На восходе солнца - Николай Рогаль

— Так я надеюсь на вас. Будьте здоровы! — и полковник повернулся к Савчуку. — Это вы прибыли из Астрахановки?

— Из Хабаровска, — поправил Савчук.

Он стоял навытяжку и ел глазами начальство. Пожалуй, он несколько переборщил в своем старании.

— Прапорщик?

— Так точно.

— Прапорщик военного времени? Из вольноопределяющихся?

— По производству... за храбрость. Четыре Георгия.

— А-а! Ну рассказывайте, — полковник откинулся на спинку стула и еще раз окинул Савчука взглядом. Затем он обрушил на него град неожиданных вопросов.

— Н-да... Не наблюдательны вы, прапорщик, — сказал он тоном строгого выговора. И тут же стремительно поднялся из-за стола.

Савчук сделал пол-оборота налево и увидел шедшего от дверей невысокого офицера с черными усиками. Остриженные под ежик волосы придавали ему немного мальчишеский вид. На нем были мундир, широкие штаны с желтыми лампасами и высокие сапоги с маленькими шпорами.

— Запишите в завтрашний приказ, полковник, — начал он немного охрипшим голосом, не взглянув даже на Савчука. И стал диктовать свои замечания, связанные с сегодняшним объездом частей.

«Что за тип? Неужели Гамов?» — подумал Савчук. Он слушал, стараясь ничем не выдать своего интереса.

На какое-то время Гамов замолчал, и до Савчука донеслось тиканье карманных часов, лежавших на столе у полковника. Слух его был обострен до крайности.

— Да, особо выразить мою благодарность командиру вспомогательного японского отряда. За образцовое несение караульной службы, — сказал Гамов и в первый раз посмотрел на Савчука. Наморщил лоб, что-то вспоминая. Из-под нахмуренных бровей он метнул еще один взгляд и пошел к двери.

Полковник крякнул, покрутил усы, опять уставился подозрительно на Савчука. Он задал еще несколько вопросов. Савчук с простодушным видом объяснил, что он не имел времени интересоваться такими вещами, так как спешил и боялся оказаться задержанным.

Выражение лица полковника ясно показывало, что объяснение Савчука не удовлетворяло его.

— Вы где остановились, прапорщик?.. За назначением зайдите дня через два.

В номере, куда вернулся Савчук, стало тесно и шумно. Кроме постоянных жильцов, пришли еще пять-шесть офицеров, среди них — щеголеватый казачий сотник в черкеске с нашитыми газырями, с кинжалом у пояса и тонкой талией и два капитана-антипода: один непомерно худой, с надменным выражением лица, другой невообразимо толстый, с абсолютно лысой головой, лоснящимися щеками, шумный и болтливый.

На столе стояли графины с водкой, бутылки с коньяком, открытые банки со шпротами, тарелки с паюсной икрой, селедочка с гарниром.

Савчук присел на краешек кровати. Макотинский подал ему стакан водки.

— Ну, определились? — спросил он участливо.

Савчук неопределенно пожал плечами.

— Миловидная женщина, господа, — рассказывал тем временем сотник, слегка грассируя и рисуясь, — Миндалевидные глаза. Рот только для поцелуев и создан. Красивый высокий бюст. Бюст, господа! — и он сделал округлое движение рукой и улыбнулся своей жесткой циничной улыбкой. — Сама, шельма, стройна. Грация.

Савчук чувствовал себя отвратительно. Когда на фронте его произвели в прапорщики, он не раз в офицерской среде ощущал такой же точно холодок. Существовала неуловимая грань, которой эти люди умели отделить себя от других.

— И что же вы тогда предприняли? — блестя глазами, щеками и лысиной, спросил толстый капитан.

— Позвал урядника. Эта дамочка, говорю, офицером брезгует. Может, казаки ей больше подойдут. Отдаю всему взводу. Вот так, господа, была наказана строптивость.

Сотник рассказывал об этом без всякой неловкости и стеснения, как о деле самом заурядном.

Толстый капитан скрипнул стулом, протянул разочарованно:

— Лично вы спасовали, значит. Жа-аль... — Опустив глаза на стопку с коньяком, он взял ее пухлыми пальцами и медленно поднял до уровня глаз. — Поехали, господа! — и вылил коньяк себе в рот. Взгляд у него немного осоловел.

— А знаете, какую шутку н-надумали в штабе, — продолжал он, выловив после некоторых усилий из банки шпротину и сочно жуя. — Хи-хи! Если красные станут напирать, наша батарея запустит десяток снарядов в Сахалян. Под марку большевиков. Ну, китайцы заявят протест... начнется конфликт между ними и красными. Не дурно, а?

При этих словах Савчук быстро покосился на него: капитан медленно стал соображать, что сболтнул лишнее.

Заговорили о красных в Астрахановке, о предстоящих боях. Глаза подгулявших офицеров озлобились.

«Хотят войны — ну, будет им война, черт их побери!» — думал Савчук.

Солнце, заканчивая свой путь, заглянуло в окна; навстречу его лучам от стола синеватыми космами плыл табачный дым.

Толстый капитан с трудом оторвался от стула, неверным движением повернулся кругом, побрел к двери; было видно, что он основательно накачался и вряд ли годен на что-нибудь, пока не проспится.

— А заметили вы, как войсковой старшина брюзжит? Обошли его при распределении постов, — сказал с усмешкой Макотинский, когда они с Савчуком двинулись по вечерним улицам в обратный путь.

За двойными рамами изредка мерцали желтые огоньки, большинство окон было наглухо завешено или закрыто ставнями. Жители прятали свою жизнь от улицы, на которой хозяйничали гамовцы.

На перекрестке — три странные неподвижные фигуры в тулупах и непривычного покроя меховых шапках. В свете уличного фонаря блеснули широкие штыки.

Савчук повернул голову и со смешанным чувством ненависти и острого любопытства поглядел на них. Это были японские солдаты-резервисты; первые, которых он увидел на своей родной земле.

Как и предполагала Настя, Зотов пережил несколько неприятных минут. Лисанчанского и Суматохина в доме уже не было; они быстро собрались и куда-то ушли. Судаков дремал на диване. Зотов хотел разбудить его, но потом махнул рукой и пошел в библиотеку. Здесь он и сидел, не зажигая света, затаившись, как мышь. Наконец пришел камердинер и сообщил, что матрос покинул дом.

— Ушел? Ну, слава богу! — Рука хозяина заученным жестом потянулась ко лбу, коснулась живота и задержалась на полдороге к плечу. — Может, он за патрулем отправился?

— Непохоже, ваше степенство. Он мирный, — прошамкал слуга. — Прикажете свет в библиотеке зажечь?

— Не надо. Ступай. — Зотов выпроводил старика и подошел к окну.

Прохожие изредка появлялись в свете фонаря у ворот и тут же пропадали в темноте.

Мучительно долгими показались Зотову эти минуты ожидания.

Но вот неподалеку загремели выстрелы, будто там, за окнами, кто-то рвал полотно. В доме захлопали двери.

«Началось!» — подумал Зотов с радостью и страхом. Стоя сбоку у окна, он часто и мелко крестился.

Когда мимо особняка прошла сотня казаков, Зотов вдруг заторопился, схватил винчестер и тоже выбежал на улицу.

Стрельба удалялась к окраинам. В центре города казаки-гамовцы охотились за одиночками красногвардейцами.

Зотов, нацепив белую повязку, примкнул к отряду гражданской милиции. Пыхтя и отдуваясь, он бегал вслед за сынками своих компаньонов, палил куда-то из винчестера и чувствовал себя героем.

Недалеко от особняка они насмерть забили прикладами пожилого рабочего. Зотов первым ударил его сзади, а потом с остервенением пинал упавшего человека короткими ногами.

— Кончилась ваша власть. Кон-чи-лась... — фальцетом выкрикивал он, распаляя себя и других.

Жажда крови влекла его дальше.

— Господа, там матроса схватили! — сообщил пробегавший мимо человек с белой повязкой.

— Ага, матро-ос... — зарычал Зотов. — Ребята, дадим и ему отведать красной юшки!

В конце переулка группа людей образовала круг под уличным фонарем. Зотов прибавил шагу, а затем, подстегиваемый мстительным чувством, затрусил рысцой.

Шумно дыша, Зотов выбежал на перекресток. И в это время там, где столпились казаки и милиционеры, полыхнуло пламя.

У Зотова ноги сразу приросли к земле. Скрежет осколков над головой и звон посыпавшихся из окон стекол в один миг отрезвили его.

Фонарь погасило взрывом. Стараясь не смотреть на то, что осталось внизу, Зотов повернул обратно.

— Господи, благодарю, что оборонил, — шептал он застывшими губами.

Весь его пыл пропал бесследно.

Утро и большую часть следующего дня он просидел дома, с тревогой прислушивался к звукам боя, отодвинувшегося к этому времени в район затона.

Многие соседи Зотова эвакуировались в Сахалян. Туда же отправилась его супруга, захватив добрую половину своего гардероба.

Когда канонерская лодка «Орочанин» из Астрахановки открыла огонь по городу, по местам скопления казаков и белой милиции, Зотов тоже поддался панике.

— Запрягайте лошадей! Пакуйте чемоданы... живо, живо! — кричал он, бегая по комнатам, не зная толком, что брать с собой, теряясь среди массы вещей.