Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Питер Гуральник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После концерта Элвис был по–прежнему расстроен. Казалось, он винил Джун за интервью и решил для себя, что, если бы не тот чертов репортер, с которым она болтала, никто бы не заметил ее присутствия в Майами. Было очевидно, что он был расстроен. Успокоившись, он решил пойти посмотреть и, может быть, купить новую машину с Полковником, а Джун отправилась обратно в гостиницу. Потакая своей прихоти, Элвис выбросил 10 800 долларов на белый «Линкольн Континенталь», совсем как у Бадди, а новый «Премьер», весь в помаде, сдал в магазин. Пока Элвис болтался в демонстрационном зале, к нему подошел репортер и задал вопрос о Джун, и Элвис нервно заявил: «Теперь все будет так. У меня есть двадцать пять девушек, с которыми я встречаюсь. А она — одна из них». «Они иногда по восьмеро приходят, — поддакивал Полковник, явно в хорошем настроении. — И все заявляют, что с ним постоянно встречаются. Одна даже заявила, что она — моя дочь. А у меня никогда не было дочери».
Позднее, когда Полковник зашел в гостиничную комнату Элвиса, он даже не удостоил Джун взглядом. «Возьми–ка, думаю, тебе захочется взглянуть», — сказал он Джину, протягивая ему сценарий картины, которую они начинали снимать в Голливуде через три недели. Потом повернулся на каблуках и, выходя, хлопнул дверью. Элвис быстро схватил сценарий и вместе с Джун начал его читать. Терпения ему не хватило, и он подсмотрел в конец, чтобы узнать, что случится дальше. К своему большому разочарованию, он открыл, что его персонаж должен был умереть. Он сказал: «Джун, я не хочу умирать в своем первом фильме». Джун ответила: «А почему нет? Я думаю, это отличная идея. Все забывают счастливые истории. Зато печальные помнят».
На последнем концерте Элвис распорядился, чтобы все уже сидели в машинах, когда он начинал, а не когда заканчивал последнюю песню. Он посоветовал Джун держаться подальше от Полковника, который и так будет занят продажей программок и сувениров: в конце концов, ему нужно было быть при деле. В машине, в ночной темноте, они держались за руки. Элвис засунул в рот незажженную сигару и передразнил Полковника: «Слишком часто ты встречаешься с этой девицей из Билокси. Не будет от нее ничего хорошего, сынок. Ты не можешь встречаться с одной девушкой. И, Христа ради, не дай ей забеременеть. Как только это произойдет, наступит твой конец, это уж точно». Они смеялись до слез, но Джун сознавала, что эта храбрость в темноте исчезнет при свете дня. Он старался всем угодить, Реду, Джуниору, Джину, ей и ее друзьям, своей семье, своим поклонникам. Они все рассчитывали на него, брали с него пример. Иногда он не верил в свой успех, ему казалось, что без Полковника все может закончиться в любую минуту. Вот он и старался разрешить все проблемы, какие только мог, и делал все возможное, чтобы привести в чувство Реда и Джуниора. Ему хотелось, думала Джун, чтобы все было хорошо.
На следующий день, в Тампе, случилось ужасное. Одна из майамских газет опубликовала телефонное интервью матери Джун и сравнила ответы с заявлениями Полковника и самого Элвиса. Под заголовком «Элвис отрицает, что красотка из Билокси его постоянная подружка» были приведены выдержки из беседы с миссис Мэ Джуанико: «Элвис сделал предложение моей дочери стать его женой через три года… Я не возражаю против ее поездки. Он хороший парень, а Джун — приличная девушка. Я говорила с его родителями, и они обещали, что Элвис будет о ней заботиться… Он сказал, что не может жениться в течение ближайших трех лет, и попросил ее подождать». Полковник кипел от гнева, а его друзья в ответ на цитату об остальных двадцати четырех подружках посмеялись: «Ну конечно, именно поэтому он таскает нас с собой. Мы общаемся с невыбранными двадцатью четырьмя». Элвис хотел, чтобы Джун немедленно позвонила матери и запретила ей разговаривать с кем–то другим, — он и слышать не хотел, что она защищала честь дочери. Ему надоела вся эта чертовщина.
На тот день были назначены два концерта в гарнизоне «Хомер Хестерли Армори», профинансированные клубом «Сератома Сивик», с билетами по полтора и два доллара. Сцена была сооружена из коробок. На ней были водружены два микрофона и две осветительные лампы. Перед двадцатиминутным появлением Элвиса шла полуторачасовая череда глупых разогревающих номеров, которые организовывал Ал Дворин, агент из Чикаго. «Убирайтесь ко всем чертям», — сквозь шум посоветовал репортерам Элвис, но никто не слышал ни слов, ни музыки, ни комментариев. «Было более чем очевидно, — писала Энн Роуи, репортер из «Сент–Питерсберг тайме», — что он наслаждался каждым воплем и визгом… и каждым мгновением концерта. Он висел на микрофоне, в результате оба сломал. А потом с вдохновленным лицом сорвал с себя пиджак и спел дополнительно две песни.
Он чувствовал себя другим человеком, когда был на сцене, рассказывал Элвис Джун: «Мне трудно объяснить. Все тело покрывается мурашками, но это не мурашки и не холод. Это как поток электричества, который проходит через тебя. Это как заниматься любовью, только еще сильнее». «Это происходило со всеми исполнителями?» — поинтересовалась Джун. «Я не знаю. Те немногие, с которыми я говорил, испытывают волнение или нервничают, но не думаю, что они чувствуют то же, что и я. Если бы они это чувствовали, неужели бы они не сказали об этом больше? Они говорят, что поначалу нервничают, а после первых строк успокаиваются. Ничего себе, я не могу успокоиться через два или три часа после того, как ухожу с концерта. Мне иногда кажется, что мое сердце вот–вот взорвется».
Элвис отыграл концерты в Лейкленде, Сент–Питерсберге и Орландо. В первые два города он выезжал из Тампы. Когда он выступал в Лейкленде в понедельник, за кулисами он ответил на вопросы Пола Уайлдера, репортера из «Тампа трибюн». Предполагалось, что интервью опубликуют в следующем месяце в «Телевизионном гиде». Уайлдер работал в газете целую вечность и делал репортажи о Томе Паркере в своей колонке «В нашем городе», в то время как Полковник был простым предприимчивым офицером из
