История куртизанок - Элизабет Эбботт

В мае 1935 г. Ева обнаружила, что у нее есть серьезная конкурентка — Юнити Валькирия Митфорд, пышногрудая, толстоногая дочь лорда Редесдейла, английского аристократа, и сестра Дианы Мосли, жены основателя и бессменного руководителя Британского союза фашистов. Юнити просто бросалась навстречу Гитлеру, а он с восторгом принимал ее в свои объятия. Ева не находила себе места от ревности. 28 мая, решив действовать, она написала Гитлеру записку, в которой указала крайний срок, когда он может с ней связаться. Он этого не сделал, и Ева проглотила двадцать четыре таблетки снотворного «фанодорон». И снова Ильза нашла ее лежавшей без сознания. Старшая сестра Евы вызвала доктора Маркса, который тогда еще не уехал в Соединенные Штаты; он привел любовницу Гитлера в чувство и спас ей жизнь.

Расчет Евы оказался правильным. Попытки самоубийства любовницы привлекли внимание Гитлера и убедили его в том, что надо что-то предпринять. В августе он предоставил в распоряжение Евы небольшую отдельную квартиру, куда она переселилась вместе с Гретль в качестве компаньонки; прислуживала сестрам Браун девушка венгерка. Гитлер украсил новое любовное гнездышко прекрасными картинами, из числа тех, что нацисты «одалживали» в немецких музеях или отбирали у евреев, владевших коллекциями произведений искусства. Но больше всего Ева дорожила нарисованной самим Адольфом Гитлером картиной «Церковь Ассам». Вырвавшись из родительского дома и находясь на полном содержании демонстрировавшего ей преданность любовника, Ева была на седьмом небе от счастья. Наконец-то она смогла бросить работу.

Но у Гитлера это вызывало определенные опасения. Особенно его тревожило то обстоятельство, что, когда он приезжал к Еве, его мог узнать сосед. Вскоре Гитлер перевез сестер в расположенный на окраине Мюнхена особняк с прекрасно оборудованным подземным бункером. Он распорядился, чтобы в новый дом Евы провели телефон, закрепили за ней персональный «мерседес-бенц» с шофером, который находился в ее распоряжении полный рабочий день, но самым лучшим его подарком оказались два шотландских терьера — Стаей и Негус.

Ева Браун стала mattresses en titre Гитлера — его официальной фавориткой, или, как сам он ее называл, chere amie [42]. Наконец-то она почувствовала себя в безопасности. Ева целыми днями занималась собой, загорала и играла со своими шотландскими терьерами (а позже и с немецкой овчаркой, которую тоже подарил ей Гитлер). Она секретничала и сплетничала с Гретль, встречавшейся с несколькими эсэсовцами до того, как в итоге вышла замуж за группенфюрера СС Германа Фегелейна, офицера связи между Гиммлером и Гитлером. Кроме того, сестры вместе ездили за покупками, Ева составила себе гардероб из дорогих и элегантных нарядов и обуви, собрала коллекцию ювелирных украшений. Каждый день в полдень к ней приезжал парикмахер и укладывал ей волосы. Единственным проявлением демонстративного неповиновения Евы было то, что она старалась соблюдать диету и постоянно занималась физкультурой, чтобы фигура ее оставалась стройной и подтянутой и не становилась рыхлой и упитанной, как нравилось Гитлеру. До того как они первый раз стали близки и он увидел ее обнаженное тело, Ева подкладывала в бюстгальтер носовые платки, чтобы ее бюст казался Гитлеру больше, чем был на самом деле. Так что он не случайно жаловался, что она слишком худая, и винил ее в том, что она — жертва моды. Но Ева до смерти боялась даже немного прибавить в весе.

Гертруда Вейскер, двоюродная сестра Евы, которую та пригласила в 1944 г. побыть с ней, пока Гитлер был в отъезде, вспоминала, что Ева меняла наряды не меньше пяти раз в день, плавала и делала упражнения, чтобы заполнить «огорчавшую ее опустошенность»{238}. Ева предлагала Гертруде слушать по радио передачи Би-би-си, хоть это считалось преступлением, каравшимся смертной казнью. Гертруда слушала, делала пометки, а потом рассказывала Еве о том, что узнавала о ходе войны.

Организуя свое деловитое, но праздное существование, Ева не обходила вниманием контакты с другими людьми. Ей в конце концов удалось наладить отношения с родителями, которые смирились с тем, что их дочь живет в грехе с мужчиной, который на двадцать три года старше ее. Сложнее было отделаться от близких Гитлеру людей, которые все еще осмеливались относиться к ней с презрением. Первой, от кого ей удалось избавиться, была Ангела, мать Гели Раубаль и единокровная сестра Гитлера, которая называла Еву уличной девкой. Когда Гитлер услышал об этом, он в гневе выгнал Ангелу из дома.

Вскоре дом Евы стал для Гитлера тихой гаванью, где он мог расслабиться и отдохнуть. Фюрер каждый день приезжал туда ближе к полуночи, часто в подавленном и раздраженном состоянии, а на следующее утро уезжал полный сил и бодрости, умиротворенный нежными ласками старательной любовницы. Ева внимательно выслушивала его монологи, в том числе раздраженные обвинения евреев во всех смертных грехах, ставшие у него традиционной темой за ужином. Несмотря на либеральное воспитание, Ева хранила молчание, готовая принести принципы своей семьи в жертву маниакальной гитлеровской одержимости. Ему не нравились женщины, занимавшиеся политикой, и потому, общаясь с ним, Ева не вдавалась в обсуждение политических — и моральных — проблем.

Однако у ее сестры Ильзы было на этот счет другое мнение. Как-то Ильза попыталась вступиться за Артура Эрнста Рутру[43] — писателя-еврея, которым она восхищалась. Но добилась обратного — Рутру расстреляли «при попытке к бегству». С тех пор Ильза воздерживалась от «заступничества». «Я поняла, — вспоминала она после войны, — что любое дальнейшее вмешательство с моей стороны. ничем евреям не поможет, а только ускорит их уничтожение»{239}.

Еву, видимо, совесть не мучила даже тогда, когда во время войны она узнала о том, что происходило в концентрационных лагерях. Генрих Гофман часто развлекал ее и Гитлера шутками о расположенном неподалеку от Мюнхена лагере Дахау, а в 1944 г. после воздушного налета, в ходе которого был поврежден дом Евы, из Дахау ей прислали заключенного, строительного рабочего, которого обязали сделать ремонт. После того как Гретль вышла замуж за Германа Фегелейна, Ева заезжала к сестре в ее новый дом и, возможно, видела работавших там узников концентрационного лагеря. К концу войны голодные русские заключенные в лохмотьях стали там обычным зрелищем. Ева на них не обращала внимания — это ее не интересовало.

Но если ее что-то волновало, Ева вполне могла повлиять на ход событий. После того как Генрих Гиммлер приказал закрыть женские парикмахерские, Ева настояла на том, чтобы его распоряжение было отменено. Немецкие женщины, говорила она, должны отлично выглядеть, чтобы нравиться солдатам — своим мужьям или любовникам. Ей также удалось способствовать отмене запрета на покупку еды на черном рынке — а как еще добропорядочная немецкая женщина могла накормить своего сражающегося мужа и детей? Она убедила Гитлера издать указ о том, чтобы немецкие солдаты стояли в общественном транспорте, а женщины могли там сидеть. Ближе к концу войны Ева узнала, что один генерал намеревался воспрепятствовать уничтожению тридцати пяти тысяч военнопленных, если Гитлер не сможет договориться с союзниками об удовлетворительных условиях перемирия. Каким-то образом ей удалось убедить Гитлера доверить этому генералу надзор и контроль над военнопленными, что, несомненно, спасло человеческие жизни. Кроме того, она смогла уговорить Гитлера отсрочить приказ о затоплении туннелей, чтобы осложнить продвижение русских войск. Там скрывались многие немецкие солдаты и гражданское население, и ей хотелось дать им время, чтобы они смогли оттуда уйти. Но за евреев Ева не вступалась никогда.