Наследница солёной воды (ЛП) - Кларк Кэссиди

ГЛАВА 73

ЭЛИАС

— Хорошо, — сказал Джейкоб, откидываясь назад и закидывая руки за голову, Варран лежал у него на коленях.

Оба они щеголяли полупьяными ухмылками, рубашка Варрана была наполовину расстегнута.

— Моя очередь. Элиас, правда или действие?

Ракель и Джира прислонились к спинам друг друга, всё ещё ошеломлённые тем, что выполнили своё задание — съели целый шоколадный торт ровно за пять минут, — а Кайя толкнула Элиаса плечом, усмехаясь его кислому взгляду, дискомфорту в его глазах, пока он сжимал свои чётки. Сорен сидела одна, скрестив ноги и ухмыляясь, вертя в руке стакан с никсианским виски, склонив голову набок. Она изучала Элиаса голодными глазами, выискивая любую его слабость, её язык хищно скользил по губам.

Он хотел, чтобы кто-нибудь надрал ей задницу хотя бы для того, чтобы научить немного смирению. Может быть, тогда она сделала бы перерыв в его мучениях, которые происходят изо дня в день.

— Он выбирает действие, — сказала Кайя громче Элиаса, который определенно сказал «Правда».

Она встретила его полный ужаса взгляд невинной улыбкой, и он смягчился; на неё было трудно злиться. Вот почему милая, хихикающая Кайя была ему хорошей парой — в ней не было ни капли сварливости. Между тем, почти во всех его костях была спрятана хотя бы капля ворчливости.

— Идеально, — глаза Джейкоба заблестели. — Я предлагаю тебе поцеловать Сорен.

Сорен выплюнула свой глоток виски.

— Прости? — она задохнулась, в то же время Элиас сказал: — О, нет, нет.

Они встретились взглядами сквозь пламя костра, хмурость отразилась на лицах друг друга.

— Что такого плохого в том, чтобы поцеловать меня? — потребовала Сорен.

— Ну, для начала, я уверен, что раздвоенный язык сделал бы всё неприятным.

Сорен начала вставать, Джира поддержала её, положив руку на заднюю часть одной из её дрожащих ног. Но Джейкоб поднял один палец.

— Ах, ах, ах. Я бросил тебе вызов сомкнуть губы, а не кулаки. Элиас, помни, что любой, кто откажется от вызова, искупается в пруду.

Чрезвычайно замерзшем пруду.

По крайней мере, если бы он поцеловал её, пытка закончилась бы максимум через пять минут. Если бы он хотя бы пальцем ноги коснётся этой воды, ему придётся неделями тренироваться с простудой.

— Отлично, — пробормотал он, отставляя свой собственный стакан с виски, к которому едва притронулся, и игриво подтолкнул Кайю, которая захихикала над ним.

Сорен насмешливо поклонилась, проходя мимо неё, и, взмахнув рукой, направила его в казарму, где располагался ближайший отсек.

— Немного уединения для вас, сэр, — сказала она голосом, который звучал невыносимо надтреснуто. — Полагаю, тебе не нужна аудитория, наблюдающая за лишением тебя девственности.

Элиас покраснел. Она никак не могла знать, что это будет его первый поцелуй — даже Кайя не знала этого. Но то, как она смотрела на него… Он бы не стал отрицать, что она каким-то образом разыскала одного из его братьев и сестёр — или, не дай боги, его мать — и сладко вырвала это знание с их жадных языков. Казалось, она не знала, когда остановиться, когда дело дошло до того, чтобы сделать его жизнь невыносимой.

— После тебя, — сказал он, придерживая для неё дверь отсека.

Он был кем угодно, но всегда оставался джентльменом, даже с девушками, которые могли бы составить конкуренцию Оккассио за её деньги с точки зрения порочности.

Её глаза заблестели, когда она скользнула в отсек, проводя пальцами по передней части его рубашки, возясь с одной из пуговиц, посылая трепет ужаса прямо от его пупка к позвоночнику.

Ужас определённо был подходящим названием для этого. Он отказался называть это как-то иначе.

— Тогда давай, осёл, — сказала она. — Давай немного повеселимся.

Элиас сел в изножье своей койки, пальцами рассеянно перебирая шнурок в его руках, его глаза были сосредоточены на амулете.

Каллиас появится в любую минуту, чтобы вызволить его, пообещав ему быстрый и безопасный путь обратно в Никс в обмен на его помощь в раскрытии божественной половины этого ужасного плана. Бывший принц, казалось, был убеждён, что всё ещё есть шанс, что они смогут найти что-то, что вернёт Сорен к ним, и у Элиаса не хватило духу сказать ему, что он ошибался.

Он поднёс амулет к свету — не свои чётки. Вчера он засунул их в какой-то угол своего рюкзака и с тех пор не доставал.

Ему не хотелось молиться. Не после всего этого. Не после того, как он потерял всё, будь проклята набожность. Он прожил свою жизнь в соответствии с учением Мортем, поклонялся ей, как мог, молился ей до хрипоты почти каждую ночь… и всё же она взяла то единственное, потери чего он не мог вынести.

Поэтому он больше не носил свои чётки. Вместо этого он носил кольцо Сорен, прижимая его к ладони всякий раз, когда боль становилась слишком близкой к настоящему, раздирающему грудь горю.

Я собирался попросить тебя выйти за меня замуж.

Я бы сказала «да».

Он не мог поддаться тому, что он чувствовал прямо в своей груди, тяжести, боли, которые он не мог вынести. Ему нечего было сказать в своё оправдание, ни титула, ни имени, которые, казалось, охватывали все способы, которыми его съедали заживо. Невозможно описать, каково это было, как будто его сердце было полностью извлечено из груди, и ничто не могло заменить его, пустая пещера, которая была в нескольких дюймах от разрушения.

Кроме того, для этого ещё не пришло время.

Здесь онемение было его другом, его спутником и его оружием. Безразличие было его новым боевым товарищем, тем, что поможет ему пройти через этот бой. Он будет цепляться за это ничто, пока его не станет безопасно отпустить. Пока он не рассыплется, не забрав с собой никого другого.

Но сначала он поможет Каллиасу спасти свой народ. И он также спасет свой собственный — потому что Сорен было бы стыдно за него, если бы он сделал что-то меньшее.

Он прижал кольцо к губам и крепко зажмурился. Вспомнил сладкий от виски рот и проклятия, слетавшие с губ, и как он был немного удивлён, обнаружив, что её язык на самом деле не раздвоен.

Боль ударила, сильная и быстрая, хуже лезвия, которое Джерихо вонзила в его живот — один из клинков Финн снова вернул ему прошлой ночью.

— Она бы хотела, чтобы ты получил их обратно, — сказал он, почесывая шею, избегая взгляда Элиаса. — И как бы то ни было… Я тоже любил её. Мне очень жаль.

— Не окажешь ли ты мне одну услугу? — спросил Элиас.

— Зависит от услуги.

Элиас посмотрел ему прямо в глаза.

— Заставь их заплатить.

Финн просто улыбнулся — волчьей улыбкой, которой он научился у Сорен. И этого было достаточно.

Со ступенек донеслись приближающиеся шаги. В двери звякнули ключи. Он надел цепочку с кольцом на шею — пусть оно болтается у него над сердцем, где он всегда мог его найти, где оно напоминало бы ему, почему он не может развалиться на части. Ещё нет. Не раньше, чем всё закончится.

Он достал из кармана другую вещь, которую дал ему Финн, — крошечный лоскуток туники, в которой Сорен была в храме, атласно-голубой.

Хорошо, что он не позволил ей подстричь его волосы.

Снова боль — но он подавил её, затолкав обратно в пустоту в груди.

Позже. Позже. Позже.

Он вплел новую ткань в волосы, пока у него не получилось две косички — одна с ярко-синим узором, другая тускло-коричневая, потёртая временем. Он туго заплёл новую косу, его руки завязали шнур на конце бесчувственным, злобным рывком.

Каллиас вошёл с кожаной сумкой на спине, его волосы были спрятаны под капюшоном толстого пальто. Он уже нёс горе хуже, чем Элиас, его лицо немного покрылось пятнами, но челюсть была стиснута; и хотя его глаза были покрасневшими, в них не было отблеска алкоголя.