Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

личных предпочтений. Тацит характеризует Веспасиана как солдата старого образца, сурового к себе и другим, выносливого и неприхотливого, – Нерон был полной его противоположностью[1681].

Рис. 25. Веспасиан, основатель династии Флавиев. Сенатор и солдат, в своем портрете он максимально дистанцировался от образа Нерона. Это было необходимо для того, чтобы начать все с чистого листа после гражданской войны. Мрамор, ок. 75 г.

Carole Raddato/Flikr.com по лицензии (CC BY-SA 2.0)

Многое из того, что в Риме напоминало о Нероне, было перестроено при Флавиях, по возможности с понятным программным посылом[1682]. После того как Нерон приказал снести начатый было храм божественного Клавдия на Целии (ему нужна была территория для сооружения Domus Aurea), Веспасиан позаботился о завершении строительства храма. Веспасиан также извлек из Domus Aurea вывезенные Нероном из Греции культурные ценности и выставил их на всеобщее обозрение в Templum Pacis, недавно построенном храме Мира в самом центре Рима. Теперь эти вещи могли видеть все, а не только гости Нерона. Что касается Domus Aurea: Нерон когда-то приказал вырыть в его центре огромное озеро, которое теперь осушили, и Веспасиан начал здесь строительство Amphitheatrum Flavium, Колизея, который открыл его сын Тит в 80 году. Около 50 000 римлян регулярно собирались на трибунах гигантского амфитеатра – благодаря тому, что Веспасиан превратил часть бесполезного и слишком дорогого императорского дворца в монументальное место встреч для всего городского населения. Вместо прогулок по искусственным паркам и садам гражданам здесь предлагали убийство людей и травлю животных. Вероятно, это больше соответствовало интересам общества. Во всяком случае, поэт Марциал, писавший при Флавиях, был в восторге от того, что территория Domus Aurea снова стала доступна народу в виде огромного амфитеатра[1683].

* * *

В соответствии с официальной идеологией Флавиев первый мощный фильтр был наложен на память о последнем императоре из династии Юлиев-Клавдиев. Неприятие наследия Нерона просочилось в повседневную жизнь. Строительная политика, чеканка монет, литература – отвергалось все. Система взглядов каждого человека – это его настоящее положение и повседневные нужды. Для многих современников то, что они когда-то думали о Нероне, отошло на второй план. Жизнь продолжалась. Куда более показательно, что гробницу Нерона в Риме, как уже упоминалось, в течение многих лет украшали свежими цветами. Следы неустрашимых поклонников Нерона видны даже в поздней Античности: поразительно много так называемых памятных медалей, бронзовых медальонов, которые были очень популярны в IV и V веках и служили напоминанием о старых добрых временах Римской империи, ставшей теперь христианской, и все они изображали Нерона[1684]. Император изображен и на камее из оникса V века – с вожжами в руках, как победоносный возничий (рис. 26). Нерон заложил в основу своего правления программу, которая долгое время привлекала множество людей. Однако здесь мы опираемся на косвенные данные, чтобы сделать вывод о настроениях в Риме после смерти Нерона, потому что ни одной кормилице и ни одному дегустатору не пришла в голову идея перенести на папирус свое мнение о Нероне. Римские наемные рабочие и ремесленники, постоянно занятые на строительных проектах Нерона, тоже молчали, как и телохранители Нерона, его вольноотпущенники, возничие, актеры и вообще простой люд, подавляющее большинство населения Рима и империи. Вместо этого воспоминания о Нероне стали исключительно предметом сенаторской историографии.

Повествование о прошлом – это всегда творческий процесс: каждый сознательно, но часто и бессознательно выбирает то, что ему самому кажется достойным остаться в памяти. И что еще важнее: взгляд с точки зрения ретроспективы неизбежно порождает предвзятость, поскольку те, кто пришли в этот мир позднее, конечно, знают, как развивалась история в дальнейшем. Скорее всего, невозможно не искать в прошлом объяснений тому, что на самом деле произошло тогда, а не тому, что могло бы произойти вместо этого[1685]. Но согласиться с этим означало бы принять точку зрения современников, то есть точку зрения людей, которые просто не знали, как будет развиваться история после них. Нерон потерпел крах, и это, конечно, сказалось на позднейших взглядах на него, его предпочтения и его роль в управлении Римской империей.

Рис. 26. Позднеантичная камея из оникса, изображающая Нерона как победоносного возничего, управляющего квадригой. Даже спустя 400 лет после смерти Нерона люди обращались к его увлечению гонками – и изображали сюжет на украшениях. V в.

Bibliothèque nationale de France / camée.287 (Cabinet des médailles, Paris)

Фиаско Нерона научило потомков прежде всего вести себя иначе, чем он. Но это понимание вряд ли было столь очевидным для многих его современников. Императора, который делал ставку на силу искусства, чувствовал себя комфортно буквально на всех сценах, а кроме того, на гоночной колеснице, который умел артистично выступать, умел вызывать эмоции и мобилизовать публику, а также был для нее примером, прежде не существовало. Конечно, колея, проторенная Августом, не предполагала, что концепция единения пения и правления может сработать, однако и не исключала ее полностью[1686]. Понимание истории античными авторами, основанное на итогах и, кроме того, сильно сдобренное морализаторством, оставляло в тени многое из того, что сделал, хотел или мог сделать Нерон в свое время, равно как и оставляло в тени то, что думали о Нероне представители других слоев населения, кроме сенаторского сословия, в Римской империи.

На Востоке имя Нерона еще долго звучало в положительной тональности. Не только его дарование свободы Греции в 66 или 67 году неизменно делало образ покойного императора привлекательным в глазах представителей тамошних элит. Надписи прославляют Нерона как филэллина, друга греков, никто из императоров до или после него не характеризовался таким образом в официальных текстах[1687][1688]. В 100 году греческий оратор и писатель Дион Хризостом заявил, что все в его окружении желали, чтобы Нерон был еще жив[1689]. Любопытный свет на продолжавшееся почитание памяти императора, который на удивление быстро подвергся остракизму в среде античных авторов, проливают как минимум два Лже-Нерона[1690], из-за которых на некоторое время в 69 и 88 годах на востоке империи стало небезопасно. Люди древнего мира жили во вселенной образов, а не текстов. Правители были известны как статуи и изображения на монетах, что, несмотря на высокий уровень мастерства скульпторов и чеканщиков, создавало прекрасные условия для авантюристов, которые из-за предполагаемого внешнего сходства или, как в данном случае, благодаря особому таланту игры на кифаре, осмеливались выдавать себя за известных людей[1691]. Если исключить чисто психопатологическую оценку этих Лже-Неронов и предположить, что они преследовали практические цели, включая привлечение приверженцев, то, по-видимому, придется подробно остановиться на том, как они проявили себя в роли Нерона на востоке империи. Там у императора