Летучий корабль - Фанфикс.ру rain_dog

34. Любимых убивают все

За той пятницей неотвратимо наступает суббота — мой первый выходной в Лондоне, и я даже теряюсь, совершенно не представляя себе, что же мне делать с этим бесконечным днем, который мне предстоит провести в чужом доме и в чужом обличье. Но меня, как обычно, выручает Гермиона, появляясь из камина вскоре после завтрака.

- Знаешь что, — говорит мне она, — в субботу я часто помогала мистеру Уилкинсу в саду. Ты же не будешь против? Кстати, а ты как насчет садовых работ?

- Отлично! — мне даже смешно, что она спрашивает об этом. — Как ты думаешь, для чего мои дядя и тетя использовали в хозяйстве нелюбимого племянника? Что у нас сегодня в программе?

Мы выходим в маленький садик мистера Уилкинса, мне кажется, это единственная отрада, что была у него в жизни: с любовью обустроенные клумбы, на которых сейчас пышно цветут хризантемы и анемоны. Под единственной яблоней — сине-фиолетовые нежные головки бессмертников. И розы — их тут великое множество. Только вот после прошедших на неделе дождей часть цветов на них имеет вид подмокшей ваты, так что Герми деловито берет корзинку и небольшую лесенку. И я, перекапывая грядку в нескольких метрах от нее, слышу деловитое пощелкивание ножниц в ее руках. Запах влажной земли кажется мне непривычным — еще бы, я почти год прожил в таких местах, где привыкаешь к тому, что у тебя под ногами песок. Песок и камни…А то, как пахнет рассыпающаяся множеством комочков черная земля… в этом есть что-то, что заставляет меня вспомнить о том, что я все же вернулся в места, которые некогда считал своим домом. Низкая аккуратно выкрашенная ограда, арки, увитые розами и плющом, соседи, изредка проходящие мимо и удостаивающие меня краткого приветствия. Так как мистер Уилкинс слывет нелюдимом, никто и не ожидает от него долгих праздных разговоров у садовой ограды.

И так мы возимся целый день, сгребая опавшие листья и пожухлую траву, а потом возвращаемся в дом, где я, не торопясь, вновь готовлю ужин для своей прекрасной гостьи. Мы почти не разговариваем, но я ощущаю, как нам обоим — и ей, и мне — безумно хорошо просто вот так молчать вместе, зная, что вот уже несколько дней мы не одни в этом враждебном нам мире.

Я смотрю на нее и вдруг неожиданное воспоминание…черт, я становлюсь сентиментальным? Когда я еще был во внутренней тюрьме Аврората, она пришла ко мне, чтобы передать ценнейший дар — блок маггловских сигарет. Что она сказала мне тогда? «Я хочу, чтобы ты знал — я была, есть и останусь твоим другом, даже если ты действительно надумаешь свергать правительство или грабить имения. Мне наплевать». Я понимаю, что что-то не так с этим воспоминанием, что я не просто так подумал об этом, наблюдая, как она сосредоточенно склоняется над тарелкой, с аппетитом уминая приготовленный мной ужин. Но вот что? Да, это было в нашей жизни, да, все правильно, это были хорошие слова. Но что-то еще будто пытается пробиться ко мне на поверхность, что-то, что родом вовсе не из тех дней.

Я провожаю ее до камина, нет, эта гостья, приходя, не пользуется обычной дверью. Прощаясь, она смотрит на меня немного виновато:

— Ничего, что я не приду завтра? Просто по воскресеньям я никогда не бывала у мистера Уилкинса, ты же понимаешь…

- Ерунда какая, Герми, — я даже не понимаю, за что она извиняется, — у тебя, наверняка, полно своих дел накопилось за неделю. Я пойду прогуляюсь куда-нибудь. Хоть по городу поброжу…

- Ты что? — ее взгляд становится испуганным. — Упаси Мерлин! Мистер Уилкинс не выбирался никуда. Извини… Скажешь, как в тюрьме, да?

- Герми, — что я могу ей сказать? — да, как в тюрьме… У меня же пожизненное заключение, а срок подачи прошения о помиловании еще не подошел…

- Гарри…

Наверное, сейчас она скажет, что мы просто должны потерпеть, что скоро все кончится. Да, мы уверяем друг друга, что все именно так и будет, но на самом деле мы не знаем, что произойдет, если наши с ней усилия увенчаются успехом, и мы все же приведем Малфоя и Довилля и всюих пиратскую компанию к власти. Что-то, может быть, и кончится, а что-то только начнется… Кто знает, что будет тогда.

- Да ладно, — я по привычке хочу откинуть назад отрастающую челку, но вместо этого зарываюсь в седые патлы мистера Уилкинса. — По крайней мере, теперь все, в чем нас с Роном обвиняли, точно правда — мы в сговоре с пиратами готовим государственный переворот. Так что делает мистер Уилкинс по воскресеньям? Надеюсь, ничего предосудительного?

- Да нет, — она невесело улыбается, — кажется, возится в саду и в доме. Примерно как сегодня.

И мы, наконец, прощаемся, и я, прибираясь на кухне, думаю о том, что завтра было бы действительно неплохо устроить в доме генеральную уборку, так как его прежний хозяин, похоже, не очень жаловал чистоту и порядок, а я…я тоже не особо, но мне же надо себя чем-то занять. Все же сэр Энтони научил меня хотя бы одной надежной вещи в жизни — если не дает покоя голова, займи хотя бы руки. Все остальное приложится. И, дождавшись, когда прекратится действие оборотного зелья, я отправляюсь в душ, потому что предпочитаю мыть все же свое, а не чужое старческое тело.

Может быть, я устал за день работы в саду, или первая неделя, прожитая мной в качестве тайного агента по разбору мусора так меня утомила, но в тот вечер я как-то мгновенно проваливаюсь в сон, не позволяя помешать мне ни скрипу пружин старой кровати, ни чужим запахам — завтра я постараюсь от них избавиться, оттерев здесь все до блеска. И вот, когда я засыпаю, мои демоны осторожно, поначалу несмело озираясь по сторонам, словно опасаясь моего решительного окрика, выбираются из чулана, в котором я решил поселить их.

Там, в моем сне, тоже ночь, я слышу только плеск волн, накатывающих на берег. Там еще не поздно, потому что из ярко освещенной таверны, которую хорошо видно с берега, хотя я и стою довольно далеко, долетают обрывки громких разговоров, взрывы смеха. И песок под моими босыми ногами еще не успел потерять тепло, отданное ему солнцем за долгий жаркий день. Я иду к кромке воды, потому что точно знаю, что там у меня назначена встреча. Разве я не должен быть у Вудсворда… да нет, я не могу быть у Вудсворда, я же в Лондоне — это я четко осознаю даже во сне. Тогда как я мог сюда вернуться? Нарушил уговор? И что будет, если меня увидят здесь? Но я все же упрямо иду вперед, различая фигуру человека, сидящего на корточках у самой границы суши и моря, и тлеющий во мраке огонек его сигары. Он поднимается мне навстречу, смотрит на меня, чуть склонив голову, а потом спрашивает, как спрашивал еще несколько дней назад, сидя рядом со мной на камнях и передавая мне початую бутылку красного вина:

- Гарри, почему ты не можешь быть моим союзником? Я не понимаю…

Его жесткие загрубевшие пальцы касаются моих запястий.

- Северус, — даже в темноте я ясно различаю выражение его глаз. Он смотрит на меня внимательно, ожидая ответа. И одновременно в них что-то, что я не могу описать, нет, все же могу — в них сейчас решимость и беспощадность. — Северус, пойми, я не могу…я

- Ты сам сделал выбор, Гарри, — жестко говорит он, по-прежнему удерживая мои запястья.

Но когда я опускаю взгляд, я вижу, что это вовсе не мои руки, нет, его пальцы обхватывают покрытые мелкими коричневыми пятнышками старческие руки мистера Уилкинса. И я ничего не могу ответить, хотя пытаюсь открыть рот. У меня просто ничего не выходит, я остаюсь нем в мире капитана Довилля.

Я просыпаюсь посреди ночи и не могу отдышаться — просто скатываюсь с кровати и, не зажигая света, нашариваю сигареты и зажигалку на прикроватной тумбочке и спускаюсь вниз. Здесь, у камина не так темно — с улицы сквозь неплотно закрытые шторы проникает свет фонаря. Нет, это мои пальцы с широкими фалангами и короткими полукружьями ногтей, два старых белых шрама на среднем и указательном пальце. И это мое тело, все еще помнящее жар того, другого… Так вот почему я вспомнил сегодня слова Герми, сказанные полтора года назад… «Я была, есть и останусь твоим другом, даже если ты действительно надумаешь свергать правительство или грабить имения. Мне наплевать». Эти слова… То, что говорят близким. «Я не нападаю на тех… — с кем ты спишь», да, так закончил он за меня ту фразу, то, что я так и не смог договорить, когда подумал, что он специально оставил свою волшебную палочку на катере, чтобы испытать меня.

Так, как он поступил со мной, так не поступают с близкими. И так, как я, тоже не поступают. Я даже не пожелал выслушать его. Нет, нет, я не должен был его слушать, конечно, нет. Поттер, черт тебя побери, подумай, что они сделали с Гермионой? Брось, ты для него такая же пешка, как и твоя подруга. И даже если он и готов был сделать исключение для меня, это ничего не меняет. На Кесе мы играли с ним в шахматы… «Ты умеешь?» — думаю, он был удивлен, обнаружив, что я знаю, как ходят шахматные фигуры. «Смотри»,— говорил он мне, — «как только ты делаешь ход, это означает выбор из некоторого множества, каждый твой ход — это выбор, и он, в свою очередь, открывает перед тобой новый набор возможностей». А я все смотрел, как его пальцы вычерчивают в воздухе замысловатые фигуры — когда он увлекается, он живо и много жестикулирует. Мне тогда показалось, что это такое маленькое открытие — ведь я еще со школы запомнил его постоянно скрещенные на груди руки — он просто закрывался. А на Кесе позволил себе стать другим. Для меня. Просто на эти десять дней.