Двойник для шута - Виктория Угрюмова

Странные мысли, однако, возникают в странных ситуациях.

Брат Анаконда быстро пробежал несколько строчек глазами и, побледнев, замер в нерешительности. Эрлтон Сразу почуял неладное.

— Что там? — спросил отрывисто.

— Странные вести, господин мой.

— Говори.

— Соглядатай пишет, что император жив и его видели во дворцовом парке, а также за ужином, он был в добром здравии. Не похоже, чтобы он плохо себя чувствовал.

Человек в серебряной маске издал страшный звук, похожий на свирепое рычание. С хрустом сплел пальцы.

— Недосмотрели, идиоты! Господи, какие же идиоты! Ступай прочь… Нет, погоди. Кому адресовано это послание?

— Как всегда, архонту Тиррону.

— Ну хоть это сделали правильно. Иди.

Оставшись в одиночестве, Эрлтон задумался, меланхолически дожевывая мясо. Было совершенно очевидно, что йетты действительно выполнили приказ и совершили успешное покушение на жизнь Ортона Агилольфинга. Они бы просто не осмелились обмануть его, равно как и оба магистра. Те были уверены в том, что их попытка удалась, однако на деле оказалось иначе.

Яд бангалорской умбы никогда не подводил. Мельчайшей крупинки его, просто попавшей на кожу, вполне хватило бы, чтобы свалить нескольких лошадей, Бангалорской умбе уступали дорогу и слоны, и хищники. А яд этой змеи в сочетании с некоторыми минералами и соками ядовитых растений просто не мог не подействовать на любого, даже самого сильного и выносливого человека. Эрлтон предусмотрел все: и возможный иммунитет против некоторых ядовитых веществ, и врачебное вмешательство, и даже активное противодействие магов любой степени посвященности. Не было в мире противоядия этому снадобью. Император не имел права выжить, и возможности такой ему не оставила ненависть человека в серебряной маске.

Он не родился с этой ненавистью. Таким его сделали годы и обстоятельства. Он вынес столько горя, боли, страданий и унижений, что теперь никакая месть не могла удовлетворить его. Но Эрлтон был готов довольствоваться малым: всего лишь полным уничтожением проклятого семени Братана и захватом власти в империи. В отличие от многих безумцев прошлого и настоящего, а возможно, и будущего, Верховный магистр не желал быть повелителем всего мира, прекрасно понимая, что это абсолютно невозможно. Его целью был Великий Роан, а остальные государства Лунггара он уступал другим. Они ему были безразличны.

Что же там произошло, в этой проклятой империи?

Эрлтон откинулся на своем сидении, вытянул неправдоподобно красивые ноги, с недоверием оглядел их: он все никак не мог привыкнуть к себе.

Что же там произошло?

Чем больше он думал над этой загадкой, тем больше ему казалось, что ответ находится у него перед глазами, просто он упорно его не замечает. Что ответ бесконечно, предельно прост.

Что же там произошло?

И внезапно его осенило. Один раз он уже пытался воздействовать на императора при помощи невероятной силы того тела, с которым теперь являлся единым целым, но Ортон, якобы, оказался нечувствителен к его внушению. Если и теперь йетты были уверены в том, что убили императора, а он все еще оставался живым и здоровым, напрашивался единственный вывод: у императора есть двойники. И, судя по всему, на официальных церемониях присутствуют именно они. Как же он раньше не догадался? В конечном итоге, не только роанцы додумались до такого. Двойники были и у царей Эстергома, и у вождей некоторых, наиболее многочисленных племен Шана. Очевидно, его подвела привычка мыслить так же, как мыслили на Алгере в незапамятные времена. Он жил здесь, на архипелаге, слишком давно, чтобы не перенять в конечном итоге способ их мышления. Человек в серебряной маске понял, что слишком плохо знал жителей империи, особенно ее высших сановников.

— Не беда! — сказал Эрлтон в полный голос. — Это вовсе не так страшно, как кажется на первый взгляд. Кто-то же должен знать его тайну. Я найду этого человека и вызнаю у него все, что только можно. Выжму его, как плод.

С этими словами Верховный магистр промакнул рот салфеткой, вытер руки и небрежно отшвырнул ее в сторону.

Прежде чем надеть свою маску, он легко прикоснулся кончиками пальцев к лицу. И вздрогнул.

Похоже, ЭТО никогда не изменится.

Похоже, с ЭТИМ ему придется прожить всю оставшуюся вечность.

И не потому, что изменить не в его власти. Просто он должен оставить что-то на память об этих бесконечных веках страдания и боли, о страхе, о тенях, медленно скользящих над непостижимой бездной океана, о рыбах, объедающих лицо, и о сверкнувшей полосе клинка, разделившей на две части небо и его собственную жизнь.

Тиррон угасал медленно и мучительно. Он думал, что более невыносимых мук — и телесных, и душевных, — чем те, что он испытывает сейчас, нет и быть не может. Но оказалось, что предела страданию, как и радости, не бывает.

Он стоял, глядя через золоченые прутья оконной решетки на волны, бьющиеся о подножие башни, когда позади негромко скрипнула дверь.

— Добрый день, высокородный Аберайрон! — произнес Эрлтон насмешливо, как и всегда, когда ему случалось обращаться к архонту.

Тиррон резко обернулся. И в ту же секунду испытал настоящий шок. Наверное, впервые за всю жизнь он был так потрясен встречей с Верховным магистром.

Когда архонт увидел перед собой знакомое бесстрастное лицо Эрлтона, отлитое из сверкающего серебра, он почувствовал, как тяжелый ком заворочался у него в горле, мешая дышать. Да, это Эрлтон, и никто другой, потому что никто не может говорить таким тяжелым, таким мощным голосом, который Тиррон узнал бы и из тысячи других голосов, но в остальном… Господи! Как же он изменился.

Прекрасное, пышущее здоровьем и силой, молодое тело; длинные тяжелые волосы, ниспадающие на плечи буйными прядями; могучие мускулы; великолепная атласная кожа и грациозные, непринужденные движения — все, чего никогда в жизни не имел несчастный архонт, снизошло на его мучителя и врага. Это было несправедливо, и несправедливость оказалась страшнее всего.

Эрлтон молчал.

Слова и не нужны были теперь, когда поражение Тиррона стало очевидным.

— Это ты? — выдохнул архонт.

Человек в серебряной маске оставил без ответа сей крик души. Он уже вполне насладился и изумлением, и растерянностью, и целой гаммой других переживаний своей несчастной жертвы. Теперь он счел, что пора заняться тем делом, за которым он, собственно, и явился к Тиррону.

— Мне нужно от тебя еще кое-что, — сказал он ровным, спокойным голосом.

— Хорошо, что ты пришел, — ответил архонт. — Я как раз хотел сказать, что мне от тебя больше ничего не нужно.

— Я не ослышался?

— Вовсе нет, Эрлтон, — продолжал Тиррон, удивляясь собственной храбрости. — Я все обдумал и все взвесил — мне больше не нужны лекарства от моего недуга.