Сексуальная культура в России - Игорь Семёнович Кон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сам я безуспешно пытался опубликовать статью на эту тему в журнале «Советское государство и право» в 1982 г. Вообще-то, я не собирался об этом писать, понимая, что ничего, кроме неприятностей, из этого не выйдет. Но на совещании ученых-сексологов социалистических стран в Лейпциге (1981 г.) известный сексолог из ГДР Зигфрид Шнабль неожиданно спросил, в каких странах существует антигомосексуальное законодательство и чем оно мотивируется, и оказалось, что оно есть только в СССР (румынских представителей на совещании не было). Мне было стыдно и неприятно, и по возвращении я решил, вопреки здравому смыслу, проинформировать начальство и спросить, что оно думает. Медики в лице Г. С. Васильченко сказали, что пытались поднимать этот вопрос, но руководство Минздрава всегда было против. Юристы же сказали, что у них нет для постановки этого вопроса достаточных аргументов. Главный редактор журнала «Советское государство и право» профессор М. И. Пискотин предложил мне вместо заведомо риторических вопросов написать об этом статью.
– Но вы же ее не напечатаете!
– Не знаю, попробуем. Во всяком случае, будет материал для обсуждения.
Я срочно изучил законодательство других стран и написал аргументированную статью. В пользу декриминализации приводился ряд аргументов:
– несоответствие советского законодательства нормам и принципам международного права;
– его противоречие общим представлениям современной науки;
– соображения гуманитарного порядка – поскольку люди не свободны в выборе сексуальной ориентации, карать за нее жестоко;
– отсутствие внутренней логики в самой правовой системе, карающей только мужской гомосексуализм;
– социальный ущерб вследствие отчуждения гомосексуалов от общества и заталкивания их в грязное подполье;
– санитарно-гигиенические соображения, в частности трудности борьбы с венерическими заболеваниями;
– неизбежность злоупотреблений при применении подобного законодательства со стороны правоохранительных органов.
Статью горячо поддержали профессора-медики Г. С. Васильченко и Д. Н. Исаев, но юристы испугались и передали статью в административный отдел ЦК КПСС, где сказали, что поднимать этот вопрос «несвоевременно». Тем все и закончилось.
Хотя на страницы печати вопрос не выносился, из проекта нового Уголовного кодекса РСФСР, подготовленного комиссией юристов в середине 1980-х годов, статья 121 была исключена. Однако обсуждение и принятие нового кодекса затянулось.
Существовали три точки зрения:
1. Полностью отменить статью 121 и вообще не упоминать сексуальную ориентацию в уголовном кодексе, поскольку дети и подростки, независимо от пола, защищены другими законами; эту позицию активно поддерживали юристы А. Н. Игнатов и А. М. Яковлев, психоэндокринолог А. И. Белкин и некоторые другие ученые.
2. Отменить уголовную ответственность за гомосексуальные контакты по обоюдному согласию между взрослыми, но сохранить вторую часть статьи 121, касающуюся детей и несовершеннолетних; такова была позиция многих работников МВД.
3. Оставить все, как было; этого требовали правонационалистические и религиозные организации.
С 1987 г. вопрос о том, что такое гомосексуализм и как относиться к «голубым», считать ли их больными, преступниками или жертвами судьбы, – стал широко обсуждаться на страницах массовой, особенно молодежной, печати («Московский комсомолец», «Комсомольская правда», «Собеседник», «Молодой коммунист», «Литературная газета», «Огонек», «Аргументы и факты», «СПИД-инфо», «Юность», подростковый журнал «Парус», некоторые местные газеты), по радио и на телевидении. Каждая такая публикация вызывала поток противоречивых откликов. Особенно большой резонанс имело мое интервью с Олегом Морозом в «Литературной газете» 29 марта 1989 г. (из-за деликатности темы оно готовилось к печати целых девять месяцев). Поводом к нему послужило следующее письмо:
«На страницах вашей газеты поднимаются различные проблемы, касающиеся разных сторон жизни как страны в целом, так и отдельных людей. Но об одной проблеме, о которой я хочу рассказать, наша пресса стыдливо умалчивает.
Я женщина, мать троих детей, и мне очень трудно писать об этом, но и молчать тоже нелегко. В таких вопросах советчиков не найдешь, не с кем и поделиться, спросить, как жить дальше.
Хочу рассказать о своем сыне Игоре. В детстве он мне не доставлял никаких хлопот. Рос послушным и способным мальчиком. Может, даже слишком послушным и добрым.
Чуткость, отзывчивость, мягкость души стали его основными чертами характера и в последующей жизни. Он очень болезненно переносил обиды (незаслуженные), всякую несправедливость, терпеть не мог жестокости, насилия. Такие черты характера и определяли круг людей его общения.
Закончил школу с отличными оценками, отслужил в армии. Затем поступил в институт, закончил его с отличием. Постоянно выполнял различные общественные поручения. Всегда был активен. Легко находил контакт с людьми. Они всегда к нему тянулись. Но, сказать по правде, близких друзей у него не было. Уже на старших курсах и тогда, когда он работал в НИИ, его часто охватывала хандра, чувство одиночества. Я начала ему говорить что пора обзавестись семьей, привести в дом жену. Но он уклончиво отвечал, что еще рано, что он не готов к семейной жизни, что хочет посвятить себя науке.
Поступил в аспирантуру, закончил. Работа над диссертацией приближалась к защите. Целыми днями пропадал в институте. Кроме основной работы читал еще лекции, постоянно был загружен общественной работой. Приняли в члены КПСС. Так незаметно ему перевалило за тридцать.
И тут – как гром среди ясного неба! Меня вызывают в РОВД (районный отдел внутренних дел) не то как на допрос, не то, чтобы я узнала, кто есть на самом деле мой сын. Оказывается, один из его знакомых попал в кожвендиспансер с венерической болезнью. При выяснении контактов он назвал моего сына и рассказал, что был с ним в гомосексуальной связи.
Начались допросы, очные ставки. Он не выдержал и хотел покончить жизнь самоубийством. Его спасли. Я плакала, просила, чтобы он остался жить хотя бы ради меня. И он пообещал мне это. Исключили из партии. Уволили с работы по статье. Закончилось следствие. Присудили ему год заключения.
Когда я подошла к прокурору и сказала, что будем жаловаться и подавать апелляцию, он ответил: «Что ж, пожалуйтесь, если вам не стыдно». А потом добавил, что он такую мразь вообще расстреливал бы.
Не скажу, что я испытываю симпатии к такому явлению. Но я мать, и мне, может, еще больше жаль такого ребенка. Ведь потом он мне рассказал, что это влечение идет помимо его воли. Что по-другому он не может не оттого, что он испорчен, извращен, а оттого, что это его потребность. И если он даже будет жить на безлюдном острове, все равно другим он не станет.
Через год он пришел из заключения. В настоящее время работает рабочим. Он остался таким же добрым и чутким, не злым к людям. Но это все равно уже не тот человек. Мы, родные, близкие, соседи, к нему относимся по-прежнему. Пытаемся делать вид, что ничего не произошло, все забыто, все осталось в прошлом.
