Собрание сочинений в шести томах т.2 - Юз Алешковский

– Все вместе взятое по одному делу, извините за повторение вашей замечательной шутки… Аркадию Райкину до нее, понимаете…

Пока Л.З. молниеносно прикидывал, каким одним из двух Мехлисов он является, в ушах у него оборвался конец разговора.

– Ну что ж… Поговорим и закусим с арабскими товарищами без тебя…

– Приятного вампиршества…

Именно в такой ужасно каламбурной форме воспринял Л.З. свои последние слова, произнесенные каким-то другим Л.З., но подумал, что Сталин… слишком туговат на тонкий юмор… если Мехлис проглядел в фразе какого-то случайного вампира, то как его заметит Сталин?… наоборот, заметив, непременно попросил бы повторить… да еще несколько раз… пока не довел бы до унизительного изнеможения.

Сталин проделал однажды эту шутку с Л.З., когда тот по-муравьиному притаранил громоздкий анекдот на серьезное совещание, затрагивавшее демографические проблемы в связи с возможным резким уменьшением народонаселения СССР в наступающем, 1937 году. Л.З. обнаглел тогда до того, что ухитрился доверительно-фамильярно нашептать Сталину этот анекдот во время выступления Н.И. Ежова. Сталин терпеливо выслушал грязную, бездарную шутку. Попросил повторить. Мехлис повторил, побывав на седьмом небе от такого неслыханного знака расположения сдержанного на ласки Хозяина. Сталин невозмутимо попросил повторить еще раз… Затем еще, еще и еще. Л.З. побито и вымученно повторял на глазах присутствовавших, обративших постепенно внимание на какую-то странную заварушку в президиуме совещания. Н.И. Ежов прервал выступление. В зале была мертвая тишина. Л.З. повторил анекдот в тридцать седьмой раз. Тогда Сталин негромко сказал:

– Пусть товарищ Мехлис повторит все это тридцатьвосьмой раз с трибуны совещания.

Л.З. поплелся на трибуну, вспотев до ниточки и чуя пустоту полной затравленности под ложечкой.

– Товарищи, – туповато начал он, – разрешите доло жить нашей родной коммунистической партии и лично до рогому отцу, другу и учителю – великому Сталину (бурные, продолжительные аплодисменты, все встают), – в паузе Л.З. подумал: «Это – агония… затем – расстрел…» – раз решите доложить, что к императору Екатерине Второй при шли в гости ведущие товарищи: Пушкин… (возглас из зала: «Какой конкретно?») поэт Александр Сергеевич Пушкин и лауреат всесоюзных и международных конкурсов скрипач Борис Гольдштейн, прозванный за свое мастерство Бусей. Время тогда было горячее. Царский трон дрожал от натиска войск крестьянского маршала Емельяна Пугачева. Монарх, не увидев вдруг дорогих гостей, испугалась народного гнева и заорал: «Пушкин… Пушкин, где ты, где ты?…» Поэт находчиво ответил царю: «Я и Буся под столом…»

В гробовом молчании Л.З. пригубил глоток водицы из плебейского графина, и жваканье его зубов по краю стакашка слышно было в партере и на бельэтаже совещания. Вдруг Сталин, трясясь от беззвучного хохота и смахивая рукою слезы с уголков глаз, подошел к трибуне – Л.З. выдавило с нее – и сказал:

– Я и Буся… под столом… Юмор, товарищи, хорошая штука, но давайте вместе со всем советским народом… не под столом… (Бурный, продолжительный хохот, заглушае мый овациями всего зала. Все встают.)…с тем, чтобы наша социалистическая Родина обогнала по приросту народона селения такие быстро размножающиеся страны, как Индия, Китай, после неторопливого затихания классовой борьбы с троцкистско-бухаринским блоком коммунистов и беспартийных. (Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Крики: «Даешь!», «Кормчему – слава!», «Утрем китайцам сморкало!», «Смерть врагам народа!».) Позволительно спросить: почему товарищ Мехлис мог модернизировать монархический анекдот и поставить его на службу СССР, а Наркомат тяжелой промышленности до сих пор не может модернизировать оборудование, доставшееся нам от царизма? (Реплика тов. Орджоникидзе из президиума совещания: «Оборудование безнадежно устарело».) Ленин учит, товарищ Орджоникидзе, что безнадежно устаревают только некоторые руководители. Хорошее оборудование не стареет… (бурные аплодисменты), тому пример – гильотина, день рождения которой, надо полагать, торжественно отметит весь наш народ в наступающем, 1937 году. Считаю совещание закрытым…

О, в каком изнеможении от унижения был тогда Л.З., и какое он испытал тогда же ни с чем не сравнимое, счастливое потрясение – загнан был по уши плевками и публичным глумлением в тоскливое зловоние могилы и тут же вознесен из нее сызнова на вершину власти да к тому же еще в ореоле доверенного любимчика Сталина и партии… как он, понимаете, умел разговаривать с народом… этого Мехлис отнять у него не может…

Адски ужасное унижение Л.З. вспомнил с подробностями, как бы смакуя его, потому что оно спасало от чувства раздвоенности сознания. Но нельзя же прокручивать подобные потрясающие воспоминания по многу раз, как пластинку Утесова «Марш веселых ребят» или «кукарачу»…

И когда стихли в памяти бурные, продолжительные шорохи крыльев нетопырей, утробное урканье молодых посредственных шакалов и гиен с глазами, залитыми до зрачков кровью и гноем лозунгов, когда пронеслась по партеру, по уши в галстучной крови рабочих и крестьян, стая сталинских волчат, чтобы забросать почетный президиум свежими розами… пионами… сиренью, а прославленный анекдотчик, пряча физию в синеватые покойницкие гортензии, бурно отрыдал и почетно успокоился… в голове что-то еще пощипывало… покорябывало, словно патефонная иголочка в колдобоиночке заигранной пластиночки… чик… чик… чик… вампиршества… вампирше-ства… вампиршества…

Л.З., подавляя новую волну смятения, пытался сообразить: было все это эхом… того, первого разговора или, точнее говоря, галлюцинацией? – раз… его собственный голос звучал в трубке или сам он отвечал Сталину, а эхо, понимаете, всего лишь возвращало сказанное сознанию… субстрату сучьему? – два… сообразуется ли как-либо со здравым марксизмом момент неожиданного опережения устного речью угрюмой невысказанной мысли? – три…

Он внимательно огляделся вокруг – непонятно в поисках чего… Выключил вентилятор, сдерживая чувство признательности до выяснения смысла происшедшего…

Снова огляделся, как бы что-то мучительно вспоминая и сказал: «Ага…»

Сказав, строго прислушался. «Ага…» – повторило сознание, но Л.З. прикидывал: «ага» сказано вслух или это была всего-навсего мысль, а вот сейчас прозвучало само слово «ага»?… Если Мехлис говорит, то кто, понимаете, слушает?… но если Мехлис слушает, то кто из нас, понимаете, говорит?… это – раз… хорошо, пусть мы оба говорим и слушаем… позволительно спросить: кто из двух «Я» – Мехлис… беззаветно преданный… на всех участках… торжественные похороны состоятся после… в Кремлевской стене, а кто… безусловно, трудящиеся проходят мимо него… тут не может быть никаких сомнений в объективной, понимаете, реальности… как же без нее?… это смешно…

Л.З. явственно услышал похабное подхихикивание то ли его над собою, то ли себя над ним. Ах, блядище… ты думаешь, что у Мехлиса не хватит сил поставить субстрат на свое место? Хватит и еще останется…

Его мгновенно осенил простой и замечательный замысел. То есть Л.З. показалось, что это его осенило, тогда как на самом-то деле сознанию Л.З., отлученному от неких животворных источников, настолько омерзело одиночество и бессмысленные забавы с самим собою, что это стало наконец невыносимым.

Оно и подсказало Л.З. совершенно здравую мысль: нанести удар по субстрату, по серому веществу с тем, чтобы он – Л.З. – попытался таким образом… механически… это в наших силах… избавиться от навязчиво всенастигающего раздвоения… одновременно можно схватить к чертовой матери инсульт… провалитесь все тогда… кремируйте, понимаете, сколько вам влезет… плевать… провалитесь вместе с похабами Верками… грязные бляди…

Л.З. бросился на диван с высокими кожаными боками и свесил вниз голову. Свесил низко, так что кровь враз прилила к ней, заколола тысячами тупых иголок в висках и в затылке, как это бывало не раз во время легких и тяжелых кризов, в глазах заволновалась тьма, потом зарябили в глазах белые колечки, желтенькие искорки, оранжевые шпилечки… думают, что Муссолини очень мучался… Муссолини имел легкую смерть…

Л.З. показалось, что к нему возвращается чувство монолитного единства с… удар подождет… инфаркт тоже… Мех-лис еще поборется… посмотрим, кто из нас раньше…

Прилив крови к голове только эффективно освежил серое вещество…

Он подумал, чем бы еще вдарить по субстрату, чтобы не рыпался со своей хамской первичностью?

Только назло ему сел в кресло, развернул «Правду» и насильно принудил глаза к чтению. Повернулся спиной к лампе, чтобы не просвечивала с первой полосы чертова фотография в черной рамке с востроносым двойничком. Пробежал заголовки, многие из которых он лично сконструировал, будучи… «Выше знамя соцсоревнования», «Оголтелая реакция ООН на мирные советские предложения», «Всенародному подъему – новую ступень».