Затерявшийся. Дилогия - Мельнюшкин Игоревич

   - Это первая рота батальона, - начал докладывать Либава. - В роте девяносто шесть человек, ещё около десятка это командование батальона, включая самого Арайса, и хозяйственники. До конца года должна прибыть вторая рота. Им, такому количеству, дома теперь заниматься нечем. Сюда ехали, думали тоже самое будет - убийства, изнасилования, грабёж имущества, а их на охоту бросили. На нас. Пока они по мордасам ещё не получали, хорошенько, но до вчерашнего дня один труп и пару раненых уже имели. В вагоне поезда их было два десятка, так что остальные теперь, наверно, прочувствуют, куда, гады, попали.

   И ещё попробуем их группу, что в Жарцах сидит, если не уничтожить, чего хотелось бы, то хорошо потрепать. Там уже минус один, надеюсь, будет больше.

   - Узнали, почему так пёстро вооружены?

   - Да, их вооружали эсэсовцы, говорят, что те вооружены так же.

   - Да, мы с эсэсовцами уже встречались, у них, и правда, сплошная экзотика. Ещё что-нибудь говорят?

   - Двое болтают о чём спросишь, только толку мало. Вон сколько исписал, - парашютист показал ученическую тетрадь заполненную почти полностью. - Всё больше описание их подвигов, но это скорее трибуналу интересно. Читать будете?

   - Нет, старшине своему отдайте, - ответил и быстро вышел на воздух, дух в землянке был тяжёлый - пахло не только кровью, но и ещё смесью блевотины, мочи и прочих неэстетичных выделений организма.

   В землянке, где процессом руководил Тихвинский, всё было обставлено культурней. Неприятных запахов не было, допрос, на первый взгляд, шёл корректно. Дождался пока наш юрист снял показания с немецкого стрелка и того вывели.

   - Привет, Евгений.

   - Здравствуйте.

   - Есть чего интересного для нас?

   - Не особо. Немцы у нас двух типов. Первый, это экипаж бронепоезда, среди них и единственный офицер - лейтенант. Эти ничего нужного сказать не могут - так, кое-какие сведения по железнодорожной станции Полоцка, да о дорогах вокруг. Многое мы и сами знаем. Второй, охранники и засадники, что против нас действовали. От этих толку чуть больше: рассказали о постах, засадах, режиме несения службы, но тоже ничего неординарного. Я тут кое-что записал, в том числе фамилии и звания командиров, может пригодится.

  - Хорошо. Да, ты вроде летуна подслушал. Может он что-нибудь ценное сболтнул.

  - Нет, кроме того что завтра опять прилетит, ему это надоело, и в этом свинячьем лесу ни дерьма не видать.

   - Ладно, может завтра чего и высмотрит - Калиничев обещал.

  Зал был какой-то странный. Белый-белый, но в тоже время, не светлый, а непонятно мрачный. Вокруг всё дышало какой-то опасностью, что ли. Нет, скорее предчувствием опасности, или даже не так. Вот - это было преддверие опасности, не чувство, что может что-то неприятное случится, а знание, что это неприятное и опасное Нечто уже за порогом и обязательно придёт. Вдоль стен стояли белые ели. Опять же не покрытые снегом, инеем или грязновато-белой ватой, их олицетворяющей - они были белыми целиком: хвоя, ветви, стволы... И белыми они были не только снаружи, но и изнутри. Откуда я это знаю? Ниоткуда, просто уверен, что если сломать ветку, спилить ствол или разгрызть хвоинку, то внутри они окажутся такими же ослепительно-белыми, как и снаружи.

   Пол был зеркальным, но не скользким. Он будто подёрнулся изморозью, которая пробившись снизу, застыла тончайшим прозрачнейшим слоем, будто навек заморозившим эту зеркальность. А ещё вокруг было холодно. Отстранённо холодно. Сам я этого холода не чувствовал, выдыхаемый воздух не застывал моментально как в сказках, хотел даже плюнуть, чтобы проверить - не замёрзнет ли на лету, да постеснялся, но шестым чувством ощущал, что кругом стоит ужасная стужа. Задрав голову, увидел северное сияние - никогда не видел такого раньше, но судя по картинкам, это было именно оно. Вообще-то на картинах и фотографиях полярное сияние видно как бы сбоку, а это висело прямо надо мной. Оно состояло не из полотнищ, как я раньше считал, а было сплошное, только яркие сполохи прокатывались в будто бы промороженном и заледенелом воздухе.

   Решил осмотреть себя. Хм, оригинальненько. Чёрные смокинг, брюки, туфли, бабочка... Задрал брючину, затем скосил глаза, оттянув борт пиджака - чёрные носки ещё ладно, но антрацитовая в искру рубашка, это по-моему перебор, прямо ворон какой-то. Ага, вьющийся.

   Дзынь-нь-нь! Ого, только сейчас понял, что вокруг стояла оглушительная тишина, теперь нарушенная звуком разорванной струны. Звук шёл сзади. Обернувшись, увидел белоснежную арку в матово-зеркальной стене. А из арки всё отчетливее раздавался

  шелест и щелчки с тихим позвякиванием, будто кто-то равномерно, но неглубоко вбивал в лёд тонкий шип ледоруба.

   Её фигура оказалась в арке как-то неожиданно: вот только что было пусто, только нарастающий приближающийся звук, тихий, но оглушающий одновременно - и вот она уже входит в зал. Оделась она явно в противофазу мне, то есть во всё белое. Снежно-блестящее длинное, без лишних элементов, облегающее, только немного расклешённое ниже колен платье, обрамлённое понизу широким шелестящим воланом, прикрывающим открытые хрустальные туфли на высоченном тонком серебряном каблуке. Вот чем она так цокала! Короткие рукава почти не дают увидеть кожу рук, так - только совсем тонкую полоску, потому что остальное скрывают длинные атласные перчатки. Не хватает только длинного мундштука со слабо дымящейся сигаретой, но она не курит, да и терпеть не может, когда при ней это делают другие - я знаю! Странно, при её профессии, всё, что сокращает срок жизни человека, должно было бы приветствоваться, но такой у неё лёгкий бзик. В придачу к массе более тяжёлых.

   Явным контрастом выделяется чёрное каре волос с косой чёлкой. Сегодня волосы выглядят нормально, хотя лака она, наверное, извела немало. А вот косметики самый минимум, даже помада какого-то телесно-розоватого оттенка. Пока она идёт, а я решил не двигаться - хоть это слегка некультурно, на мой взгляд, но сломает всю выстроенную ею мизансцену. Да, в этот раз она выглядит почти как человек, даже эта походка хищницы, которая став чуть более свободной, начнёт выглядеть вульгарно, очеловечивает её. Если бы не жёлтый взгляд рассечённых вертикальным зрачком глаз - просто светская львица на собственном приёме. Ещё портит этот образ отсутствие ювелирных украшений. Странно, второй раз подряд вижу её без ювелирки, а ведь она это дело если не обожает, то, по крайней мере, не обходит вниманием.

   Сейчас она опять, как и в прошлый раз, застывает в полушаге.

   - Здравствуй!

   Не отвечая, она кладёт руки на мои плечи, огромные каблуки компенсирую нашу разницу в росте, и совсем слегка касается губами моей щеки. Вот тут стужа, наконец, пробирает до самой глубины внутренностей, даже сердце пропускает удар. Вот оно - чувство близости смерти.

   - А можно, без твоих шуточек, Мара?

   Она заразительно смеется. Наверно, так умеют смеяться только молодые девушки или даже девочки-подростки, не встречавшиеся пока с болью жизни.

   - Зачем звала?

   Она опять по-детски надувает губы, но взгляд уже холодный.

   - А если соскучилась? Может мне внимания не хватает.

   - Знаешь, привлекать твоё внимание, это как-то...

   - Знаю. Не любите вы меня, не цените, не уважаете... Только боитесь. Это я не о тебе...

   Она замолчала, вглядываясь мне в глаза.

   - Ладно, проехали. Ты не ответил на моё прошлое предложение, а я так давно не танцевала. Я танцевать хочу, бука!

   - Ты же знаешь как я танцую, а ты опять будешь пытаться вести.

   - Это отказ?

   - Ни в коей мере! Что я себе враг?

   - То-то же! Полонез, танго, твист?

   - Не умею.

   - Знаю. Тогда как всегда? Белый танец - дамы приглашают кавалеров!

   Зал наполнился вступительными тактами вальса. Какого? В музыке я всё же профан и Шуберта от Шумана не отличу. Мара положила руку мне на плечо, я приобнял её за талию... Первое, ещё слегка скованное движение ног, и вот уже двигаюсь в нужном темпе. Вальс это единственный танец, который, с горем пополам, я освоил на 'троечку'.

   - Почему Хель, ты же его не любишь? - я киваю на промороженные ели.

   - Ещё меньше я люблю шеол. Только люди, живущие в Синайской пустыне, могут представить себе преисподнюю, как раскаленную сковордку. Жуткий холод норманнов, конечно, тоже мне не сильно близок, это не родная Навь, но сегодня Хель как-то лучше передаёт сложившиеся обстоятельства.

   Очередной оборот, вдруг замечаю, что что-то изменилось. Под белыми, промороженными насквозь, елями мелькнуло что-то темное. Ещё один оборот и я встречаюсь глазами с человеком. Он одет в серую шинель, почти на самые глаза надвинута характерная немецкая каска, кожа лица пепельно-серая, но глаза живые, только подёрнутые плёнкой, но в глубине их видна мука. Вот ещё один, сжимающий в окоченевших руках 'маузер' с расколотым прикладом. Следующим был офицер в фуражке с зажатым в ладони тридцать восьмым 'вальтером'. А вот это не так - боец был одет в белый маскхалат, а в руках у него была 'светка'.