Гиблый Выходной - Алексей Владимирович Июнин

раньше не позволил бы себе никогда. – Говоря это Коля Авдотьев принял окровавленный гвоздь в кривую ладонь и зажал его тремя сильными пальцами. Закончив операцию, Нилепин промыл рану из чайника, закрыл ее хлопчатобумажной рабочей перчаткой и залепил скотчем. Потом помог старику одеться. Старика шатало, от боли он плохо ворочал языком и шамкал лишенными зубов деснами. – Укрылся я. Пропал я без вести, чтобы люди подумали, что помер я. Сделал я это, чтобы у Шепетельникова не возникло мысли искать меня. Для него я помер, а, чтобы все было достоверно я должен был помереть и для остальных. Так и сделал. Сперва я хотел уехать в другой город, но Бог мой внутри меня запретил мне даже думать об этом. Заставил он меня исправлять содеянное мною ранее. Я поселился в этом цеху и живу теперь здесь, домик свой отдал общине, пущай пользуются, им нужнее. Днем прячусь, а ночью… Ночью я по возможности делаю то, что могу для хорошей работы цеха. Что-то где-то исправляю, передвигаю, подписываю, подчиниваю, навожу порядок. Одним словом, помогаю мастерам. Так и живу, Левушка…

Теперь Лева Нилепин знал всю историю Коли Авдотьева – старого криворукого кособокого сварщика. Теперь настал черед объясняться самому Нилепину. Но с чего начать? Так много всего произошло, что в голове все переплелось и запуталось. И что он должен сказать? Что убил того, чья голова странным образом пролетела мимо них несколько минут назад? Что расчленил его тело и сжег его в кочегарной топке? Или что голыми руками придушил своего непосредственного директора? Поразмышляв над этим вопросом, Лева пришел к выводу, что об этом пока стоит умолчать и начать историю с того момента, когда они с Зиной Сфериной повстречались с двумя незнакомцами в синих полукомбинезонах и с удерживаемой ими Оксане Альбер. Слушая странную историю, Коля Авдотьев хмурился и кусал губы, определенно держа в голове еще какую-то информацию, которую тоже не торопился выкладывать.

И все поглядывал на свою грязную замусоленную телогрейку.

12:26 – 12:49

Его передвижение по цеху было схоже с походкой хорошо запрограммированного робота. Левая-правая-левая-правая. Топ-топ-топ-топ. Каждый шаг припечатывался к полу всем весом своего высокого хозяина. Походка была тяжелая, солдатская. Ветеранская. Константин Соломонов еще не полностью пришел в себя, его лицо оставалось бесчувственным, но глаза как будто потихоньку просыпались. Делая шаг за шагом, Соломонов все чаще поворачивал прямоугольную голову, увенчанную черными непослушными кудрями то в одну сторону, то в другую, иногда он останавливал свой механизм движения, долго всматривался в тот или иной предмет, изучая и анализируя его, потом, не моргая отводил взгляд в сторону и возобновлял прерванный шаг. Топ-топ-топ-топ.

С каждым пройденным метром он отчетливее осознавал свое местоположение в этом пространстве. Он уже понял, что живой и что может двигать конечностями, может ходить и двигать головой. Уже хорошо. Теперь, спустя долгие тягучие минуты к нему приходила относительная ясность ума и способность к размышлять. Отлично! Он даже вспомнил кто он в целом и кто он именно в этом месте – в цеху. Припоминая то, что он является каким-то начальником, он искал глазами подчиненных, правда не понимая, как они должны выглядеть, но вскоре он вспомнил, что его должность носит название – начальник производства. Он второй человек после еще одного шефа, фамилия которого начинается на «Ш», но, когда Соломонов старался вспомнить этого человека и его фамилию, в голове словно сухие листья шуршали. Ладно. Хорошо, что он хотя бы вспомнил, кто лично он. Это уже прогресс относительно того момента, когда он разлепил слипшиеся веки и представил себя всего лишь сконцентрированной точкой пространства и материи.

Константин остановил шаг и задумался над тем вопросом, отчего он в цеху не видит ни одного человека, почему выключены станки и свет. Непорядок. Если сейчас день, то почему никого нет, а если ночь, то почему светло. Ну не совсем светло, но во всяком случае гораздо светлее, чем ночами, когда тут не видно собственного носа. Начальник производства вспомнил, как однажды задержался в цеху допоздна, когда все разошлись и выключили свет. В тот раз он трусцой засеменил к выходу, споткнулся о пустой поддон, сделал неслыханное сальто-мортале в воздухе и шмякнулся о станок «Рапид», содрав эпидермис на руке и разодрав джинсы на байке. Было одновременно смешно и больно. Вспомнив этот случай Константин сперва улыбнулся, а потом поморщился и потер то место на руке, где до сих пор остался след в виде отсутствующих волос.

Функция памяти заработала, теперь он мог вспомнить что сегодня общий выходной в связи с какой-то поломкой в системе вентиляции. Да, что-то там с вентиляцией… Соломонов возобновил шаг, двигаясь между стеллажами с заготовками и длинным станком окутывания, мимо поддонов с дверными полотнами на разных стадиях готовности и даже смог вспомнить названия моделей и их цвет. Значит мозги работают. Соломонов размял руки и шею, помассировал лицо. «Давай-давай! Загружайся! – приказал он себе. – Что ты как «Андроид» на контрафактном смартфоне! Вот, например, станок! Так… станок… Он для чего? Для чего он, мать мою, я меня спрашиваю! Так… Это «Кашир», служит для оклеивания дверных полотен и деталей пленками. Сюда одевается бобина с пленкой, конец протягивается через вот эти валы, выпускается тут, – Соломонов полностью погрузился в самоэкзамен по знанию произвольно выбранного станка, – Клей заливается сюда, клей-расплав… Нет, не расплав. Тут применяется клей на основе ПВА…

Начальник производства отвернулся от станка и пошел дальше. Память постепенно прояснялась, но соображалка работала туго как старый компьютерный процессор. Он начальник производства! Сегодня выходной! Он в цеху один! Это он понял. Возникает вопрос – какого, мать его, лешего он тут делает?

Топ-топ-топ-топ… Шаги как секундная стрелка отсчитывали загружаемые в его голову байты информации, но знания приходили к нему не те, не из этой оперы. Это была не аналитическая информация, а скорее голые заученные факты. Как имя или адрес проживания. Только связанные с тем, что он видел перед собой – со станками, с продукцией, с цехом. Он замедлял шал перед поддоном с деталями и начинал сам себе объяснять, какие это детали, для чего они нужны, какие фазы обработки прошли и пройдут на следующих этапах, на какой модельный ряд пойдут, кто отвечает за брак на этой стадии. Он мог сказать все до самых последних мелочей и не ошибиться ни в чем, он накрепко заложил эту информацию в собственную структуру ДНК, но он не мог вспомнить, что привело его в этот цех и вообще, как давно