некоторое доверие и даже нежность к своему дядюшке, не забывая, впрочем, что он служит в том министерстве, которое вершит судьбы людей, «попавших в беду». Ведь если даже в поступках государственных мужей можно обнаружить личные побуждения, то что говорить о влюбленных девушках? Спрятавшись за роялем – Недда догадывалась, что на рояле в этом доме никогда не играют, – она поглядывала из-под опущенных ресниц на дядюшку, еще не потерявшего военной выправки.
– Как мило с вашей стороны, дядя Джон, что вы приехали! – нежно сказала она.
Дядя Джон смотрел на темную головку и юные белые плечи племянницы.
– Пустяки! – ответил он. – Я всегда рад подышать свежим воздухом.
И он украдкой подтянул белый жилет: он давно его надевал и сегодня жилет вдруг показался ему мешковатым.
– У вас такой большой жизненный опыт, дядя. Как по-вашему, можно ли оправдать бунт?
– Нельзя.
– Как я рада, что вы тоже так думаете, – вздохнула Недда. – Ведь и я так считаю… Как бы мне хотелось, дядя Джон, чтобы вы полюбили Дирека, ведь мы – только это пока секрет почти от всех – мы помолвлены…
У Джона чуть дернулась голова, как будто его ударили в подбородок: новость была не из приятных, – но он, как всегда, сохранил выдержку и ответил:
– А? Неужели! Э… э…
– Пожалуйста, дядя Джон, не судите Дирека по тому вечеру, – еще вкрадчивей сказала Недда. – Я знаю, он тогда был немного резок.
Джон откашлялся.
Сообразив, что дядюшка не одобряет поведения Дирека, Недда грустно добавила:
– Поймите, мы оба так ужасно молоды. Совсем другое дело, если имеешь богатый жизненный опыт…
На лице Джона – две морщины между бровями, две глубокие складки на худых щеках и одна линия твердого рта под седыми усами – мелькнула гримаса.
– Что касается молодости, – сказал он, – она быстро проходит, да, слишком быстро…
Что в этой девушке напоминает ему ту, с кем он прожил только два года и кого пятнадцать лет оплакивал? Что это? Ее молодость? Или манера быстро поднимать глаза и прямо смотреть на него? Или ее волосы? Или что-то другое?
– Вам нравятся эти люди, дядя Джон?
Вопрос застал Джона врасплох. Разговаривая с ней, ему вообще приходилось напрягать ум и философствовать, а он давно отвык анализировать свое отношение к вещам и людям, уже много лет пользуясь готовыми, разложенными по полочкам суждениями. Страсть к обобщениям – это юношеская привычка; ее сбрасывают как пеленки, когда дитя входит в более зрелый возраст. Но отступать было нельзя, и он коротко ответил:
– Нет, ничуть…
– И мне не нравятся, – вздохнула Недда. – Когда я с ними, мне стыдно за себя…
Джон, питавший к «шишкам» неприязнь завзятого труженика к завзятым болтунам, спросил с недоумением:
– Отчего же?
– У меня появляется ощущение, будто я часть бремени на чьей-то шее, которое рассуждает только о том, как бы облегчить жизнь своей жертве.
Джону это смутно напомнило слова какого-то писателя, притом из опасных.
– Дядя, вы тоже думаете, что Англия погибла? Я имею в виду земельный вопрос…
Вопреки своему мнению, что стране грозит гибель, Джон был до глубины души шокирован. Погибла? Никогда! Что бы ни происходило, в этом нельзя сознаваться. Нет, страна проявит выдержку! Страна будет дышать носом, даже если из-за этого проиграет соревнование, но в проигрыше не признается ни себе, ни другим!
– Почему тебе это пришло в голову?
– Мне странно, что мы становимся все богаче и богаче и уходим все дальше и дальше от той жизни, которую считаем здоровой и счастливой. А навел меня на эту мысль папа, когда мы были сегодня в Треншеме и он показал мне хилых горожан. Вы знаете, я сейчас же начну изучать сельское хозяйство, это уже решено.
– Ты?.. – Это хорошенькое юное существо с темной головкой и худенькими нежными плечами – копать землю?.. С женщинами творится что-то неладное. Что ни день в его министерство поступают все новые тому доказательства. – По-моему, тебе больше подходит заниматься каким-нибудь искусством…
Недда подняла глаза, и он был тронут ее взглядом – таким честным и юным.
– Нет… Дело в том, что Дирек вряд ли сможет остаться в Англии. Ужасно трудно жить тут, если все так близко принимаешь к сердцу.
Джон совсем растерялся и спросил:
– Почему? Наоборот. По-моему, наша страна больше других подходит для политических бредней, благотворительности и… и… всяких чудаков.
