Среда обитания (cборник) - Сергей Высоцкий

— А что они могут подумать? — ободряюще усмехнулся Корнилов. — Ещё одна комиссия оценивает причинённый машине ущерб!

— Ну, что ж, пойдёмте, — вяло согласился Осокин. Он уже вышел на площадку и хотел захлопнуть дверь, но в нерешительности остановился. — У меня на кухне газ не выключен. Чайник стоит.

Корнилов кивнул.

Борис Дмитриевич вошёл в квартиру, демонстративно оставил дверь нараспашку и тут же вернулся, погасил в прихожей свет, и они неторопливо спустились по лестнице вниз.

Осокин сдёрнул с «Жигулей» чехол, открыл дверцы, хотел поднять капот. Корнилов остановил его:

— Откройте багажник.

Борис Дмитриевич раскрутил алюминиевый провод, которым наспех, кое-как была прикручена после аварии крышка багажника.

— Николай Михайлович. Наш эксперт, — кивнул Корнилов на Коршунова. — Он, с вашего позволения, осмотрит всё в багажнике.

Осокин пожал плечами.

— Приступайте, — сказал Корнилов.

Методично, предмет за предметом, вынимал Коршунов содержимое багажника и раскладывал на брезенте. Лебедев помогал ему доставать запаску, инструмент, раскладные стульчики, коробки и прочее «снаряжение», без которого не обходится почти ни один автомобилист.

Корнилов стоял в стороне и следил за действиями своих сотрудников.

— Вы меня узнали? — спросил у Игоря Васильевича Осокин.

Корнилов кивнул и заметил, как порозовели у Осокина щеки. Но Борис Дмитриевич тут же справился со своим смущением и взглянул Корнилову прямо в глаза.

— Вы не подумайте ничего плохого. На рыбалке я потерял записку с вашим адресом.

…Это была старая история. Корнилов последним поездом приехал на Варшавский вокзал с Сиверской, где гостил несколько дней у матери и брата. Метро уже не работало, такси шли в парк. Корнилов «проголосовал», и какой-то сердобольный частник остановил рядом с ним свой «Москвич».

— До Кировского не подбросите? — попросил Игорь Васильевич.

Шофёр кивнул на сиденье рядом с собой. В руках Корнилова была удочка. Удобнейшая из удочек — разборная, из трёх частей — лёгкая бамбуковая удочка, которую он очень любил. В дороге они разговорились с водителем о рыбалке. Звали водителя Борис Дмитриевич. Он рассказал, что едет сейчас на дачу. Завтра к нему заглянет старый приятель, они тоже пойдут ловить рыбу на заливе, да только удочкой для приятеля он не успел запастись.

— Могу одолжить, — сделал широкий жест Корнилов. — Но с отдачей. Это моя любимая… Самая добычливая.

Водитель обрадовался.

— Вот уж не знаешь, где найдёшь… — сказал он с искренней благодарностью. — Послезавтра я вам её завезу.

Когда они остановились, переехав Кировский мост, Игорь Васильевич нацарапал на клочке бумаги свой адрес и телефон и с лёгким сердцем передал водителю. У водителя было мягкое интеллигентное лицо, добрые глаза. Они попрощались. Корнилов вылез из машины и зашагал через сквер к себе домой. И даже не оглянулся на «Москвича». Чтобы не обидеть нового знакомого подозрением. Борис Дмитриевич мог подумать, что он хочет запомнить номер его автомашины…

— Правда, товарищ Корнилов, — тихо сказал Осокин. — Я потерял ту записку. Поверьте мне. Я бы тотчас вернул вашу удочку.

«Неужели и моя фамилия, и имя сразу же улетучились из вашей головы? — хотел сказать Корнилов. Но не сказал. Только подумал: — Мне с ним долгие беседы беседовать, ещё решит, что из-за удочки придираюсь. Чёрт с ней, с удочкой. Может, и правда позабыл. Клёв хороший начался — всё позабудешь».

Он беспечно махнул рукой:

— Ерунда. Не думайте об этом! Удочка — то удочка!

— Всё равно неприлично, — поморщился Осокин. — Из-за таких мелочей люди теряют веру друг в друга.

«Хороший заход, — подумал полковник. — Умница, Борис Дмитриевич. Для человека, который знает, что за ним ещё и серьёзное преступление числится, совсем неплохо».

Воспоминание об истории с удочкой настроило Корнилова на лёгкий иронический лад, и он даже подумал о том, что допрашивать Осокина нужно именно вот так — легко и непринужденно, может быть, даже чуть-чуть иронично. Он постарался припомнить коллекционеров, с которыми приходилось иметь дело, и сделал вывод, что эту категорию людей природа почему-то обделила чувством юмора. А может быть, это только ему такие попадались?

— Товарищ Корнилов! — вывел полковника из задумчивости голос Осокина. — А ведь та удочка у меня до сих пор цела. На даче.

— Прекрасно, Борис Дмитриевич, — улыбнулся Корнилов. — Будет повод заехать к вам на дачу!

— Конечно!

— Да я шучу. Столько лет прошло… — Он прикинул в уме. Выходило не меньше десяти. И видели друг друга не больше получаса в голубом сумраке белых ночей, а поди ж ты — запомнил. Узнал с первого взгляда. Я-то не в счёт — это мой хлеб, а вот товарищ доцент… Зрительная память у него отличная. И сказал, давая понять Осокину, что тема с удочкой исчерпана: — Удочки у меня уже получше есть, да только со временем туго.

Поколдовав над пустым багажником, Коршунов попросил Осокина сложить все вещи назад, а сам начал снимать отпечатки пальцев на «Жигулях». Лицо у него было сосредоточенное и сердитое — отпечатков было много, а Корнилов приказал собрать все. «А хоть бы и сто! — сказал он Николаю Михайловичу ещё в управлении, когда они собирались к Осокину. — Мне все нужны».

Улучив момент, когда Осокин, склонившись над багажником, аккуратно раскладывал своё барахлишко, Корнилов вопросительно посмотрел на Коршунова. Тот отрицательно покачал головой.

В багажнике и салоне он искал следы крови. Если Осокин, вернувшись за сбитым им мужчиной, увёз его на своих «Жигулях», эти следы должны были остаться.

…Через полчаса Коршунов и Лебедев закончили свою работу.

— Поезжайте, — кивнул полковник на «Волгу», — и сразу пришлите назад.

Когда сотрудники уселись в машину и шофёр уже включил мотор, Игорь Васильевич поднял руку, прося задержаться, Лебедев открыл дверцу, вопросительно глядя на шефа.

— Скажите в НТО, чтобы экспертизу на кровь сделали молнией. А «пальцы»… — он сделал короткую паузу. — Да вы сами знаете. В первую очередь пускай сравнят с отпечатками Котлукова. — И, склонившись совсем близко к старшему лейтенанту, чтобы не услышал Осокин, дал ему ещё одно задание.

— Есть, товарищ полковник! — бодро отрапортовал Лебедев, и Корнилову показалось, что в голосе у него прозвучали озорные нотки.

«Ты бы ещё рот до ушей разинул, — с неудовольствием подумал он, — каждый дурак догадается, что мы тут театр разыгрываем».

К «театру Корнилова», который, как правило, был экспромтом, сотрудники давно привыкли и восхищались, как удачно он находил моменты для маленького представления, всегда рассчитанного на то, чтобы настроить подследственного на определённый лад или заронить в его душу искру тревоги, которая во время допроса мешала бы ему сосредоточиться, отвлекала от заранее разработанного метода защиты.

Всё, о чём он сказал сейчас Лебедеву, предназначалось для Бориса Дмитриевича Осокина. Лебедев с Коршуновым и так твёрдо знали свои обязанности.

Машина уехала.

— Ну, что ж, Борис Дмитриевич, — сказал Корнилов, приглядываясь к посуровевшему лицу Осокина. — Если не возражаете, поднимемся к вам. Побеседуем.

— Прошу вас, — показал Осокин на двери подъезда. На лбу у него, над переносьем обозначились две резкие морщины.

Осокин провёл его в свой небольшой кабинет, одна стена которого была заставлена книжными шкафами, а на другой, на обтянутых разноцветным бархатом картонах, красовались значки. На каждом картоне, как понял Корнилов, отдельная страна. Картонных этих прямоугольников, напоминающих абстрактные картины, было так много, что Игорь Васильевич даже не попытался их сосчитать.

Они сели друг против друга в удобных, чуть жестковатых креслах перед большим, инкрустированным разными породами дерева, журнальным столиком. Корнилов видел как-то в мебельном магазине такие гарнитуры — два кресла, маленький диванчик и журнальный стол. Кажется, арабские. Жене гарнитур очень понравился, но стоил он так дорого, что Игорь Васильевич взял Олю под руку и увёл из магазина…

— Борис Дмитриевич, — сказал Корнилов почти весело, — допрос — дело официальное. Есть некоторые формальности, о которых я должен вас предупредить…

Он упомянул об ответственности за дачу ложных показаний, посвятил Осокина в его права и обязанности, дал расписаться на бланке. И спросил неожиданно:

— Борис Дмитриевич, у вас есть карты Ленинграда и Ленинградской области?

Осокин смотрел на него с удивлением.

— Ну, обыкновенные карты. Вы же автомобилист. Изъездили небось все окрестности за грибами да на рыбалку.

— Есть, конечно, — наконец-то сказал Осокин и, встав с кресла, подошел к письменному столу. Выдвинул один из ящиков, вынул целую пачку потрёпанных карт. Начал перебирать их. — Вот! Есть и город и область, — он бросил на журнальный столик пакет.