Тибо, или потерянный крест - Жюльетта Бенцони

Это известие заставило призадуматься патриарха, лишившегося своей патриархии. Он был реалистом и очень заботился о собственном будущем, поэтому быстро понял, что это будущее, вероятно, оказалось под угрозой. Тем более что среди беженцев находилась его любовница Пак де Ривери со своим младшим сыном, которым она, ко всему прочему, разрешилась во дворце, стоявшем рядом с храмом Гроба Господня. Продолжать встречи с Пак де Ривери в доме архиепископа Тирского под недобрым взглядом черных глаз Монферра им было бы невозможно. И потому Гераклий избрал тот единственный выход, какой у него оставался: тоже отправиться в путь, чтобы рассказать великим мира сего, и в первую очередь — Папе Римскому, о бедственном положении королевства франков. В Риме у него были друзья и даже жилье, где он мог поселить свою подругу, муж которой, галантерейщик из Наблуса, давным-давно где-то сгинул. Когда у ног Гераклия заплескались синие волны Средиземного моря, жажда жизни вытеснила из его темной души ростки покаяния и возвращения к долгу, проклюнувшиеся после смерти Аньес и трагедии Иерусалима. Гераклий, которому давно перевалило за пятьдесят, по-прежнему был крепок и силен и все также стремился к власти и роскошной жизни. О да, он готов был поставить свое — по праву прославленное — красноречие на службу правому делу, но не забывал и о том, что он оставался патриархом и, даже утратив престол, все же сохранил сан высочайшего духовного лица, и обходиться с ним должны соответственно.

Приближалась зима, и он, решив не задерживаться в Тире, поделился своими намерениями с маркизом, — который обрадовался возможности избавиться от столь неудобного постояльца, а заодно и от изрядного количества лишних ртов, — сговорился с пизанским судовладельцем и ясным ноябрьским утром покинул Святую землю, благословляя широкими жестами собравшуюся на пристани толпу, для которой только что отслужил мессу... Изменив своим привычкам, он облачился в черное монашеское одеяние, в котором теперь и расхаживал, желая произвести впечатление на окружающих... Его любовница и их ребенок в ночь перед отплытием устроились в кормовой надстройке большого корабля, уносившего их к дальним берегам.

В тот же день в Тир прибыли Онфруа де Торон и его мать.

После того как ее супруг пал от руки самого Саладина, а единственный сын попал в плен, неукротимая Госпожа Крака без колебаний покинула свои еще невредимые город и замок и с очень маленькой свитой отправилась в Иерусалим просить аудиенции у султана. У них были общие воспоминания детства, и Стефания знала, что ей нечего опасаться. И в самом деле, Саладин принял ее с обычной своей любезностью и даже дружески. Он не только без всяких просьб вернул ей сына, но и осыпал щедрыми дарами и, разумеется, дал охрану, которая должна была сопровождать ее в поездке через покоренные земли до самых ворот Тира. Он попросил молодого человека, как просил других освобождаемых пленных, дать клятву никогда больше не обращать против него оружие, превосходно зная, что, по крайней мере, этот — возможно, единственный из всех, от кого он такой клятвы потребовал! — ее не нарушит. И в самом деле, Саладин не только смог оценить образованность своего временного «переводчика» и его привлекательную внешность, но и заметил в том полнейшее отсутствие мужества. Он вручил Онфруа матери, а та в ответ пообещала больше никогда не возвращаться в Трансиорданию. Став обычной беженкой, она отправилась в Тир, где к ее появлению отнеслись по-разному.

Балиан и его жена были откровенно недовольны ее появлением. Мария и Стефания слишком давно друг друга ненавидели, чтобы и самые тяжелые времена могли что-то изменить в их отношениях. Да и Монферра, гостеприимно распахнувший двери замка перед прибывшими, не желал оказывать радушного приема женщине, которая с первого взгляда ему не понравилась. Изабелле же пришлось покинуть замок и вместе с мужем и свекровью перебраться в дом по соседству с собором, который им предоставили.

Изабелле не слишком хотелось покидать семью, от которой она некогда так радостно отвернулась, последовав за своим прекрасным принцем. Но времена изменились. Конечно, в огромном моавском замке места было предостаточно, и ей не приходилось жить со Стефанией нос к носу. В Тире же дело обстояло совсем иначе. Белый домик с плоской крышей, который предоставили в их распоряжение, оказался невелик, в нем было всего несколько комнат, окружавших внутренний двор, и из-за тяжелого нрава бывшей Госпожи Крака атмосфера вскоре стала невыносимой. Тем более что, проезжая через Иерусалим, Стефания прихватила с собой Жозефу Дамианос, которая по-прежнему разделяла чувства своей прежней госпожи Аньес де Куртене и ненавидела скопом Марию Комнин и всю ее родню. Но Изабелла благодарила Бога за то, что сохранил ей Онфруа.

Она слишком его любила и тревожилась за его судьбу. Но любовь, которую она к нему испытывала, — и это стало понятно уже давно, — больше походила на любовь матери к своему ребенку, чем на любовь жены к мужу. Теперь ей легко было сравнивать, и сравнения эти всегда были не в пользу Онфруа. Теперь она видела его без прикрас: слишком красивым, слишком изнеженным, слишком вялым, слишком робким, слишком трусливым, слишком опечаленным утратой своего имущества; его постоянно надо было успокаивать и утешать в этом ощетинившемся мире, где то и дело вспыхивали неурядицы и войны. Этот мир, который приводил его в ужас, Онфруа не понимал. Он прятался от его угроз в плотские наслаждения — только в этой области он проявлял хоть какую-то энергию. Вот только разочарование Изабеллы было так велико, что она уже не находила в любовных играх той прелести, которая так пленяла ее в самом начале их брака. Она не показывала виду, что постельные утехи удручают ее, — Изабелла жалела мужа: не его вина, если он перестал походить на тот образ, который она сама создала. В крушении своих надежд она винила только себя и свое прежнее упрямое желание выйти замуж за Онфруа.

Все, наверное, было бы легче и проще, если бы в этом перенаселенном городе, где люди жили слишком скученно, Тибо не оказался слишком близко к ней. Он был очень близко... и вместе с тем так далеко! С тех пор как она вновь оказалась в одном доме со Стефанией, Изабелла стала почти что узницей. Она имела право выходить из дома лишь в сопровождении свекрови или Жозефы, ничуть не уступавшей ей в злобности. Онфруа же вовсе не выходил из дома, опасаясь недвусмысленных взглядов других баронов — в них слишком ясно читалось презрение. Он предпочитал, когда не ласкал свою супругу, сидеть у себя в комнате взаперти или же устраиваться во дворе, в тени пальмы: там он читал книги, позаимствованные из библиотеки стоявшего по соседству архиепископского дворца, — то есть библиотеки ученого мужа Гийома Тирского. Изабелла же все чаще молилась и бывала счастлива, когда с высоты своей террасы могла разглядеть Тибо, едущего верхом рядом с Балианом и маркизом осматривать городские укрепления. Торжественная воскресная месса оставалась единственной возможностью поздороваться с матерью — только тогда грозная вдова Рено Шатильонского ей это и позволяла. Но женщины едва успевали обняться со слезами на глазах — Стефания тут же возвращала Изабеллу на ее законное место, а та не смела упираться, поскольку все это, как правило, происходило перед самым началом службы.