Жизнь и судьба: Воспоминания - Аза Тахо-Годи

Раньше всех, однако, оценил учение Алексея Федоровича об имени в страшные тридцатые годы человек крайне осторожный и сам высылавшийся из Москвы (но все-таки в 1946 году станет академиком), Виктор Владимирович Виноградов (ровесник Алексея Федоровича, родился в 1894 году). В память о давних встречах сохранилась у нас старая его книга «Современный русский язык» (М., 1938) с надписью: «Глубокоуважаемому Алексею Федоровичу Лосеву — „философу имени“ от любителя имен». Скромно, но выразительно. И в 1960-е способствовал Виктор Владимирович публикации лосевских статей в академических журналах. Скончался он в 1969 году.

Я уже не говорю о том, что лосевскую философию языка поймут (конечно, по-своему) через десятки лет новые поколения лингвистов, такие, например, как Мила Гоготишвили, ныне известный лингвист, автор огромной монографии «Непрямое говорение», где Алексей Федорович присутствует со своими трудами по философии имени (2006). Мила сначала прислала анонимно Алексею Федоровичу автореферат кандидатской своей диссертации о Бахтине, а потом, тайная почитательница Лосева, пришла помогать ему, записывать за ним последнюю его, итоговую, языковедческую работу (и Валя Постовалова — будущий доктор, языковед — тоже, меняясь с Милой, записывала под диктовку Алексея Федоровича) «В поисках построения общего языкознания как диалектической системы» (опять вечные Лосевские поиски). Это Мила, когда Алексей Федорович уже лежал в гробу на столе, бегала за льдом и подкладывала ему под голову подушечку, «чтобы мягче было». Многие знают фотографию — Алексей Федорович, сидя в своей качалке, на даче в «Отдыхе» целует молодой особе протянутую ему руку. А ведь это Мила приехала поздороваться и поздравить Алексея Федоровича с днем рождения. Высокая, стройная, рыжеволосая полугрузинка (совсем как колхидская Медея), умом острая и в деле быстрая (энергично составляла, руководя моими ученицами, указатели ко всем восьми томам «Истории античной эстетики»), И она же одна из первых начала писать о Лосеве-философе в первой книге его сочинений (серия текстов русских мыслителей — в приложении к «Вопросам философии») под названием «Из ранних произведений» — и потом дальше и дальше. Это она же, оставив тяжелобольную мать, перелетела через Атлантику и выступила с главным докладом на Международной научной конференции памяти Алексея Федоровича «А. Ф. Лосев и гуманитарная наука XX века» в университете штата Огайо в США (2002). А. Ф. Лосев — философ имени, современник XXI века — главная идея Людмилы Гоготишвили.

Со своей стороны, Валентина Ильинична Постовалова (Институт языкознания РАН) составила обширный словарь терминов и понятий «Философия имени» и комментарии к книге. Она же, автор многих статей, рассматривала в них учение Алексея Федоровича об имени с позиций его религиозно-философских воззрений, без которых осмыслить сложность лосевских диалектических построений невозможно.

Когда стали готовить в 1970-е годы энциклопедию «Мифы народов мира» в двух томах (1980–1982 — первое издание), Лосев принял в ней самое деятельное участие как член редколлегии, автор больших статей и как автор ведущей статьи «Греческая мифология».

Разохотился Терехов и в 1960 году издал прекрасную книгу «Гомер»; правда, несколько урезали ее, но издали тоже на хорошей бумаге, с иллюстрациями, схемами, чертежами, над которыми я старалась сама[348]. Мы и не думали, что лосевский «Гомер» приведет нас к редкостному знакомству, совсем неожиданному. Появилась — как будто бы голос из небытия — Татьяна Васильевна Розанова (1895–1975), да, она самая, старшая дочь Василия Васильевича. Как прихотлива нить судьбы, ее пряжа! Все рукописи этого времени печатала Алексею Федоровичу машинистка Людмила Николаевна Мунт (потомок декабриста И. Поджио), друг семьи Бобринских, друг Т. В. Розановой. Заглянула Татьяна Васильевна к своей приятельнице — перепечатать ряд оставшихся у нее важных свидетельств отца, а та Лосева печатает. Заинтересовалась, что-то очень на других ученых непохожее, узнала у Людмилы Николаевны адрес, написала Алексею Федоровичу о Гомере, и автор подарил Татьяне Васильевне свою книгу. Так началось с заочного знакомства.

Жизнь Татьяны Васильевны в Сергиевом Посаде, у стен Лавры, с тех пор, как в революцию все семейство Розановых перебралось туда из голодного Петербурга, была трудной. Как истинная христианка, Татьяна Васильевна никогда не роптала, как могла помогала всей семье, похоронила близких. Татьяна Васильевна — человек не просто образованный, но с умом философичным (читала Канта и неокантианцев), критическим, литература классическая ей особенно близка. Однако скромна чрезвычайно. Вот такой редкостный человек, как говорят, «обломок прошлого», и познакомился в письмах с А. Ф. Лосевым. Сохранились у нас только два письма (1962 и 1963). Осмелев, Татьяна Васильевна, наезжая в Москву (она связана с «Литературным музеем»), посещала Алексея Федоровича и каждый раз привозила от себя подарки — конечно, книжные, как бы в ответ на денежную помощь Лосева, которому о трудной жизни Татьяны Васильевны подробно рассказала наша милая, незабываемая Людмила Николаевна Мунт. Так Алексей Федорович получил в дар ряд сочинений В. В. Розанова (у Алексея Федоровича и так уже было хорошее собрание розановских книг — это ведь один из любимых его писателей, и меня приучал относиться почтительно к парадоксам и хитросплетениям Василия Васильевича) — «Литературные очерки» (1899), «Заметки о важнейших течениях русской философской мысли», «О борьбе с Западом в связи с литературной деятельностью одного из славянофилов», «По поводу одной тревоги гр. Толстого», «Европа и евреи». Книги и оттиски — не только с автографами Василия Васильевича, но и с большим количеством пометок Варвары Дмитриевны Бутягиной, его супруги, внимательно читавшей сочинения мужа.

В один из приездов Татьяна Васильевна подарила нам свои «Воспоминания» — читала я их Алексею Федоровичу (он очень был внимателен и печален), а сама я многократно их перечитывала. Но, увы, во время великого ремонта нашего дома, моей квартиры и переселения ящиков с книгами в другие помещения (в этом же доме, на второй и третий этажи в течение целого месяца) эти «Воспоминания» исчезли, как исчезли и другие перепечатанные розановские документы. Спас меня замечательный Алексей Леонидович Налепин, издававший Розанова. Узнав о моем горе (я ему позвонила), он тут же подарил мне целую книгу Т. В. Розановой «Будьте светлы духом» (М., 1999), расширенный, дополненный разными документами вариант той первой, захватывающей своей душевной простотой, рукописи. В книге, мне подаренной, увидела я и фотографию Татьяны Васильевны, позднюю. Она напомнила мне наши встречи и серьезные беседы, которые вели философ Лосев и дочь В. В. Розанова. Они очень хорошо понимали друг друга.

«Гомера» готовили с Алексеем Федоровичем тоже под Москвой, в Загорянке (ближе к конечной остановке Соколовской) по Ярославской дороге. Там, как оказалось неожиданно, друзья А. И. Зиминой сдавали отдельный маленький домик. Там мы даже слушали на нашей «Спидоле» передачи с VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов под девизом «За мир и дружбу» (1957 год) — вот уж наивность всенародная, да и наша тоже. Добыла «Спидолу» моя ученица Валя Завьялова. Выгнала же нас из этого места сырость, расстилавшаяся туманом к закату солнца. Жить было невозможно, несмотря на милых хозяев и клубнику, которой нас потчевали.

И еще одна история заставила нас расстаться с Загорянкой. Случилась какая-то авария на железной дороге, и всех нас, ехавших с дачи, буквально выбросили на одной из платформ, причем, чтобы попасть на другую электричку, следовало перебраться через мост поверху над дорогой, как это часто бывает. Но каково мне с Алексеем Федоровичем! Ведь надо подняться на этот ажурный перекинутый на другую сторону дороги узкий, набитый людьми мостик, а к нему ведут узкие, тоже заполненные пассажирами ступеньки, причем один поток валом валит сверху, а другой, и мы в том числе, стремимся вверх. Я совершенно растерялась, я, но не Алексей Федорович Лосев — вот казацкая сила и смекалка — он выставил вперед, перед собой, свою тонкую металлическую палку, как острую пику, и пошел напролом по утлым ступенькам вверх, буквально разрезая нам и следующим за нами путь, как нос корабля режет волны. Народный вал сверху тотчас в испуге дал нам, идущим вверх, дорогу, и мы благополучно выбрались из этого страшного водоворота мрачной и озлобленной толпы. Картина, надо сказать, была внушительная. А потом снова атака на автобусы — нас вывозят почему-то в город Бабушкин, — и оттуда снова пересадка, и наконец Москва со своей суматохой, безумной жарой и новыми лестницами в метро — о такси даже и не заикайтесь, всюду толпы и всюду неприкаянные, растерянные люди — авария-то, как всегда, не одна. Да, после такого путешествия я решила: нет, надо рядом с Болшевым устраиваться. Туда — пешочком, а там — всегда более надежные электрички, а то и попросту машина — садись и езжай прямо на Арбат. И стоило это гроши.