Стихотворения и поэмы - Павел Антокольский

344. ДОБРАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Есть горячий закон у людей:Из лозы виноградной делать вино,Из угля делать огонь,Из объятий делать детей.

Есть суровый закон у людей:Уберечь свою суть, несмотряНа войну и на горе,Несмотря на грозящую гибель.

Есть спокойный закон у людей,Превращающий воду в свет,Сновиденья в реальность,А врагов своих — в братьев.

Это древний закон и новый.Он растет, совершенствуясь,От самого сердца ребенкаВплоть до высшего разума.

345. МЫ ДВОЕ

Мы двое крепко за руки взялись.Нам кажется, что мы повсюду дома —Под тихим деревом, под черным небом.Под каждой крышей, где горит очаг,На улице, безлюдной в жаркий полдень,В рассеянных глазах людской толпы,Бок о бок с мудрецами и глупцами —Таинственного нет у нас в любви.Мы очевидны сами по себе,Источник веры для других влюбленных.

Луи Арагон

346. РАДИО — МОСКВА

Слушай, Франция! В недрах весеннего лесаЧья там песня вплетается в шелест ветвей,Чья любовь совершенно подобна твоей?Слушай, слушай! Откройся доверчиво ей.Слушай, Франция! Есть на земле «Марсельеза»!

О, далекая, — как она нас отыскала?Еле слышимый еле забрезжил мотив.Так Роланд погибает, за нас отомстив.Мавры мечутся. Но, Ронсеваль захватив,Он швыряет вдогонку им горные скалы.

Бьется сердце. С биеньем его совпадая,Откликается полная слез старика.Жанна д’Арк сновиденьями потрясена.А в глазах у нее вся родная страна —Вся седая история, вся молодая.

Чей язык это? Кто его переиначит?Не по школе я знаю грамматику ту.Так стучит барабан на Аркольском мосту.Так Барра и Клебер исступленно кричат в темноту:«Боевая тревога!» — вот что это значит!

Слушай, Франция! Ты не одна. Так запомни:Не безвыходно горе, ненадолго ночь.Просыпайся, крестьянская мать или дочь!Выйди засветло, чтоб партизанам помочь!Спрячь их на сеновале иль в каменоломне!

До рассвета Вальми остаются часы.Просыпайся, кто спит! Не сгибайся, кто тужит!Пусть нас горе не гложет, веселье не кружит.Пусть примером нам русское мужество служит.Слушай, Франция! На зиму нож припаси!

347. ЛЕГЕНДА О ГАБРИЕЛЕ ПЕРИ

На старом кладбище в Икри,В могиле братской, безымянной,В ночи безлунной и туманнойОстался Габриель Пери.

Но, видно, мученик тревожитИ под землей своих убийц.Там, где народ простерся ниц,Любое чудо сбыться может.

Спокойны немцы за Иври:Там трупы свалены на трупах,Там в тесноте, в объятьях грубыхЗадушен Габриель Пери.

Но палачам не спится что-то!Недаром злая солдатня,Французов с кладбища тесня,К ограде нагнана без счета.

И вот на кладбище в ИвриНикто венка принесть не вправе.Один убийца топчет гравий,Напуган призраком Пери.

Но обвиненьем служит чудо:Прах и в земле не одинок.Гортензий голубой венокРасцвел над ним, бог весть откуда

Пускай на кладбище в ИвриЗабиты наглухо ворота.Но в час ночной приносит кто-тоЦветы на бедный прах Пери.

Их столько раз сюда носили!Осколок неба иль слеза,Легенды синие глазаГлядят на черное насилье.

И вот на кладбище в ИвриТяжелые венки печалиЛегчайшим звоном прозвучали,Чтобы порадовать Пери.

В тех лепестках синеет лоноРодимых средиземных волн,Когда он, молодости полн,Бродил по гавани Тулона.

И дышит кладбище в ИвриВлюбляющим благоуханьем,Как будто только что с дыханьемПростился Габриель Пери.

Да! Мертвецы такого родаТиранам смерть сулят давно.Их гибель — грозное виноДля разъяренного народа.

Пускай на кладбище в ИвриТолпа редеет, гул слабеет,—Но ветер веет, пламя рдеетВо имя нашего Пери!

Стрелки, вы помните, когдаОн пел нам песню в час рассвета.Он здесь давно истлел, но где-тоЕще горит его звезда.

На старом кладбище ИвриЕще поет, еще поет он.День разгорается. Встает он —Всё тот же Габриель Пери.

День — это жертвенная сменаТех, кто в земле, и тех, кто жив.Сегодня честно отслужив,День завтра вспыхнет непременно.

На старом кладбище Иври,В бездушной мгле, в могиле узкой,Всей кровью жаркою французскойНам верен Габриель Пери.

348. ПАРИЖ

Где шире дышишь ветром непогоды,Где зорче видишь в самом сердце тьмы,Где мужество — как алкоголь свободы,Где песня — разбомбленных стен углы,Надежда — горсть нестынущей золы?

Не гаснет жар в твоей печи огромной.Твой огонек всегда курчав и рыж.От Пер-Лашез до колыбели скромнойТы розами осенними горишь.На всех дорогах — кровь твоя, Париж.

Что в мире чище твоего восстанья,Что в мире крепче стен твоих в дыму?Чьей легендарной молнии блистаньеСпособно озарить такую тьму?Чей жар под стать Парижу моему?

Смеюсь и плачу. О, как сердце бьется,Когда народ, во все рога трубя,На площадях твоих с врагами бьется!Велик и грозен, мертвых погребя,Париж, освободивший сам себя!

349. ПОЭТ ОБРАЩАЕТСЯ К ПАРТИИ

Мне партия дала глаза и память снова.Я начал забывать, как детский сумрак сна,Что сердцем я француз, что кровь моя красна.Я помнил только ночь и цвет всего ночного.Мне партия дала глаза и память снова.

Мне партия дала родной легенды благо.Вот скачет Жанна д’Арк, Роландов рог поет.Там, в Альпах, есть плато, где наш герой встает.Простейшее из слов опять звенит, как шпага.Мне партия дала родной легенды благо.

Мне партия дала живую суть отчизны..Спасибо, партия, за грозный твой урок.Всё песней быть должно. Мир для нее широк.И это — боль и гнев, любовь и радость жизни.Мне партия дала живую суть отчизны.

350. НОЧЬ В МОСКВЕ

Мне странно бродить по Москве, мне странно,Что всё изменилось и всё сохранно:Не явственен двадцатилетья след —Всё тот же город в полуночи снежной,И звезды башен, и корпус манежный.А полночь светла, а я уже сед.

Я сбился с пути, я спутался, право!Был Пушкин слева, теперь он справа.Рисунок черных решеток в снегуБежит, как строки его черновые.Мерещится, что бульвары впервыеЗовут на прогулку, бегут в пургу.

Чайковский улицу видит далече.Декабрь порошит ему руки и плечи,И только взмах этих бронзовых рукСедую темень слегка колышет,И только одно изваянье слышитРожденье струнных глиссандо вокруг.

Дома исчерчены вспышками света.Скользящие тени скрестились где-то.Не дремлет огромный город в ночи.Над скопищем улиц, над вьюжною пряжейВысотные зданья стоят на страже,В пространство звездные шлют лучи.

Вон дом деревянный с крышей зеленой.Подходит путник, глядит удивленно:Всё тот же дворник колет дрова,Как будто внешний вид сохранился,И только масштаб во всем изменился,Не тот человек, другая Москва.

Всё выросло вверх, всё в отменном здравье.Мосты, саженные плечи расправив,Простерлись над водною быстриной,И набережных гранитные плиты,И волны реки естественно слитыС далекою Волгой, со всей страной.

А там, где стропила до туч взлетели,Москва потягивается, как в постели,Как женщина в томных грезах любви.Как будто сквозь сон улыбнулась жадно,Как будто видит простор неоглядныйИ там размещает стройки свои.

И сильные руки вдаль устремилаК возлюбленному — Грядущему мира.А с гор Воробьевых, с Ленинских гор,Откуда ее Бонапарт заметил,Университет ей смеется, светел,Грядущий сын ей руки простер.

ИЗ ПОЭЗИИ НАРОДОВ СССР