Фараон - Болеслав Прус

— Он пробыл месяц в храме Хатор, где изучал высшую мудрость, и вдруг сразу же после этого стал якшаться с финикиянами. Мало того, он посещал храм Ашторет и взял оттуда жрицу, что противоречит законам всех религий… Потом во всеуслышание насмехался над моим благочестием… Он связался с такими же, как сам, смутьянами и с помощью финикиян выведывал государственные тайны… А едва сел на трон… вернее, на первую ступеньку трона, уже бесчестит жрецов, мутит крестьян и солдат и возобновляет тесную связь со своими друзьями-финикиянами… Ты забыл обо всем этом, достойнейший Херихор?.. А если помнишь, то разве не понимаешь, какую опасность представляет для нас этот молокосос?.. Ведь он стоит у кормила государственного корабля, плывущего среди водоворотов. Кто поручится, что безумец, который вчера позвал к себе финикиян, а сегодня поссорился с ними, не сделает завтра чего-нибудь такого, что будет грозить государству гибелью.

— Ну, что из этого следует? — спросил Херихор, пристально смотря в глаза верховному жрецу.

— А то, что у нас нет оснований выражать ему благодарность, так как это означало бы нашу слабость. Ему хочется во что бы то ни стало получить деньги, а мы не дадим!

— А… а дальше что?.. — снова спросил Херихор.

— А дальше пусть правит государством и увеличивает армию без денег, — ответил раздраженно Мефрес.

— А… если его голодная армия станет грабить храмы? — продолжал спрашивать Херихор.

— Ха-ха-ха!.. — расхохотался Мефрес.

Вдруг он принял серьезный вид и, отвесив низкий поклон, сказал насмешливым тоном:

— Это уж: твое дело, достойнейший. Человек, столько лет управлявший государством, должен был подготовиться к подобной опасности.

— Предположим, — осторожно начал Херихор, — предположим, что я нашел бы средство против опасности, угрожающей государству. Но ты сам, святейший отец, будешь ли ты как старейший верховный жрец готов дать отпор тому, кто оскорбляет жреческую касту и святыни?

Мгновение они смотрели друг другу в глаза.

— Ты спрашиваешь меня, готов ли я? — повторил Мефрес. — Готов ли?.. Мне не надо готовиться к этому. Боги дали мне в руки небесный огонь, который уничтожит всякого святотатца.

— Тс-с… — прошептал Херихор. — Да будет так.

— С согласия или без согласия верховной коллегии жрецов, — добавил Мефрес. — Когда судно идет ко дну, не время объясняться с гребцами.

Оба расстались в мрачном настроении.

В тот же вечер фараон призвал их к себе.

Они явились в назначенный час порознь, низко поклонились фараону и стали по углам, не глядя друг на друга.

«Неужели поссорились? — подумал про себя Рамсес. — Ну что ж, это неплохо».

Немного спустя вошли святой Сэм и пророк Пентуэр.

Рамсес сел на возвышении и, указав четырем жрецам на низкие табуреты против себя, обратился к ним:

— Святые отцы!.. Я не приглашал вас до сих пор на совет, потому что все мои распоряжения касались исключительно военных вопросов.

— Это твое право, государь, — прервал его Херихор.

— Я сделал что мог за такое короткое время, чтобы укрепить государство. Я открыл две новые школы для офицеров и восстановил пять полков.

— Это твое право, государь, — проговорил Мефрес.

— Об остальных военных реформах я не говорю, ибо вас, святые отцы, эти дела не могут интересовать…

— Ты прав, государь, — подтвердили в один голос Мефрес и Херихор.

— Но на очереди другое дело, — заявил фараон, довольный сговорчивостью сановников, со стороны которых он ожидал возражений. — Приближается день похорон божественного моего отца, а у казны нет достаточных средств…

Мефрес встал с табурета.

— Осирис-Мери-Амон-Рамсес, — сказал он, — был справедливым царем. Он обеспечил своему народу долголетний мир и умножил славу богов. Разрешите, ваше святейшество, чтобы похороны этого благочестивого фараона были совершены за счет храмов.

Рамсес XIII был удивлен и тронут честью, оказанной его отцу. С минуту он помолчал, как бы не находя ответа, и наконец сказал:

— Я очень благодарен, достойнейшие отцы, за честь, оказываемую богоравному отцу моему. Даю вам свое согласие и еще раз благодарю…

Он остановился, склонил голову на руки и сидел так с минуту, как бы борясь в душе с самим собою. Вдруг он поднял голову, лицо его оживилось, глаза заблестели.

— Я тронут, — сказал он, — доказательством вашего расположения ко мне, святые отцы. Если вам так дорога память моего отца, то, я думаю, вы и мне не пожелаете зла…

— Неужели ты сомневаешься в этом? — спросил верховный жрец Сэм.

— Ты прав, — продолжал фараон, — я несправедливо подозревал вас в предубеждении против меня. Но я хочу исправить это и буду с вами откровенен.

— Да благословят тебя боги, государь, — сказал Херихор.

— Скажу прямо. Божественный отец мой ввиду преклонного возраста и болезни не мог посвящать столько сил и времени делам государства, сколько могу я. Я молод, здоров, свободен и потому хочу и буду править сам. Как полководец должен командовать армией по собственному разумению и руководясь своим планом, так и я буду управлять государством. Такова моя непреложная воля, и от этого я не отступлю. Но я понимаю, что, даже если б я обладал глубоким опытом, мне не обойтись без верных слуг и мудрых советников. Поэтому я буду иногда спрашивать вашего мнения по различным вопросам…

— Для того мы и существуем как верховная коллегия при особе государя, — заявил Херихор.

— Хорошо, — продолжал с прежним оживлением фараон, — я буду прибегать к вашим услугам, и даже не откладывая, сейчас, с настоящего момента…

— Приказывай, государь… — сказал Херихор.

— Я хочу улучшить жизнь египетского народа. Но так как в подобных делах слишком поспешные действия могут принести лишь вред, то для начала я предоставлю ему не много: после шести дней труда — седьмой день отдыха…

— Так было при восемнадцати династиях. Это закон столь же древний, как сам Египет, — заметил Пентуэр.

— Отдых в каждый седьмой день даст пятьдесят дней в год на каждого работника, то есть лишит его господина пятидесяти драхм. А на миллионе рабочих государство потеряет около десяти тысяч талантов в год, — сказал Мефрес. — Мы это уже подсчитывали в храмах, — прибавил он.

— Да, — подтвердил Пентуэр, — убытки будут, но только первый год, ибо, когда народ укрепит свои силы отдыхом, он в последующие годы отработает все с лихвой.

— Это ты верно говоришь, — ответил Мефрес, — но, во всяком случае, необходимо иметь эти десять тысяч талантов на первый год. А я думаю, что не хватит и двадцати тысяч…

— Ты прав, достойный Мефрес, — вмешался фараон, — при тех реформах, какие я хочу провести в своем государстве, двадцать и даже тридцать тысяч талантов будут не слишком большой суммой… А потому, — прибавил он тут же, — мне нужна будет ваша помощь, святые мужи…

— Мы готовы всякое твое желание поддержать молитвами и процессиями, — заявил Мефрес.

— Пожалуйста! Молитесь и поощряйте молиться народ. Но, кроме того, дайте государству тридцать тысяч талантов, — ответил фараон.

Верховные жрецы молчали.

Фараон подождал, а затем обратился к Херихору:

— Ты молчишь?..

— Ты сам сказал, повелитель, что у казны нет средств даже на похороны Осириса-Мери-Амон-Рамсеса. Откуда же взять тридцать тысяч талантов?..

— А сокровища Лабиринта?..

— Это достояние богов, которое можно тронуть лишь в минуту величайшей нужды государства, — ответил Мефрес.

Рамсес XIII вскипел.

— Если не крестьянам, — вскричал он, ударив рукой по поручню трона, — то мне нужна эта сумма!..

— Ты можешь, — ответил Мефрес, — за год получить больше чем тридцать тысяч талантов, а Египет — вдвое.

— Каким образом?

— Весьма простым. Прикажи, повелитель, изгнать из государства финикиян, — сказал Мефрес.

Казалось, что фараон вот-вот бросится на дерзкого жреца. Он побледнел, губы у него дрожали, глаза выкатились из орбит. Но он сдержал себя и произнес удивительно спокойным тоном:

— Ну, довольно. Если вы мне не можете дать лучших советов, то я обойдусь без них… Ведь мы дали финикиянам обязательство выплатить им полученные взаймы деньги!.. Об этом ты не подумал, Мефрес?

— Прости, государь, в ту минуту я думал о другом. Твои предки не на папирусах, а на бронзе и камнях запечатлели, что дары, принесенные ими богам и храму, принадлежат и будут вечно принадлежать богам и храму.

— И вам… — заметил насмешливо фараон.

— В такой же мере, как государство принадлежит тебе, повелитель, — дерзко ответил верховный жрец. — Мы охраняем эти сокровища и приумножаем, и расточать не имеем права…

Задыхаясь от гнева, фараон покинул собрание и ушел к себе в кабинет. Его положение представилось ему с беспощадной ясностью.

Он больше не сомневался в ненависти к нему жрецов. Это были все те же самые ослепленные гордыней сановники, которые в прошлом году не дали ему корпуса Менфи и сделали его наместником только потому, что приняли его уход из дворца за акт покорности, те же, что следили за каждым его движением, писали на него доносы и ему, наследнику престола, не сказали ни слова о договоре с Ассирией, те же, что обманывали его в храме Хатор, а у Содовых озер перебили пленников, которым он обещал помилование.