Дверь. Альбом - Мэри Робертс Райнхарт

эта сцена, освещенная луной, была настолько страшной, что некоторое время я не могла пошевелиться. Затем все же взяла себя в руки и побежала вниз, чтобы позвонить Ланкастерам по телефону.

К телефону подошла Эмили. Голос ее был сонным.

— Что случилось? Кто это?

— Это Луиза Холл, мисс Эмили.

— Господи, Луиза, что-то случилось? Я выпила снотворное и только что уснула.

— Послушайте, мисс Эмили, не бойтесь и не шумите. На вашей крыше какой-то человек.

— На крыше? Ты уверена? — спросила она довольно безразличным голосом.

— Да. Он, наверно, залез туда по стремянке. Разбудите кого-нибудь и попросите убрать лестницу. Тогда он не сможет спуститься, а я позвоню в полицию.

Она не сразу ответила мне, поскольку была в нерешительности, тем более что снотворное мешало ей думать.

— Не могу этому поверить, но скажу Маргарет.

Он даже не положила трубку. Что же там происходит? Потом услышала ее довольно тяжелые шаги в коридоре и поняла, что она идет к Маргарет.

Когда я снова подошла к окну, мужчины на крыше не было. Возможно, через открытое окно он услышал телефонный звонок. Теперь я в этом просто уверена. Во всяком случае, та часть крыши, которую я могла видеть, была пустой. А когда я вышла на улицу и нашла полицейского, который все еще дежурил у дома Ланкастеров, мы с ним не нашли никакой лестницы.

Полицейский был настроен скептически.

— Может быть, вам это приснилось, мисс?

— Приснилось? Да я еще не ложилась спать!

Он внимательно посмотрел на меня.

— Вы довольно поздно засиделись. Здесь так не принято. Такое спокойное место.

— Для вас, может быть, и спокойное. Для меня — нет.

Маргарет вышла на парадное крыльцо и подошла к нам. Она тоже сомневалась.

— Это невероятно, Луиза, — сказала она взволнованно. — Я взяла револьвер папы, и мы с Эмили пошли в комнату, где обычно стоит лестница. Она на месте. Ничего не тронуто.

Я стала объяснять полицейскому, что произошло. А главное, что это за комната. И у нас, и у Ланкастеров в доме на третьем этаже есть комната, куда можно пробраться через дверцу, проделанную в потолке. В этой комнатке мы держим лестницу для того, чтобы можно было забраться на крышу, если там нужно что-то починить или покрасить. Именно об этой лестнице говорила Маргарет. Она повела полицейского в эту комнату, а я отправилась домой. Через несколько минут я увидела полицейского на крыше, он внимательно ее разглядывал, но ничего подозрительного явно не нашел и исчез из виду.

Это было в пятницу ночью или, вернее, в субботу утром. Было половина третьего, когда я наконец забралась в постель и уснула, смертельно уставшая от всего происшедшего.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В Полумесяце мы встаем всегда рано, независимо от того, когда легли спать, и, как я уже говорила, завтракаем в столовой. В то утро мама чувствовала себя лучше. Мы все еще сидели за столом, когда в столовую через стеклянную дверь вошла мисс Маргарет.

Одета она была во все черное. На ней даже была черная шляпка с вуалью. И хотя еще не было девяти, мы знали, что она уже приготовилась к предварительному судебному заседанию и ужасу, связанному с ним. Она пришла спросить нас, останется ли Холмс дома, когда все мы уйдем.

— Было бы хорошо, чтобы он остался, — сказала она. — Я никогда не оставляю дом пустым. Мы все должны присутствовать на заседании, даже горничные.

— Конечно, Маргарет, — согласилась мама. — Но это все равно, что поручить охранять дом зайцу. Однако, если вы хотите… Луиза может поехать с Дэлтонами, хотя я не понимаю, почему ей так хочется там присутствовать.

Маргарет сказала, что Эмили все еще спит. Она себя плохо чувствует, поскольку последние два дня находилась в полуобморочном состоянии. Она разбудит ее в самый последний момент. Тут мама решила, что следует приготовить куриный бульон и отнести его позже Эмили. Она встала из-за стола и пошла сообщить об этом Мэри, оставив нас на несколько минут одних.

Я как сейчас вижу Маргарет, которая, откинув вуаль, наклоняется ко мне.

— Скажи, Луиза, — спросила она шепотом, — что ты видела вчера ночью на крыше?

— Не знаю, — честно ответила я. — Кажется, мужчину, стоявшего на четвереньках.

— На четвереньках! — повторила она удивленно. — Он полз?

— Кажется, он встал на четвереньки, чтобы подобраться к краю крыши, но боялся упасть. Я так думаю.

— А когда он достиг края?

— Мне показалось, что он смотрел в слив.

— А тебе это не приснилось?

— Я даже еще не ложилась спать, мисс Маргарет.

— В два часа утра? — Она внимательно посмотрела на меня, и я покраснела.

— Это естественно. Я волновалась.

Мой ответ удовлетворил ее, потому что она опустила вуаль и кивнула.

— Из-за Джима, конечно. Хорошо, Луиза. Никому об этом не рассказывай. Ты могла и ошибиться. Когда я взяла револьвер и мы с Эмили добрались до комнаты в мансарде, дверца в крыше была заперта и лестница стояла на месте. Я убедила Эмили, что это тебе приснилось. Поэтому пусть все так и останется. Я даже не буду с ней больше говорить об этом. И никому ничего не скажу.

Я, конечно, согласилась с ней.

Возможно, описывая все это, я недостаточно говорю о том возбужденном состоянии, в котором мы все находились из-за убийства, о толпе любопытных, собиравшейся у ворот, дальше которых полицейские ее не пропускали. Но любопытные вспомнили, что есть еще Юклид-стрит и ничейная земля, откуда их время от времени выдворяли. Были еще представители прессы, умиравшие от скуки в летнее время и обрадовавшиеся, что хоть что-то произошло. Возможно также, что я приуменьшила роль семей, живших в Полумесяце.

Осмелюсь заметить, что в каждом городе есть свои старожилы, вошедшие в его историю. Со временем. Шло время, и их имена больше не встречались на страницах журналов и газет в разделе светской хроники, но появлялись некрологи. Иногда им нужно было умереть, чтобы о них вспомнили. Тем не менее их имена все же имеют важное значение для городов, в которых они живут. Их уважают.

И вот в одной из этих семей произошло жестокое убийство. И пресса, и жители города проявили в связи с этим не только любопытство — они выразили свое уважение, заявив, что гордятся нами. К нашему глубокому удивлению, мы узнали, что мы — это последний оплот исключительности, что мы — последние потомки тех, кто живет по правилам высшего света, что даже