Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

Всадники сбавили темп и уже неторопливо рысили дальше по великолепному скаковому кругу — зеленой лужайке посреди многоэтажных домов, встающих один за другим на склонах холмов. Снова миновав финишную прямую легким галопом, Данросс подъехал к тому месту, где обычно совершался круг почета, и спешился. Ласково потрепав лошадь по шее, он бросил поводья конюху. Тот вскочил в седло и продолжил разминку.

Данросс расправил плечи: сердце бьется ровно, во рту привкус крови. Он чувствовал себя прекрасно, растянутые мускулы приятно ныли. Верхом он ездил всю жизнь. Официально скачки в Гонконге считались любительскими. В молодости он два сезона участвовал в состязаниях и продолжил бы карьеру жокея, но отец, тогда тайбань и главный распорядитель на скачках, предложил ему держаться подальше от ипподрома. А потом унаследовавший оба поста Аластэр Струан приказал Иэну отказаться от скачек под угрозой немедленного увольнения. Так что в соревнованиях он больше не участвовал, но по-прежнему бывал на тренировках конюшни «Струанз». И под настроение скакал на рассвете во весь опор.

Нужно было вставать, когда почти весь мир ещё спал, чтобы промчаться галопом в полумраке: само это действо, и восторг от него, и скорость, и опасность прочищали голову.

Данросс сплюнул, чтобы избавиться от тошнотворно-сладкого привкуса, который появляется, когда ты не первый. «Ещё и лучше, — думал он. — Я мог бы одержать верх над Ноубл Стар сегодня, но я и так был первым, не на прямой, так на повороте».

На песчаной дорожке разминали других лошадей: одни выходили на круг, другие покидали его. Кучками стояли, беседуя, владельцы лошадей, тренеры и жокеи, а мафу — конюхи — прогуливали скакунов с наброшенными попонами. Мимо прошла легким галопом Баттерскотч Лэсс, великолепная кобыла Ричарда Квана — белая звездочка на лбу, изящные щетки, — и жокей, сидевший на ней как влитой, смотрелся очень неплохо. На противоположной стороне ипподрома породистый жеребец Горнта, Пайлот Фиш, рванул галопом за Импейшнс, ещё одной лошадью из конюшни «Струанз». Эту новенькую, молодую, ещё не участвовавшую в соревнованиях кобылку приобрели недавно, на первой выставке этого сезона. Данросс критически оглядел её. «Выносливости не хватает. Вот пройдет сезон-другой, и будет видно». Пайлот Фиш пронесся мимо неё, кобылка в испуге метнулась в сторону, а потом полетела в погоню, но жокей сдержал лошадь, приучая переходить в галоп по воле седока.

— Ну так что, тайбань? — обратился к Данроссу его тренер, крепкий как железо русский эмигрант, с задубевшим лицом и седеющей шевелюрой. Ему было уже около семидесяти, и он работал на «Струанз» третий сезон.

— Так и что, Алексей?

— Значит, дьявол вселился в вас, и вы дали ему шпоры, и видели, как рванулась вперед Ноубл Стар?

— Ноубл Стар любит померяться силами. Она такая, и все это знают, — спокойно ответил Данросс.

— Да, но я предпочел бы, чтобы сегодня об этом вспомнили только я и вы, а не... — Невысокий мужчина махнул мозолистым большим пальцем в сторону зрителей и ухмыльнулся. — А не каждый viblyadok в Азии.

Данросс ухмыльнулся в ответ.

— Слишком много ты подмечаешь.

— Мне и платят за то, что я слишком много подмечаю.

Алексей Травкин мог обскакать, перепить и обставить в работе человека вполовину моложе. Среди других тренеров он держался особняком. И о своем прошлом с течением лет рассказывал разное — как и большинство тех, кто, пережив великую смуту российских, а затем китайских революций, теперь кочевали по разным уголкам Азии в надежде обрести покой, найти который им было не суждено.

Алексей Иванович Травкин покинул Россию и попал в Маньчжурию, в Харбин, в 1919 году. Потом перебрался южнее, в международный сеттльмент Шанхая[148], где стал участвовать в скачках и побеждать. Прекрасный наездник, он знал о лошадях больше, чем большинство людей знают о самих себе, и вскоре стал тренером. Когда в сорок девятом вновь случился исход, он бежал на юг, на этот раз в Гонконг, где прожил несколько лет, а потом двинулся ещё южнее, в Австралию, которую объездил вдоль и поперек. Но Азия манила его, и он вернулся. У Данросса в то время не было тренера, и он предложил Травкину конюшню Благородного Дома.

— Я берусь, тайбань, — тут же сказал Травкин.

— Но мы ещё не говорили о деньгах.

— Вы джентльмен, я тоже. Вы будете платить мне больше всех из соображений престижа — и потому что лучше меня не найдете.

— Не найду?

— А с чего бы ещё вам предлагать мне работу? Вам тоже не нравится проигрывать.

Прошлый сезон был хорошим для них обоих. Первый оказался не очень. Оба понимали, что наступающий сезон станет настоящей проверкой. Скакавшая мимо Ноубл Стар красиво перешла на свободный бег.

— Что насчет субботы? — спросил Данросс.

— Она будет стараться.

— А Баттерскотч Лэсс?

— И эта тоже. Как и Пайлот Фиш. Как и все остальные — во всех восьми заездах. Расклад получается очень необычный. Нужно будет крайне внимательно следить за участниками.

Данросс кивнул. Он заметил Горнта, который беседовал у круга почета с сэром Дунстаном Барром.

— Я буду очень расстроен, если проиграю Пайлот Фишу. Алексей усмехнулся, заметив с иронией:

— В таком случае вам лучше выступать на Ноубл Стар самому, тайбань. Тогда, если положение будет угрожающим, вы сможете оттеснить Пайлот Фиша на ограду или хлестнуть жокея плетью по глазам. А? — Старик взглянул на него. — Вы ведь так и поступили бы с Ноубл Стар сегодня, будь это скачки?

— Это были не скачки. Кто знает?.. — улыбнулся в ответ Данросс. Подошедший мафу поздоровался с Травкиным и передал ему записку.

— Вам письмо, сэр. Мистер Чой просил, когда у вас будет время, взглянуть, как подковали Чардистана.

— Я скоро туда подойду. Скажи ему, чтобы Буканиру добавили отрубей, сегодня и завтра. — Нахмурившись, Травкин повернулся к Данроссу, который пристально наблюдал за Ноубл Стар: — Вы не собираетесь участвовать в заезде в субботу?

— На данный момент — нет.

— Я бы не советовал. Данросс рассмеялся.

— Знаю. До завтра, Алексей. Завтра поработаю с Импейшнс. — Он дружески похлопал тренера по плечу и ушел.

Травкин посмотрел ему вслед. Потом скользнул взглядом по лошадям, вверенным его попечению, и попадавшимся на глаза скакунам конкурентов. Он знал, что в субботу схватка будет жестокая и что за Ноубл Стар нужен глаз да глаз, и улыбнулся про себя: приятно участвовать в игре, где ставки так высоки.

Он развернул записку, которую держал в руке. Она была короткой — всего несколько строк по-русски — и начиналась так: «Привет из Кургана, ваше высочество. У меня есть вести об Анастасии...» У Алексея перехватило дыхание, он побледнел. «Клянусь кровью Христовой! — чуть не вскрикнул он. — Никто в Азии не знает ни того, что мой дом стоял в Кургане, на равнинных берегах реки Тобол, ни что мой отец был князь Курганский и Тобольский, ни того, какое имя носила моя юная жена, — кажется, тысяча жизней минула с тех пор, — которую поглотила революция, пока я воевал со своим полком... Клянусь Господом, я никому не называл её имени, даже про себя не смел его повторять...»

Ошеломленный, он перечитал записку. «Что это — ещё одна дьявольская выдумка Советов, врага всех русских людей? Или этот человек свой? О Господи Иисусе, пусть он будет свой».

После слова «Анастасии» в записке значилось лишь: «Прошу встретиться со мной в задней комнате ресторана „Зеленый дракон", что в переулке около дома 189 по Натан-роуд, сегодня в три». Подписи не было.

На другой стороне паддока[149] рядом с финишем направлявшийся к своему тренеру Ричард Кван вдруг заметил Улыбчивого Цзина, председателя совета директоров банка «Цзин просперити», который приходился ему дальним родственником. Тот стоял на трибуне, направив бинокль на Пайлот Фиша.

— Привет, Шестой Двоюродный Брат, — радушно окликнул Кван по-кантонски. — Ел ли ты рис сегодня?

Хитрый старик тут же насторожился.

— Денег ты у меня не получишь, — грубо бросил Цзин, обнажив зубы, торчавшие вперед, из-за чего казалось, что он постоянно улыбается.

— Почему это? — так же грубо спросил Ричард Кван. — Получил от меня взаймы семнадцать, ети его, миллионов и...

— Да, но это ссуда до востребования через девяносто дней — хорошо вложенные деньги. Мы всегда платили сорок процентов по займам, — огрызнулся старик.

— Ах ты, жалкая старая кость, я помог тебе, когда ты нуждался в деньгах! Теперь пора возвращать долг!

— Возвращать? Что возвращать? — Улыбчивый Цзин сплюнул. — За все эти годы я возвратил тебе целое состояние. Я рисковал, а ты извлекал прибыль. Вся эта беда случилась в самое неподходящее время! У меня ни единого медяка наличностью! Я не такой, как некоторые банкиры. У меня деньги всегда используются с умом.