История Индий - Бартоломе Лас Касас

Глава 122

Вручив испанцам названные вещи от имени царя Монтесумы, своего господина, и предложив им в изобилии пищу и продовольствие на обратную дорогу, правитель словами и знаками, так, чтобы его поняли, объяснил им, пусть-де в добрый час возвращаются к себе, ибо теперь у них есть все потребное для обратного пути, и за все это время они ни разу не испытывали недостатка ни в пище для себя, будь то оленина, рыба, хлеб или плоды, ни в корме для коней, будь то трава или кукуруза, ни в услугах, ибо все индейцы, мужчины и женщины, служили им так, что достойны были восхищения. Но Кортес, который в своей алчности и честолюбии мысленно метил дальше, объяснил правителю, что он очень хочет увидеть царя Монтесуму и побеседовать с ним, и вручил ему кое-какую одежду, как например рубашки тонкого полотна, и шелковый камзол, и головной убор, и панталоны, и ожерелья из разноцветных бусинок, и разное другое, что получше, дабы правитель послал все это царю. Правитель принял подарки, хотя и без особой радости, ибо это был лишь навоз для монарха, наделенного столь великой властью, и могуществом, и богатствами в таком изобилии, какого только может пожелать в этом мире человек, не ведающий истинного бога. Правитель послал эту одежду Монтесуме без всякой охоты, ибо вместе с нею посылал и недобрые вести о том, что Кортес со своей ратью отказывается возвращаться и хочет двинуться вперед. Дней через шесть или семь посланцы, которые повезли камзол и прочее, вернулись с множеством богатейших мантий из хлопковых тканей и перьев и с кое-какими серебряными и золотыми драгоценностями, которые вручил им Монтесума, дабы они передали их Кортесу, раз он так жаждет этих металлов; а правителю царь повелел не мешкая передать испанцам, чтобы те покинули его земли, удовольствовавшись радушным приемом, который им оказан, и угощением, которое ям в таком изобилии предоставили; а если они не уйдут, пусть их больше ничем не потчуют и оставят в одиночестве. Вручив Кортесу дары, правитель без околичностей объяснил ему все это словами и знаками, и вот каков был смысл его речей: «Его господин Монтесума сказал, что коль скоро чужеземцу понадобится какая-нибудь вещь вроде тех, которые ему уже дали, государь вручит ему эту вещь, если сам владеет ею; но после того пусть чужеземец уходит вместе со своей ратью». Кортес дал правителю понять, что все-таки хочет поехать к Монтесуме; тот отвечал, что этому не бывать, ибо так повелел государь. Так они и не пришли к согласию, и правитель удалился, приказав, чтобы все индейцы, мужчины и женщины, которые прислуживали испанцам и снабжали их пищей в таком изобилии, что оставалось лишку, и смотрели за лошадьми, ушли, едва наступит ночь, и ни один не остался. Те так и поступили, и наутро многочисленные хижины, которые соорудили индейцы и в которых они жили, пока прислуживали испанцам и снабжали их пищей, опустели. Обнаружив это, Кортес стал искать другие способы обеспечить себе возможность остаться. Он послал один из небольших кораблей вдоль побережья поискать бухту получше, потому что на прежнем месте корабли в случае бури оказались бы в опасности, а также велел найти удобное место для лагеря. После бегства индейцев, прислуживавших ему и его спутникам, Кортес опасался, как бы не приказал Монтесума какому-нибудь своему войску напасть на испанцев и начать войну, дабы изгнать их из своих владений; по этой причине он приказал погрузить на суда съестные припасы и все, что не относится к воинскому снаряжению, чтобы ничего не затерять в спешке. Посланный корабль воротился, найдя лишь одну бухту; лигах в семи-восьми оттуда; эту бухту образовала скала, изрядно выдвинутая в море, так что суда могли найти какое-то прибежище и укрытие. Кортес послал туда флот, а сам с четырьмястами солдатами и пятнадцатью лошадьми решил двинуться в глубь этих земель и разведать, нет ли там селений и вооруженного люда. Между тем индейцы озаботились разослать тысячи лазутчиков, и потому едва в каком-либо селении узнавали, что испанцы уже на подходе, как все бежали, бросив свои дома на произвол судьбы и унося на себе все, что в спешке могли забрать. Кортес прибыл в какое-то селение, где не застали испанцы ни одной живой души, но зато нашли в изобилии пищу, одежду из хлопковой ткани, отменной красоты изделия из перьев и кое-какое серебро и золото. Дома были сложены частью из камня, частью из необожженного кирпича и крыты соломой, но весьма удобны для жилья. Кортес запретил своим спутникам трогать что бы то ни было, дабы не наносить жителям обиды и урона и не усугублять ненависть, которую те, как казалось, начали питать к испанцам за то, что они не убираются восвояси. И в других селениях, на 5–6 лиг в окружности, не обнаружили они ни одной живой души, но нашли в обилии пищу и драгоценности; и, ничего не тронув по вышеизложенной причине, они вернулись обратно. Весть о прибытии Кортеса разнеслась повсюду через два-три дня после его приезда, самое большее дней через 10–12, то есть столько, сколько он к тому времени здесь пробыл; а кое-где об этом узнали через шесть часов, ибо индейцы не медлят с такими вестями, особенно когда нужно предупредить об опасности. И потому царь Семпоалы, города, который был лигах в семи-восьми оттуда, послал несколько лазутчиков, человек 15–16, и все весьма проворные, дабы те разведали, что за люди пришельцы и каковы их нравы и обращение, и не божества ли то, ибо царские прорицатели, и пророки, и волхвы уже давно возвестили своему господину, что из краев, куда заходит солнце, должны явиться к нему боги. Утверждают, что из слов этих индейцев Кортес понял, что Монтесума, царь Мексики, силой и принуждением сделал своим данником царя Семпоалы, того города, откуда эти индейцы пришли, и подобным же образом поработил много других царей и царств, и все платили ему дань; но, может статься, Кортес притворился, будто понял их именно так, ибо по своей хитрости вполне мог пойти на притворство, хоть жалкое то было оправдание для его беззаконий. И в этом месте своей истории изрекает Гомара немало праздных слов и плетет всяческие небылицы, дабы приукрасить дела, которые хозяин его Кортес учинил на той земле, как чинил постоянно; он говорит, что Кортес через Марину, или Малинче, и Агилара спросил индейцев, какие властители живут в этих краях, и еще много других вещей, которых не мог он спросить через неопытного переводчика, ибо тот только и знал, что несколько самых простых слов языка, вроде «дай хлеба», «дай еды», «бери это за то», а все остальное объяснял знаками; он говорит также, что Кортес возликовал, прослышав о вражде и распрях между властителями этих земель, ибо тем легче ему было осуществить свои планы и намерения. Но независимо от того, соответствовало правде это обстоятельство (а именно вражда между властителями) или было измышлением Кортеса, в любом случае чаяния, устремления и цели его были достойны тирана, ибо, если этих распрей не существовало, Кортес был повинен во лжи, а если они существовали, он был повинен в том, что воспользовался ими как предлогом, чтобы беззаконно поработить обе стороны, что и исполнил. То, что Кортес — тиран и помыслы его бесчестны, а поступки — вероломны, не подлежит сомнению, ибо, согласно Аристотелю («Политика», книга 5, глава 2), всякий тиран ликует, видя распри между людьми, которых он вопреки разуму, праву и справедливости хочет покорить своей власти; если нет между ними раздора, он стремится посеять его, дабы разъединить их и тем легче поработить обе стороны. Тиран знает, что если бы люди жили в союзе и согласии, ему бы стоило великих трудов покорить и поработить их, а то и вовсе не удалось бы, и даже если б он взял верх на какое-то время, его неправедная власть недолго бы продержалась. Именно так поступил римский полководец Помпей, когда, будучи послан римлянами против Тиграна, царя Армении, либо Скавра, губернатора Сирии, он прослышал, что в Иерусалиме существует разлад и раздор между двумя партиями, во главе одной из которых стоит Аристобул, а другой — брат его Гиркан, враждующие из-за права царствовать единолично; Помпей понял, что это самый подходящий момент, чтобы ворваться в город, и захватить его силой оружия, и беззаконно поработить его, и подчинить Римской империи. Так он и сделал, и столь неправедным и беззаконным путем была с той поры отнята свобода у Иудеи и у жителей ее иудеев. Pompeius missus a Romanis contra Tigranem, regem Armeniae, et Iscaurum miserunt praesidem Syriae qui cum audisset dissensionem fratrum in Iudaea, ratus tempus esse quo de facili Iudaem poneret sub tributo, in manu valida fines intravit Iudaea[91]. Об этом свидетельствуют Иосиф Флавий в «Иудейских древностях», Паулус Орозий в «De Ormesta Mundi», книга 6, глава 6, и Педро Коместор в «Схоластической истории», книга 2 «Маккавеи», глава 7, а также другие историки. Таким образом и по такой причине Кортес весьма обрадовался распрям и раздорам между властителями этих краев, ибо получил случай обманывать мир, ссылаясь на то, что помогает обиженным в борьбе с обидчиками, словно он выслушал обе стороны как полномочный судья и определил, кто прав, кто виноват в этой тяжбе, и словно не совершал он смертного греха, помогая кому попало и не зная даже, правы ли те, кому он помогает. Ведь могли же солгать — и солгали — индейцы Семпоалы, говоря, что Монтесума подчинил их и сделал данниками силой оружия, тогда как на самом деле они, возможно, были его подданными и вассалами; стало быть, помогая одной из сторон, Кортес рисковал нарушить права другой; и, следовательно, не подлежит сомнению, что Кортес и его люди брали на душу смертный грех и обязаны были возместить весь ущерб, нанесенный потерпевшей стороне; и даже если бы волею случая помог он обиженным, тем самым все же не избежал бы греха.