К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Мы не принадлежим к тем, кто видит «высшую справедливость» в истреблении старых большевиков. Они были революционерами, которые искренне стремились уничтожить несправедливости и пороки прежнего российского общества, да и всего современного им мирового порядка. Результат получился отнюдь не таким, к какому они стремились; теория и практика социализма стали расходиться сразу же после победы революции. Благие намерения, как известно, не обеспечивают автоматически ни благих действий, ни благих результатов. Это проблема многих революций и многих поколений революционеров разных стран, а не повод позлорадствовать над судьбой старых большевиков или вообще всех революционеров и социалистов.

После отстранения М. М. Литвинова были проведены новые аресты среди дипломатов. Стал готовиться специальный судебный процесс по делу «врагов народа» в НКИД, но позднее он был отменен. Неудачи в первый период советско-финляндской войны вызвали немало новых арестов среди военных. Бесследно исчез, например, начальник штаба ЛВО Н. Е. Варфоломеев.

Многочисленные аресты были предприняты и среди военных, принимавших участие в гражданской войне в Испании. Еще в 1938 г. был вызван в Москву и расстрелян военный атташе в Испании В. Е. Горев – подлинный организатор обороны Мадрида. Всего за два дня до ареста Горева М. И. Калинин вручил ему орден Ленина. Был арестован и расстрелян крупный военачальник Г. М. Штерн, который вернулся из Испании, чтобы заменить Блюхера на посту командующего ОКДВА. Штерн был избран на XVIII съезде партии членом ЦК ВКП(б); он руководил в 1939 г. военными действиями на Халхин-Голе, но вскоре разделил судьбу Блюхера. Незадолго до войны была арестована еще одна большая группа военных, вернувшихся из Испании, главным образом летчиков. Среди них было 22 Героя Советского Союза и несколько дважды Героев Советского Союза, в том числе Я. В. Смушкевич и П. Рычагов, возглавившие после возвращения из Испании ВВС СССР, командир авиационной бригады П. М. Цумпура, а также Е. С. Птухин, И. И. Проскуров, Э. Шахт, Аржанухин и др. Перед самой Отечественной войной погиб А. Д. Локтионов, кандидат в члены ЦК ВКП(б), командующий Прибалтийским военным округом. Был арестован, но освобожден в первые месяцы войны нарком вооружений СССР, член ЦК ВКП(б) Б. Л. Ванников.

Большое количество арестов было произведено на территориях Бессарабии, Западной Украины, Белоруссии и в Прибалтике. Кроме руководителей фашистских и полуфашистских организаций и перешедших в подполье работников местных охранок, здесь репрессировали тысячи ни в чем не повинных людей, работников прежней администрации, членов различных политических группировок, представителей сельской и городской буржуазии. Проводилась преступная депортация сотен тысяч людей в восточные районы страны без предъявления им каких-либо конкретных обвинений. Так, например, из западных районов Украины и Белоруссии были депортированы на Восток не только взятые в плен Красной Армией более чем 200 тыс. солдат и офицеров разгромленной немцами польской армии, но и около одного миллиона проживавших здесь ранее поляков. В Прибалтике особенно массовые репрессии были проведены 13 – 14 июня 1941 г., то есть всего за неделю до нападения фашистской Германии на СССР. Как и следовало ожидать, эти карательные акции отнюдь не сделали советский тыл в Прибалтике более устойчивым, но, напротив, породили недовольство, протест и сопротивление, которые позволили германским войскам нанести быстрое поражение дивизиям Красной Армии в Прибалтике в июне и июле 1941 г.

Перед войной тюрьмы Львова, Кишинева, Риги, Таллина, Вильнюса, Каунаса и многих других западных городов были переполнены. Не сумев в суматохе первых дней войны эвакуировать заключенных, органы НКВД явно с одобрения Берии и Сталина отдали приказ о расстреле узников тюрем. Тела убитых не были убраны. Неудивительно, что фашистские оккупационные власти открыли тюрьмы и разрешили местным жителям приходить на территорию тюрем для опознания и организации похорон своих родственников. Этот варварский расстрел заключенных в советских тюрьмах, вызвавший взрыв негодования среди населения, был широко использован как фашистской, так и националистической пропагандой. В западных районах СССР было труднее вести партизанскую и подпольную борьбу, и именно здесь различные националистические группировки, сотрудничавшие с гитлеровцами, находили главную опору и кадры.

Нельзя пройти мимо некоторых формально неполитических репрессий предвоенных лет. Так, например, в конце июня 1940 г. был принят Закон об уголовной ответственности за прогулы и систематические опоздания на работу. Рабочих и служащих отдавали под суд за три опоздания хотя бы на несколько минут, а также за невыход на работу по неуважительной причине. Статистика по этому указу нам неизвестна, но известно, что число осужденных было огромно. Все этапы и тюрьмы в конце 1940 г. были забиты людьми, осужденными по данному указу. Многие из них не были освобождены до конца войны, хотя их сравнительно короткие сроки заключения давно прошли.

МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТКЛИКИ НА ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕПРЕССИИ 1936 – 1938 гг.

Международные отклики на репрессии 1936 – 1938 гг. были различны, противоречивы и не составляли слишком большой проблемы для Сталина и НКВД. Несравнимые по масштабам репрессии во времена Брежнева вызывали гораздо больше беспокойства во всем мире, чем репрессии 30-х гг.

Разумеется, буржуазная печать, а также печать фашистских стран широко использовала известия о политическом терроре в СССР в целях антикоммунистической пропаганды. Однако никто не знал тогда подлинных масштабов этого террора, и основное внимание зарубежная печать сосредоточила на открытых политических процессах в Москве. Механизм и детали подготовки этих процессов были тогда неизвестны, однако западным наблюдателям (не говоря уже о тайных службах Запада, за агентов которых выдавались подсудимые) было нетрудно установить, что большинство показаний обвиняемых ложно.

Так, например, на первом «открытом» процессе подсудимый Э. Гольцман заявил, что в 1932 г. он ездил в Берлин, где встречался с сыном Троцкого Л. Седовым, а позднее и с самим Троцким, от которого получил основные директивы. Эти показания были существенно важны для всей конструкции обвинения. На вопрос о месте встречи Гольцман ответил, что встреча состоялась в отеле «Бристоль» в Копенгагене. Но уже через несколько дней после окончания процесса датские газеты сообщили, что отель «Бристоль» был разрушен в Копенгагене еще в 1917 г. Эта информация обошла всю мировую печать. Сталин был разгневан, но подобные «ошибки» повторялись. На втором процессе Пятаков признался, что он в ночь на 25 декабря 1935 г., находясь в служебной командировке за границей, летал в Осло для встречи с находившимся в Норвегии Троцким. Но уже через 2 дня норвежские газеты сообщили, что на указанном Пятаковым аэродроме в декабре 1935 г. не приземлялся ни один иностранный самолет.

Сообщая о терроре в СССР, большинство буржуазных газет не высказывало сожаления или сочувствия его жертвам. Также и в эмигрантских газетах чувствовалось удовлетворение: коммунисты убивают в России других коммунистов.

Представители либеральной буржуазии, левой интеллигенции, со циал-де мокра тии и коммунистических партий были в растерянности. Они не могли понять, что происходит в Москве. Некоторые из них продолжали верить Сталину, другие сомневались, но молчали, третьи выступали с протестами.

Показательна позиция Лиона Фейхтвангера, приехавшего в СССР в начале 1937 г. и сразу же принятого и обласканного Сталиным. Побывав на процессе «параллельного центра», Фейхтвангер полностью поддержал все версии обвинения. «С процессом Зиновьева и Каменева, – писал он, – я ознакомился по печати и рассказам очевидцев. На процессе Пятакова и Радека я присутствовал лично. Во время первого процесса я находился в атмосфере Западной Европы, во время второго – в атмосфере Москвы, и это дало мне возможность особенно остро ощутить ту грандиозную разницу, которая существует между Советским Союзом и Западом. Некоторые из моих друзей… называют эти процессы трагикомичными, варварскими, не заслуживающими доверия, чудовищными как по форме, так и по содержанию. Целый ряд людей, принадлежавших ранее к друзьям Советского Союза, стали после этих процессов его противниками. Многих видевших в общественном строе Союза идеал социалистической гуманности, этот процесс просто поставил в тупик, им казалось, что пули, поразившие Зиновьева и Каменева, убили вместе с ними и новый мир. И мне тоже до тех пор, пока я находился в Европе, обвинения, предъявленные на процессе Зиновьева, казались не заслуживающими доверия. Мне казалось, что исторические признания обвиняемых добываются какими-то таинственными путями. Весь процесс представлялся мне какой-то театральной инсценировкой, поставленной с необычайно жутким, предельным искусством. Но когда я присутствовал в Москве на втором процессе, когда я услышал Пятакова, Радека и их друзей, я почувствовал, что мои сомнения растворились, как соль в воде, под влиянием непосредственного впечатления от того, что говорили подсудимые и как они это говорили. Если все это было вымышлено или подстроено, то я не знаю, что тогда значит правда».