И один в поле воин - Юрий Дольд-Михайлик

Теперь надо выяснить, почему Миллер так жаждет избавиться от охраны этого завода? Обязательно познакомиться со Штенгелем. Это два звена одной цепочки. Днём, улучив свободную минуту, Генрих зашёл к Миллеру.

– А я только что вам звонил, – вместо приветствия проговорил начальник службы СС.

– Очевидно, у меня неплохая интуиция, я собрался к нам неожиданно для себя самого. Есть что-либо новое?

– К сожалению, да.

– Почему – к сожалению?

Вместо ответа Миллер протянул листок бумаги.

Это был секретный документ от непосредственного начальства Миллера из штаба корпуса, в котором в категорической форме запрещалось передоверять охрану объекта кому бы то ни было и подчёркивалось, что охрана упомянутого завода крайне важна и возлагается лично на самого Миллера.

– Напрасно вы написали в штаб, ведь я ещё не дал своего согласия, а теперь мне очень неловко, выходит я добивался этой должности и получил отказ.

– Слово офицера! Я не называл ни вашей фамилии, ни фамилии Кубиса. А просто ссылался на чрезмерную перегрузку другими делами и просил разрешить этот вопрос принципиально.

– Не понимаю, зачем ответственность за охрану объекта нужно делить между двумя людьми? Пусть за всё отвечает этот майор Штенгель, которого я, кстати сказать, ни разу не видел.

– Представьте себе, и я тоже! Как-то позвонил ему, предложив повидаться и установить контакт, но он, сославшись на нездоровье, отказался встретиться в ближайшие дни. Пообещал позвонить сам, но не звонил…

– Это просто невежливо.

– Единственный человек, который его видел, – это Эверс. Нет, лгу! Мне говорили, что он несколько раз приезжал к главному врачу по каким-то делам.

– К этому полуитальянцу, полунемцу? Матини, кажется? Не помню, кто мне о нём говорил, но охарактеризовал его как очень интересного человека и прекрасного хирурга. Это верно?

– Хирург он действительно отличный, а вот что касается других качеств… Если человек сторонится нас, работников гестапо, так у нас есть все основания им заинтересоваться. Я непременно установлю за ним наблюдение. Кстати, когда вы познакомитесь с этим Матини, не откажите мне в большой услуге дать подробную и объективную характеристику этого типа.

– Боюсь, что это будет не скоро, я пока не прибегаю к услугам врачей. Разве подстрелят партизаны? Что это мы так долго разговариваем об этом Матини?

– Верно, как будто нет у меня других хлопот! Один этот завод…

– Теперь, когда вопрос об его охране окончательно решён и у вас нет причин скрывать, скажите мне, Ганс, почему вам так хотелось избавиться от ответственности за этот объект?

– Понимаете в чём дело: поручая мне внешнюю охрану, меня предупредили, что я должен принять все меры к её усилению, – дело в том, что перед нашим приездом сюда на заводе была найдена коммунистическая листовка. Охрана, как видите, такая, что и мышь в щёлочку не проскользнёт. Но кто пронёс листовку? Какой вывод может сделать человек, логически мыслящий? А такой, как сделал я: если что-либо попало на завод, то тем же самым путём можно что-то передать и с завода! И это «что-то» может оказаться именно той тайной, которую так строго охраняют. И отвечать за это придётся Миллеру.

– И вы, мой близкий друг, решили подложить мне такую свинью, уговорить взяться за охрану завода?

– Не забывайте, Генрих, что этот объект находится под личным наблюдением генерал-майора Бертгольда. С вас бы не спросили так строго, как с меня.

– Откуда вы знаете, что он под наблюдением отца?

– Рапорт об усилении внешней охраны должен быть подан в два адреса – корпусному начальству и в отдел, которым руководит Бертгольд.

– Отец бы и к вам был снисходителен. Ведь вы оказали ему услугу.

– Он вам сказал? – Миллер как-то странно взглянул на Генриха.

– Я узнал от Лорхен. Именно сегодня я получил письмо, в котором есть строчки, касающиеся непосредственно вас.

Генрих вынул письмо, нашёл нужное место и равнодушным голосом прочёл:

«Передай герру Миллеру привет».

Миллер довольно улыбнулся.

– Вы догадываетесь, почему вам передаёт привет моя будущая жена?

– Ну, конечно. А вы?

– Было бы странно, если б Лора имела тайны от жениха, – уверенно ответил Генрих.

– О, как я рад, что вы так это восприняли… А согласитесь, чистая работа! Ведь, кроме меня и шофёра – его пришлось отправить на Восточный фронт, – никто до сих пор даже не догадывается. Кроме Бертгольда, конечно.

Генрих почувствовал, как внутри у него всё похолодело.

– Вы мастер на такие дела, хотя я и не пойму, как вам удалось всё организовать?

– С того времени как генерал-майор прислал мне письмо и предложил убрать мадемуазель Монику, не арестовывая её, я не спускал с неё глаз. Мадемуазель часто ездила на велосипеде!

– И что же? – едва сдерживаясь, спросил Генрих.

– Я даже не ожидал, что всё произойдёт так просто и легко. В тот день, когда вы уехали в Париж, мадемуазель тоже собралась куда-то – к велосипеду была привязана большая сумка с её вещами. Как только мне доложили, что она отъехала от гостиницы, я мигом бросился следом за ней… у меня всегда для таких дел стоит наготове грузовик во дворе. Теперь, когда всё прошло и вы можете благоразумно взглянуть на вещи, согласитесь – я спас вас от серьёзной опасности. Если б арестовали эту партизанку, тень непременно легла бы и на ваше имя.

Генрих молчал, стиснув зубы, не в силах вздохнуть.

Вот оно, страшное испытание! Настоящее испытание его воли, силы! Хоть бы вошёл кто-нибудь и отвлёк внимание Миллера. Только миг передышки, чтобы овладеть собой.

Словно в ответ на его немую мольбу, зазвонил телефон, Миллер взял трубку.

– «Монах» слушает! Да, он здесь сейчас позову.

Генрих схватил протянутую трубку и не сразу понял, о каком дяде идёт речь, почему к нему обращается какой-то жених, почему он называет его юношей. Но знакомый голос Лютца вернул его к действительности.

– Говоришь, немедленно вызывает «дядя»? Сейчас буду… Нет, нет, без задержки… уже иду!

Бросив трубку, Генрих быстро пошёл к двери, но, пересилив себя, на секунду остановился у порога.

– Простите, забыл попрощаться, срочно вызывает Эверс.

Как только исчезла необходимость выдерживать пристальный взгляд Миллера, последние силы покинули Генриха. Пришлось присесть на скамейку в сквере, подождать, пока перестанут дрожать ноги и немного прояснится голова.

«Монику убил Миллер! По приказу Бертгольда!..»

Лишь выкурив сигарету и выпив стакан воды в киоске, Генрих смог идти.

– Герр обер-лейтенант, что с вами? На вас лица нет! – удивился Эверс, увидав своего офицера по особым поручениям.