Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства - Владимир Михайлович Зензинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наш отъезд из Якутска был облегчен тем обстоятельством, что М.В. Пихтин предложил воспользоваться маленьким пароходом фирмы Громовых, который как раз в это время отходил из Якутска для обследования притока Лены Алдана и притока Алдана реки Май, с коммерческими целями, дабы установить, являются ли эти реки судоходными. Название этого парохода было «Сынок».
Капитаном его был средних лет, похожий на медведя, широкоплечий и неуклюжий сибиряк, который, как выяснилось, очень сочувствовал партии социалистов-революционеров. Пихтин посвятил его в наш секрет – и он с восторгом взялся выполнить данное ему поручение: вывезти нас из Якутска и доставить до селения Алданского, на реке Алдан. С вечера мы забрались с Мурашко-Сидоровым на пароход и ночью, даже без обычного в таких случаях пароходного гудка, покинули Якутск. Сначала мы спустились по широкой Лене – против Якутска эта река имеет (правда, с островами) до 10–12 верст ширины! – верст на 80—100, затем круто повернули направо по реке Алдану, против течения.
Наше путешествие до селения Алданского продолжалось около десяти дней. Все время стояла чудесная погода, и мы днем сидели с капитаном в его рубке на палубе, осматривая проплывавшие мимо берега в его большой бинокль. Все время матросы измеряли глубину реки. На ночь останавливались на якорь. Берега были пустынные, поросшие густым лесом и дикой малиной. Несколько раз мы видели на берегу одинокие дома – якутские юрты. Но когда мы высаживались на берег, каждый раз оказывалось, что в доме никого нет – женщины и дети убегали в лес, боясь незнакомых русских.
Только один раз мы застали в доме древнего старика, который на все наши вопросы (наш капитан говорил, или, как здесь выражались, «слышал» по-якутски) бессмысленно кивал головой: он либо выжил из ума, либо был глух. Но однажды наш пароход посетили несколько молодых якутов. Тут я впервые встретился с ними. Это были совершеннейшие дикари. Они обошли весь пароход, изучая и осматривая всякую вещь, щупая все руками. В особенный восторг их привело большое зеркало в каюте капитана. Я не мог удержаться от смеха, наблюдая, какие рожи и гримасы они строили перед ним, любуясь своими изображениями! Вероятно, так же вели себя дикари Полинезии, посетив 130 лет тому назад корабль знаменитого мореплавателя Кука.
Мы и сами чувствовали себя мореплавателями, открывающими новые земли, или, по меньшей мере, африканскими путешественниками, подобными Стэнли и Ливингстону. Чем же это была не экспедиция? В нашем распоряжении был целый пароход, мы плыли в неизвестных местах, и даже карты у нас не было. Впрочем, львов в этих пустынных и диких местах не встречали, зато медведей здесь было сколько угодно. Чтобы быть правдивым, должен признаться, что мы и их не видели, сколько ни смотрели на берега в бинокль.
Селение Алданское только по названию было «селением» – в действительности здесь был всего лишь один дом на левом берегу, который назывался «почтовой станцией». Здесь кончалась почтовая дорога от Якутска – расстояние около 500 верст. Здесь же мы расстались с нашим гостеприимным капитаном и его пароходом. Но перед отъездом он нам помог найти проводника для нашего дальнейшего путешествия и сговориться с ним. Таким проводником оказался старый якут с длинным морщинистым лицом, говоривший на ломаном русском языке. Я прозвал его Менелаем, так как своим лицом он мне напомнил одного актера из оперетки «Прекрасная Елена», которую я когда-то видел… во Флоренции.
Это была настоящая экспедиция! Впереди ехал Менелай верхом на лошади и вел на поводу двух лошадей с вьюками, то есть с так называемыми ширеными ящиками, специально изготовляемыми для этого (два деревянных узких ящика, обшитые кожей и подвешиваемые с обоих боков лошади). За ним ехал Мурашко с одной лошадью на поводу, тоже с грузом. Я сзади замыкал шествие, у меня была запасная лошадь уже без всякого груза: я был начальник – «тойон», как меня называл Менелай (то есть «хозяин» по-якутски). Каждый из нас был вооружен ружьем: у Менелая за плечами было его жалкое ружье, перевязанное веревочками и ремешками (чуть ли не кремневое), у Мурашко – его дробовая берданка, у меня немецкая двустволка.
Но сначала я еще должен сказать, как мы переправились через Алдан. После того как мы закончили переговоры с проводником, капитан увел свой пароход вниз по Алдану, а мы остались переночевать на станции в ожидании всех семи лошадей. Когда лошади были приведены, началась переправа. К моему большому удивлению, лошадей погнали прямо в реку. Алдан в этом месте довольно широк – думаю, метров 400–500. Лошади упирались и старались выйти из воды на берег – их гнали криками, палками и камнями. Они поняли наконец, чего от них требовали, и поплыли наперерез течению на другой берег. За ними поплыли и мы. В нашем распоряжении была большая долбленая, в виде корыта, круглая лодка из большого тополя. Именно такими представлял я себе лодки могикан, команчей и апачей, в которых индейцы, герои моего детства, плавали по Гудзону и на озере Гурон. Но лодка эта оказалась такой шаткой и вертлявой, что чуть не перевернулась, когда я и Мурашко в нее забрались. «Не дыши!» – строго сказал мне Менелай. И мы с Мурашко, действительно, почти не дышали – были ни живы ни мертвы, пока не перебрались через быструю реку. Это было первое наше испытание, за которым каждый день шли новые.
К сожалению, у меня нет места, чтобы подробно описать это путешествие через тайгу, как оно того заслуживает и как мне бы это хотелось. И это тем более, что у меня даже сохранился подробный дневник, который я в пути вел и в котором, при свете костра, записывал каждый вечер все наши приключения за день. Правда, этот дневник остался в Париже, но я как раз не очень давно его там с интересом перечитывал и многое из него помню. Да этого путешествия и нельзя забыть – настолько все оно, от начала до конца, было необыкновенным.
Сначала мы ехали тропинкой, которая извивалась среди густого леса, пересекала болота, шла по камням и между
