Молот и наковальня - Гарри Тёртлдав

Главный сапер, плотный суровый человек по имени Стотций, сказал, подойдя к Автократору:

— Я уже могу указать, где надлежит выполнять основные работы, величайший. Но есть препятствие, точнее, два. — Стотций был из породы людей, которые видят тем больше помех для решения какой-либо проблемы, чем дольше они эту проблему изучают.

Маниакис и сам без труда мог указать, в чем заключаются основные трудности.

— Где взять людей в количестве, необходимом для выполнения намеченных тобой работ. — Он загнул палец. — Где найти достаточно воинов для защиты укреплений, если даже тебе каким-то чудом удастся их возвести. — Автократор загнул второй палец. — Верно?

— Клянусь Фосом, ты совершенно прав, — кивнул главный военный механик. — Я сделаю все, что в моих силах, величайший, уверяю вас. Но… — Стотций умолк. На его грубоватом лице не было испуга, как на лице поспешно ретировавшегося торговца, но и он не испытывал особого восторга, оказавшись перед необходимостью сказать неприятную правду.

— Но вряд ли ты сумеешь сделать много, имея в распоряжении столько людей, сколько их сейчас у тебя есть, — докончил за него Маниакис.

— Верно, — кивнул Стотций. — Но это еще полбеды. Камни никогда не спорят со мной, чего нельзя сказать о людях. Возможно, Господь наш, благой и премудрый, знает, как справиться с неразберихой, какую ныне сеют в душах людей настоятели храмов, а я не имею ни малейшего понятия, чтоб мне провалиться в ледяную преисподнюю!

— Я тоже, — откровенно признался Маниакис. — Кому бы из макуранцев ни пришла в голову идея заставить настоятелей придерживаться принятых в Васпуракане обрядов, это был очень умный, вдохновляемый самим Скотосом человек. Кое-кто из настоятелей согласился на это добровольно и с радостью, другие хотели снискать благосклонность захватчиков, третьи пошли на такое, просто чтобы выжить. На то, чтобы разобраться, кто какими причинами руководствовался, уйдут годы. Тем более что каждый почтенный клерик с пеной у рта обвиняет остальных во лжи.

— Как я уже говорил, я питаю искреннюю привязанность к камням, поскольку они всегда ведут себя тихо, — философски заметил Стотций. — Люди — другое дело. Возьми обыкновенного человека, побрей ему голову, нацепи на него голубую сутану и можешь быть уверен, что отныне он будет трещать без умолку всю оставшуюся жизнь.

Сапер преувеличивал. Например, в монастырях, монахи большую часть времени проводили в безмолвии. Даже молитвы возносили беззвучно. Но повод для сарказма у Стотция, безусловно, имелся. Защищая себя и обличая остальных, клерики, толпами добивавшиеся аудиенции у Маниакиса, становились невыносимо крикливыми, нанося серьезный ущерб доброму имени своих храмов.

Как-то, выслушав очередной поток обвинений и контробвинений, подтвержденных гигантским количеством письменных свидетельств, причем каждая сторона утверждала, что все документы, представленные противоположной стороной, насквозь фальшивы, Маниакис не выдержал и вспылил.

— Чтоб вас всех триппер одолел, святые отцы! — рявкнул он. Безусловно, истинно благочестивый правитель не должен был подобным образом обращаться к священнослужителям, но терпению Автократора пришел конец. — Повелеваю вам отослать эти горы испоганенного пергамента патриарху! Пусть Агатий поступает с ними, как ему заблагорассудится. А до той поры, пока он не разберется в ваших дрязгах, повелеваю вам жить в мире независимо от того, кто как себя вел под пятой макуранцев.

— Но, величайший! — возопила одна из голубых сутан. — Ведь эти мерзавцы погрязли в ереси! Они упивались всякой представившейся им возможностью опорочить наши святилища!

— Как раз ты и есть тот еретик, по чьей вине наши храмы подвергались осмеянию во всех кабаках и банях! — тут же вскричала другая голубая сутана. — Ведь именно ты самым бесстыдным образом лизал задницу иноземным захватчикам!

Вновь поднялся невообразимый гвалт. Клерики истово клеймили друг друга, обвиняя во лжи и вероотступничестве. Маниакис грохнул ладонью по столу. Звук удара заставил сцепившихся священнослужителей на мгновение смолкнуть. Автократор воспользовался кратким затишьем:

— Боюсь, вы меня не правильно поняли, святые отцы. Вам надлежит считать друг друга исповедующими истинную веру, пока экуменический патриарх не примет решения по каждому отдельному вопросу. Или вы будете до скончания века обвинять друг друга в ереси, сидя в подземной тюрьме. На чем предпочитаете остановиться?

Клерики покидали резиденцию в глубоком молчании, что само по себе уже было большим достижением. Когда они вышли, Маниакис ссутулился в кресле, спрятав лицо в ладонях. Регорий подошел к нему, потрепал по плечу.

— Выше нос, кузен! — подбодрил он. — Я хочу сказать, не надо так расстраиваться, величайший! Ведь в каждом городке, который удастся отвоевать у макуранцев, тебя ждет то же самое.

— Нет! — снова вспылил Маниакис. — Не меня! Пусть разбирается Агатий. А мы с тобой посмотрим, на что он годится, насколько быстро ему удастся, если вообще удастся, навести порядок в своем хозяйстве. — Автократор скривился, словно хлебнул изрядно прокисшего вина. — Пожалуй, ты только что высказал первый заслуживающий внимания аргумент в пользу того, чтобы позволить макуранцам и дальше хозяйничать в западных провинциях.

Регорий засмеялся, хотя шутка вышла совсем не веселая.

Войска Видессии осторожно двинулись из Акроса на юго-запад. Такое продвижение отнюдь не являлось завоеванием западных провинций; скорее это было медленное, осторожное освоение территорий, временно оставленных Абивардом. Затем, немного осмелев, Маниакис выслал вперед несколько отрядов конницы, чтобы они тревожили отставшие части макуранцев и громили обозы, снабжавшие войска Абиварда стрелами, наконечниками для копий и пластинами для доспехов. Атаковать крупные отряды макуранцев он запретил.

— Пока не время. Не в этом году, — сказал он. — Сперва надо научиться наносить макуранцам чувствительные потери иными методами, а уж затем можно будет подумать о том, как дать им решительный бой. А пока посмотрим, по нраву ли им придется маршировать по враждебной стране.

Как и следовало ожидать, макуранцам это пришлось не по нраву. Чтобы продемонстрировать свое недовольство, они начали жечь деревни. Получив известия о поджогах, Маниакис не знал, радоваться или печалиться. Все зависело от того, удастся ли врагу усмирить западные провинции или население окончательно рассвирепеет и начнет сопротивляться по-настоящему.

В ответ на поджоги Автократор выслал немало дополнительных летучих отрядов, в большинстве своем на кораблях, чтобы они высадились на северном и южном побережьях западных земель империи и совершали оттуда набеги в центр провинций.