Некроманты, алхимики и все остальные (Сборник) - Яна Алексеева

Умелый и спорый ребенок. После соответствующего внушения. Женщина хмыкнула: какое-то противоречивое мнение у нее складывается о бывшем принце. Но почему нет, люди — сложные существа…

Счеты в голове закончили работу, производимую вне зависимости от сознания, и выдали результат:

— Полога менять не будем.

— Отдыхайте, шаери. До вечернего костра еще есть время, — заметил Рилисэ Хедани, наблюдая за целенаправленными перемещениями местных жителей.

И за пустынником, судя по рассеянному виду, пытающемуся думать одновременно о починке повозки, лечении ожогов и уничтожении заказанного смертника. Устроившись поудобнее, мужчина завернулся в палетту и принялся перебирать круглые бусины, нанизанные на суровую нить. Синие и зеленые с белыми вкраплениями, они не очень походили на его лучшие, нефритовые, потерянные на Плоскогорье, но позволяли сознанию расслабиться и течь мыслям свободно, не теряя связи с миром. Такое легкое, воздушное состояние, будто паришь над землей, раскрыв крылья. И все, что там, внизу, становится ясным и понятным, ни одна деталь не ускользает от внимательного взгляда, а лишнее знание просеивается, будто мука сквозь сито, оставляя белый легкий флер понимания.

И потому тощая, закутанная в серые лохмотья фигурка женщины, изображающей жену пустынника, крадущаяся в тени деревьев, не ускользнула от его взора. Прокралась, скрываясь за суетой, сливаясь со стволами деревьев и низким кустарником. Худые руки зашарили в складках, и спустя миг на свет была извлечена не очень длинная тростниковая трубочка. И тонкая игла.

Оглянувшись, женщина углубилась в заросли, приложила трубочку к губам и, выбрав момент, дунула.

Мужчина пригнулся, поправляя штанину. Заостренная палочка запуталась в пологе, потом упала прямо на ладонь. Кончик был измазан чем-то синеватым. Принюхавшись, Хедани узнал горько-сладкий аромат масла орехового дерева. Сильный яд, смертельный. Сложный в приготовлении, не хранящийся долго. Дворцовая жизнь способствует развитию множества особых талантов, отчего он всегда берег своего ученика.

Он перевел взгляд на убийцу. Та еще пятилась, судорожно роясь в складках одежды. Улыбнулся и вежливо ей кивнул. Женщина сглотнула и скрылась среди зарослей. Она промахнулась с полутора десятков шагов, а сделать второго выстрела не смогла, потому что место загородила группа инсолийцев, неспешно шествовавших по тропе, ведущей к местному озеру. Один, чуть пошатывающийся и раздраженно жестикулирующий, оступился и свалился в ручей на обочине. Спутники его окружили, попытались поднять, расшумелись, голоса раскатились под кронами, перекрывая неспешные разговоры. Кто-то недовольно покосился на нарушающих общее смиренное спокойствие попытками забыться во хмелю.

А мгновение спустя пронзительно-голубое небо прорезал десяток белых молний. Стремительные вестники камнем падали вниз, в руки адресатов. Один осторожно покружил над головами напряженно следящих за ним людей и присел, сложив крылья, на край повозки, на украшенную рунами, опаленную огнем верхнюю дугу полога. Вопросительно курлыкнул, поджал лапку, на которой болталась солидная, чуть не в два пальца толщиной, туба, кося темным взглядом на мужчину. Тот вздохнул и отправился будить шаери Вирин. Возможно, это что-то важное.

За спиной Рилисэ нарастал шум. Облегчение и радость в поднявшемся над стоянкой гомоне заставили его прислушаться.

Сквозь вопли и смех пробилось:

— Остановили, остановили пал… в трех переходах на север…

Ну, вот и хорошо.

До самого вечера Нирина просидела в тени фургона, перебирая тонкие листы бумаги, принесенные вестником. Не сказать, чтобы это было приятно. Ветер, поднявшись к закату, нес с собой горечь выгоревших полей, разъедающую горло и выдавливающую слезы из глаз. Но она стремительно заполняла строчки, выводила цифры. Краткие указания морийскому приказчику растянулись листов на пять. Вдобавок еще пришлось объяснять маленькому принцу, почему стоимость жемчуга считают в долях ржи, а акульи шкуры идут в расчет совсем другого договора.

Зато мальчишка вовремя подавал питье и напомнил, что до заката следует сходить к кузнецу.

Караванщица отложила перо и прикрыла чернильницу.

Скатав листы, перевязала нитью, прижала их каплей мягкого алого воска, обернула два раза и выдавила личную печать. Вложила в кожаную тубу, подцепила ее на лапку послушно просидевшему на плече вестнику. Погладив того по мягким перьям, прошептала:

— Хозяину, — и подкинула вверх.

Птица забила крыльями, перекосившись под тяжестью груза, выровнялась и почти мгновенно исчезла в начавшем темнеть небе.

Расправив юбку, обошла вокруг фургона, хмыкнула, узрев, с каким аппетитом флегматичные лошади объедают нижние листья Дарующих жизнь вместе с забытой кем-то на них палеттой. С трудом оторвав от пиршества ту, которую надо подковать, и утешив ее соленой коркой, повела по одной из расходящихся лучами троп.

По нужной, судя по ударам, доносящимся с виднеющейся сквозь тенистые заросли поляны.

Сложенная из песчаника кузня пряталась среди высоких трав, прибиваемых сильными порывами ветра к песчаным россыпям у корней. Серое приземистое строение окружал узкий глубокий каналец, сейчас полный воды. Благостное журчание заглушал грохот, доносящийся из темного проема, дышащего жаром посильнее уличного. Где-то сзади дома ворочалось колесо, со скрипом подчиняющееся давлению воды.

Скрип, журчание, грохот, звон, шипение…

Нирина улыбнулась и потянула лошадь, звонко цокающую копытами по бревенчатым, но твердым, как камень, мосткам ближе. Та дичилась, трясла головой и недовольно пыталась схватить женщину за край рукава. Заведя ее под сень плетеного навеса перед входом, женщина перехлестнула поводья через какое-то бревно и заглянула внутрь. И отскочила обратно, задыхаясь и зажимая уши.

Железная болванка размером с полчеловека врезалась в наковальню.

— Шж-жбум! Ш-ш-ш-ш…

И тишина.

Спустя миг выглянул прокопченный до черноты, похожий на выходца с Нижнего мира кузнец. Широко улыбнулся, покивал, узнавая клиентку, вытащил из ушей затычки:

— Мое почтение, шаери. Сейчас займемся вашей милочкой.

Дальше Нирине, прислонившейся к остывающей стене, только и оставалось понаблюдать за работой умельца.

Лошадь развернули, зафиксировали ногу в стойле. Какой-то кривой железкой подцепили и выдернули подкову. Потом другой железкой, а точнее, кувалдой в пять ударов, высекших сноп белых искорок, осчастливили животное новой, возникшей будто из воздуха.

Или из кармана замасленного и прожженного в нескольких местах фартука?