Другая. Книга 2 (СИ) - Кирнэ Стэйси

В полупустом замке не было никого, кто слышал отчаянные крики и мольбы Вайрет. Только служители Единого Бога, которых не волновало мнение не состоявшейся королевы Рэффир.

***

Очередная крепость была взята за полдня. Голодные, бедные и порядком уставшие люди не стали сопротивляться вампирам, и уже к вечеру узкие улочки наполнились кровью и трупами.

Взращённый на жестоких сказках, воспитанный скорее войной, чем родителями, Садр не желал подобного. Наблюдая за вечно голодными молодыми вампирами, рвущими очередную безымянную жертву под покровом тьмы, он с полуулыбкой добивал бокал. Что бы его отец сказал на такое? «Молодец, сынок, ты продолжил мое дело»? Или же молчаливо, как было свойственно ему, кивнул? Садру было плевать на мнение отца. Он не Берташ, который вечно пытался выслужиться и уже в подростком возрасте столкнулся садским пламенем, навсегда изменившим его жизнь до и после. Однако и на Мерака он мало походил: тот около века утолял безумие и вампирскую жажду в новых жертвах, чужих муках, делая все наперекор отцу. Стал рабом, убил своих хозяев, поддержал внезапно восставших рабов в Лэнииле, вернулся в Валлию и его сразу же отправили в ссылку на север Королевства. Чтобы не мешал и не восхищал своим анархистским поведением элиту вампирских семей.

Садр был другим. Он подчинялся приказам отца, его готовили к престолу, но никогда не желал становиться королем. Да у него в принципе никогда не было целей. Он прожил будто бы чужую жизнь с маской шута, пускай и королевского рода. А ведь он мог не отвергать предложения богатых наследниц и взять одну из них в жены. Пускай формально, пускай только для чужих семей и своего отца, но укрепил бы собственное положение среди дворян. Теперь же его поддерживали те, у кого не было цели. Кроме одной — выжить.

И король, король разрушенного и уничтоженного государства, хотел выжить. Он видел огонь в глазах своих сторонников, видел, как те смотрят на него: с надеждой, пониманием, а самое главное — восхищением и раболепием. Все, кто был против, давно покинули его. И их оказалось настолько мало, что прирост безумного войска уже сложно подсчитать. Тысячи голодных, опасных воинов шли за ним, неся с собой разрушения и боль. Месть за своего короля без королевства.

В его покоях, непривычно пустых, ему становилось не по себе. Это уже не первый раз, когда он ощущает нечто подобное: давящие стены, насколько бы большими ни была комната, пустая кровать, даже если там лежат еще дышащие наложницы. Но сегодня эта тьма шептала ему, напоминала об одиночестве, угнетала.

Впервые за долгое время Садр воспользовался пространственным амулетом в других целях: черный огромный гроб развернулся в воздухе, открыл крышку, выпуская наружу скорченное нечто, и также быстро исчезая. Раньше гроб только забирал наспех сотворенных умертвий.

Искаженное множественными манипуляциями тело разогнулось, неестественно выворачивая сшитые руки с когтями. О, это особый экземпляр. Единственный и неповторимый. О нем не знает никто, ведь все думают, что женщина, из которой Садр сшил свое создание, мертва…

— Думаешь, я правильно поступаю?

Садр даже не развернулся, когда умертвие прошипело что-то нечленораздельное.

— Все эти жертвы, для чего? — он качнул бокалом, рассматривая густую красную жидкость при свете луны. — Или вернее, для кого? О, я отдал бы многое, чтобы мне хоть кто-то объяснил.

Он сжал ножку бокала, ломая ее. Стекло тут же впилось в кожу, не причиняя существенной боли. Остатки крови пролились на пол.

— Валлия пала. Падет и Рэффир, — продолжал Садр, вытягивая когтями осколок из ладони. — Затем Лэнииль. Что останется? Пустые земли. Мертвые люди. Хаос. Родится ли порядок после подобного? Или Боги снова вернутся, чтобы научить нас всех, как правильно жить? — он усмехнулся собственным доводам. — Может, мне убить полубога? Взять столицу Рэффир? А тебя к этому готовили? Разрушать, убивать? Тебе нравилось это? Или ты тоже притворялась?

Развернулся, чтобы получить хоть какой-то ответ, но умертвие лишь смотрело на него серо-голубыми глазами. Сознание пришлось уничтожить, оставив лишь толику разума для выживания и контроля над телом. Иначе ее нашли бы, даже в проклятомнебытиенашли! Дьявольские последователи, обожатели, сторонники… Да даже отец! Нельзя было так рисковать, пришлось прятать творение в пространственном артефакте, внутри которого был открыт путь внебытие.

— Жаль, ты не сможешь ответить. Твои советы могли бы помочь.

Садр сделал шаг вперед, не обращая внимания на шипение умертвия. Искаженный рот с множеством острых зубов растянулся в подобие усмешки. Плечи дернулись, руки напряглись. Но создание не может причинить вред своему хозяину. Это суть некромантии.

Вампир приблизился и протянул руку вперед, касаясь волос. Белоснежных, пепельных, настолько редких и настолько знакомых, что тошнота подступила к горлу.

— Я устал бороться за несуществующую жизнь.

Перед ним словно оказалась Элен. Ярость, ненависть, злоба накатили с такой силой, что вампир сжал прядь волос в руке. А что бы он сказал ей? Той, кто не стала его истинной лишь по злобной насмешке богов. Если бы не родился Мерак, Садр мог бы претендовать на ее руку и сердце, на ее тело и душу. На ее страсть и ненависть, и плевать, насколько сильно бы он потерял голову. Он был бы счастлив.

Рука вампира коснулась плеча, поглаживая выступающие шрамы. Холодная, наполовину живая, но без сознания разумного существа — перед ним просто кукла, до боли напоминающая Элен, зрительно лишь лет на десять старше. До безумного желания хотелось впиться в эти губы, пусть и растянутые искаженным магией ртом.

Он бы мог приказать ей обнять его, поцеловать — да что угодно, лишь бы почувствовать себя живым. Ему хотелось, чтобы здесь была Элен. Ненавистная ему и манящая. Растерзал бы он ее сразу или позволил бы хоть на мгновение, хоть совсем ненадолго почувствовать себя живым?.. Не будь он вампиром с проклятием крови, как и все наследники Валлии, он бы поборол тьму внутри. Развеял бы тягучие, до тошноты неприятные мысли и помог бы братьям отвоевать Валлию, отстроить заново разрушенное государство. Он давно позабыл других женщин, в каждой рабыне видя сходство с ведьмой. Он забыл тех, кто действительно мог любить его: темные эльфийки, пара смертных и глупых дев, несколько светлых. Даже если они когда играли в любовь, играли довольно хорошо. Но ни одна из них не принесла столько боли после себя: словно адское пламя прошлось по нему, выжигая все внутри, не оставляя надежд на что-то хорошее. Он бы простил бы Элен, нашел бы другую, женился, завел детей, если бы только не лютое желание заглушить боль внутри… И сейчас тьма рвалась наружу, вскипала в венах и жаждала одного — слепой мести.

— Я убью ее, — прошептал Садр, касаясь изуродованных скул умертвия, наблюдая за равнодушным взглядом некогда красивой ведьмы. — Она разрушила мою жизнь. Я разрушу ее.

Бледные пальцы сомкнулись на тонкой шее, умертвие дернулось, но тут же замерло, закрывая глаза. Даже если он сейчас покалечит ее, позже сошьет обратно. Однако Садр знал, что убивать ее нельзя — кто знает, какое из сотен нелепых пророчеств сбудется, когда ведьма, столетиями мучившая материк, умрет. Получит ли Элен ту силу, которой владеет ее мать? Однако рано или поздно создание умрет — ее истинный давно покинул этот мир, а значит, ее дочь получит всю мощь ведьмовской силы, как только сердце Арханны перестанет биться навсегда.

***

Сколько раз я представляла встречу с ним — наверняка в прошлой жизни мне не хватило бы пальцев обеих рук, чтобы сосчитать подобное. И сейчас, окруженная волками, эльфами, незнакомыми и теми, с кем я успела пройти довольно долгий путь, я чувствовалаего. Ни с чем несравнимое, жгучее и одновременно ледяное пламя внутри, тянущееся от меня к нему. Или наоборот. Или все вместе, точно не разобрать.

В воздухе, морозном, влажном от близости к морю, чувствовалась магия, разлитая от башни, которую наспех пытались отстроить. Кое-где даже виднелись новые основания, занесенные снегом, даже несколько вполне готовых каменных этажей. Только без крыш и поддерживающих структур. Словно все стояло благодаря магии.