Романы. Повести. Рассказы. В двух томах. Том 2 - Жюль Верн

— Дядюшка, — вмешался племянник, — ведь и в самом деле, сейчас март, начало весны, и с этим приходится мириться… Но скоро настанет лето, и небо прояснится. Тогда вы будете иметь возможность продолжать вашу работу в лучших условиях. Немножко терпения, дядюшка!

— Терпения, Фрэнсис? — проговорил мистер Дин Форсайт, чело которого было омрачено не менее, чем небо. — Терпения! А если он уйдет так далеко, что его не будет уже видно?.. А если он больше не появится над горизонтом?..

— Он? — переспросила Митс. — Кто это — «он»?

В эту самую минуту сверху донесся голос Омикрона:

— Сударь! Сударь!

— Что-нибудь новое! — воскликнул мистер Форсайт, поспешно вскочив со стула.

Не успел он еще добраться до дверей, как яркий луч, прорвавшись через окно, разбросал блестящие искорки по бутылкам и стаканам, расставленным на столе.

— Солнце!.. Солнце!.. — повторял мистер Форсайт, торопливо взбираясь по лестнице.

— Ну, что тут скажешь? — проговорила Митс, опускаясь на стул. — Вот и убежал. А уж как запрется на замок в своей верхотории со своим Ами-Кроном — ищи ветра в поле! А завтрак будет съеден сам собой… святой дух, верно, подсобит… И все ради каких-то звезд!

Так на своем красочном наречии выражалась славная Митс, хотя хозяин уже не мог ее слышать. Но даже, если б он и слышал ее, красноречие Митс на этот раз пропало бы даром.

Дин Форсайт, задыхаясь от подъема по лестнице, входил уже в это время в свою обсерваторию. Юго-западный ветер посвежел и отогнал тучи на восток. Широкий просвет открывал вид на всю ту часть неба, где был замечен метеор. Вся комната была ярко освещена лучами солнца.

— В чем дело? — спросил мистер Форсайт.

— Солнце, — ответил Омикрон. — Но ненадолго. На западе уже снова появляются тучи.

— Нельзя терять ни минуты! — воскликнул мистер Форсайт, наставляя свою трубу, в то время как слуга проделывал то же самое с телескопом.

Добрых сорок минут — и с каким страстным увлечением! — возились они со своими приборами. Как терпеливо устанавливали их, регулировали винты, как тщательно ощупывали все углы и закоулки этой части небесной сферы!.. Ведь именно здесь, в таком-то восхождении и в таком-то склонении, болид был замечен ими в первый раз и затем пронесся над уостонским зенитом — в этом они были твердо убеждены.

Но, увы! Ничего, ничего не было видно сейчас в этой части неба! Пуст был просвет, который, казалось, давал метеору возможность разгуляться на воле. Даже и самой мелкой точки не было видно в этом направлении! Никакого следа астероида!

— Ничего! — разочарованно произнес мистер Форсайт, вытирая покрасневшие от прилива крови глаза.

— Ничего! — будто печальное эхо, повторил Омикрон.

Поздно было что-либо предпринимать сегодня. Тучи возвращались, небо снова темнело. Конец просвету, и на этот раз — уже на весь день. Скоро облака сольются в сплошную массу серовато-грязного цвета и прольются мелким дождем. Оставалось только, к великому отчаянию хозяина и слуги, отказаться от всяких наблюдений.

— А между тем, — проговорил Омикрон, — мы твердо уверены, что видели его.

— Еще бы не уверены! — воскликнул мистер Дин Форсайт, вздымая руки к небу.

И тоном, в котором сквозили беспокойство и зависть, он добавил:

— Мы вполне, вполне в этом уверены… Возможно ведь, что другие заметили его так же, как и мы… Ах, если б его видели мы одни!.. Не хватает только, чтобы и он, этот Сидней Гьюдельсон, тоже успел заметить наш метеор!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

где речь пойдет о докторе Сиднее Гьюдельсоне, о его супруге, миссис Флоре Гьюдельсон, о мисс Дженни и мисс Лу — их дочерях

— Только бы этот проныра Форсайт не успел его тоже заметить!

Так в это утро 21 марта обратился к самому себе доктор Сидней Гьюдельсон, сидя в полном одиночестве в своем кабинете.

Сидней Гьюдельсон был врачом, и если не занимался медицинской практикой, то лишь потому, что предпочел посвятить все свои способности и досуг более обширному и высокому полю деятельности. Доктор Сидней Гьюдельсон был близким другом мистера Дина Форсайта, но в то же время и его соперником. Увлеченный той же страстью, он, как и Дин Форсайт, видел лишь бесконечные небесные пространства и, так же как и его друг, направлял все силы своего ума лишь на разгадку астрономических тайн вселенной.

Доктор Гьюдельсон владел порядочным состоянием, частью доставшимся ему от родителей, частью полученным в приданое за миссис Гьюдельсон, в девичестве Флорой Клэридж. При умелом ведении дел состояние это вполне обеспечивало как его будущее, так и будущее его двух дочерей, Дженни и Лу Гьюдельсон, которым минуло одной восемнадцать, а другой — четырнадцать лет. Что касается самого доктора, то, выражаясь с изысканностью, следовало бы сказать, что сорок седьмая зима посыпала инеем его голову. Но, к сожалению, этот поэтический образ был бы здесь неуместен, ибо… мистер Гьюдельсон обладал такой плешью, что даже и самый ловкий Фигаро не нашел бы применения для своей бритвы.

Астрономическое соперничество между Сиднеем Гьюдельсоном и Дином Форсайтом, существовавшее пока в скрытом состоянии, надо признаться, несколько омрачало дружбу между обеими семьями, которые когда-то жили в нерушимом согласии. Оба астронома-любителя не оспаривали, разумеется, друг у друга прав на такую-то планету или такую-то звезду, — ведь первые «открыватели» этих небесных светил в большинстве оставались неизвестными; но случалось нередко, что наблюдения обоих друзей в области астрономии или метеорологии служили поводом для споров, которые очень быстро переходили в ссору.

Такие ссоры могли бы принимать еще более неприятную форму или даже кончаться некрасивыми сценами, если бы в природе существовала госпожа Форсайт. К счастью, такой дамы не существовало по той простой причине, что мистер Дин Форсайт остался холостяком и ему никогда даже и во сне не приходила мысль о женитьбе. Итак, у мистера Дина Форсайта не было супруги, которая под предлогом улаживания ссоры еще более обострила бы отношения. И, следовательно, были все шансы на то, что любая размолвка между обоими астрономами-любителями в кратчайший срок окончится примирением.

Существовала, правда, некая миссис Флора Гьюдельсон. Но миссис Флора Гьюдельсон была чудесной женщиной, чудесной матерью, чудесной хозяйкой и обладала самым миролюбивым характером. Она была не способна злословить и не находила удовлетворения в клевете, как большинство наиболее почтенных дам из разных слоев общества Старого и Нового Света.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});