Эпоха роста. Лекции по неокономике. Расцвет и упадок мировой экономической системы - Олег Вадимович Григорьев

выделит деньги, тут же появляется толпа тех, кто будет кричать: смотрите, имярек уже выделил деньги, уже сделал выигрышную ставку. За новой технологией будущее – кто не успеет, тот навсегда опоздает.

Я помню, как в начале нулевых годов появилась информация, что какое-то уважаемое подведомство ООН сообщило, что согласно его оценкам нанотехнологии являются самым перспективным направлением исследований. Я не поленился, посмотрел в первоисточник. Да, там такие слова были сказаны, хотя общий тон был более умеренный. Но самое главное, на основании каких данных делалась эта оценка. Не на основе реальных результатов, достигнутых нанотехнологиями. В докладе как раз подчеркивалось, что их нет и они нескоро появятся. А весь вывод базировался на том, что за последние несколько лет нанотехнологии лидировали по количеству средств, привлеченных на исследования в этой области. В общем, перспективность технологии определяется тем, сколько денег в нее влили, то есть успешностью рекламной кампании, чистым пиаром.

Кризис рынка высокотехнологичных компаний, унесший триллионы долларов инвестиций, был естественной расплатой за такой подход. Впрочем, как показывает опыт последних лет, должные уроки из этого кризиса не были извлечены, так что очередная расплата последует. А что? Денег в финансовом секторе сейчас стало меньше, но у кого-то они остались. Вкладывать их опять-таки некуда. А система уже сложилась – надо только постоянно подкидывать новые модные темы.

Я не хочу сказать, что вложения в новые технологии вовсе уж бесполезны. Обильные денежные вливания куда бы то ни было какой-то результат могут дать. И IBM, и Microsoft, и Apple, и некоторые другие реально успешные компании информационного сектора – не фикция. Но их финансовые результаты просто несопоставимы с общим количеством средств, вложенных в эту отрасль. В целом же она убыточна и будет приносить убытки и впредь.

Можно указать отрасли, в которых применение информационных технологий действительно принесло и гигантский рост производительности, и значительный рост доходов. Прежде всего, это банковская отрасль, которую информационные технологии действительно преобразили до неузнаваемости. Понятна и ошибка финансистов – они реально видели, что дает развитие новых технологий для их бизнеса, и предположили, что такой же эффект может быть получен всюду. А это оказалось далеко не так.

Но нет худа без добра. Гигантские вложения финансового сектора в новые технологии, пусть даже и бесплодные (вспомните, что я говорил раньше о банкротствах), способствовали активному перераспределению финансовых денег в потребительские, и способствовали поддержанию спроса в развитых странах.

2. Потребительское и ипотечное кредитование. В сущности, это единственный рынок, на котором компании финансового сектора могли рассчитывать заработать в тех условиях, которые сложились в мировой экономике к 1970-м годам. Причем речь шла именно о рынке развитых стран, где население было богато, обладало определенными накоплениями, так что риски невозврата кредитов были низки. Опять-таки на Западе потребительские кредиты уже укоренились как часть культуры экономической жизни.

Конечно, в связи с переносом производства в развивающиеся страны доходы населения должны были падать, и они действительно по крайней мере не росли. Семейные доходы, да, увеличивались, но только потому, что женщины массово пошли на работу (в 1960-е годы это было редкостью).

Но доходы снижались не сразу и не у всех. К тому же в образовывавшемся пузыре возникали вторичные доходы (я об этом уже говорил). А пока о самом пузыре. По мере роста масштабов переноса производства в развивающиеся страны количество денег у финансового сектора тоже быстро росло. Направление их использования было одно – кредитование, поэтому неудивительно, что ставка процента постоянно снижалась. Снижение ставки процента делало кредиты более доступными. Более того, постоянное снижение ставки, став нормой, способствовало тому, что потребители теряли бдительность. Действительно, ранее взятый кредит всегда можно было рефинансировать по более низкой ставке, уменьшая текущие выплаты, так что величина задолженности перестала быть жестким ограничителем. В конечном счете банки стали кредитовать кого ни попадя.

В общем, на протяжении значительного периода времени, практически четверти века, шел прирост задолженности потребительского сектора перед финансовым, что способствовало увеличению потребительских денег в экономической системе. При этом ставки процента устойчиво снижались.

3. Постоянное снижение ставки процента поощряло залезать в долги не только потребителей, но и правительства. Для политиков наступило золотое время. Проблемы решались сами собой. Можно было снижать налоги, перетягивая на себя интерес финансового сектора, чтобы он переносил свои издержки в страну. Тогда в моде была кривая Лаффера, якобы показывающая, что высокий уровень налогообложения способствует не росту, а наоборот, снижению поступлений средств в бюджет. И что если правительство хочет увеличить доходы, ему следует скорее снижать налоги [152].

В принципе, учитывая, что низкий уровень налогообложения экономит издержки финансового сектора, определенная доля правды в таком рассуждении есть. Впрочем, этот принцип мы должны рассматривать не применительно к изолированной стране, а ко всем странам сразу. Ведь ничто не мешает другим странам поступить таким же образом – и тогда снижение налогов всем вместе принесет снижение бюджетных доходов. Но это рассуждение требует понимания необходимости выделения финансового и потребительского сектора и умения анализировать взаимоотношения между ними.

Временно (как казалось) выпадающие доходы можно было компенсировать за счет наращивания государственных долгов, как опять-таки казалось, тоже временного. Считалось, что когда доходы бюджета вырастут, появится возможность расплатиться с долгами и держать уровень задолженности под контролем. Но поскольку все проводили примерно одну и ту же политику, то снижение доходов становилось постоянным и долги только накапливались.

Накапливались они и под влиянием других дурацких идей, которых много расплодилось в то благословенное время. Считалось, что инвестиции в инфраструктуру помогают экономическому росту. Здесь рассуждали точно так же: возьмем в долг, построим инфраструктуру, пойдет экономический рост, появятся деньги, чтобы расплатиться с долгами. Вот Испания сейчас и не знает, что ей делать с пустыми аэропортами и дорогами, ведущими в никуда. Но ее опыт, судя по всему, мало чему научил Китай.

Еще модно было вкладываться в «человеческий капитал», в «инфраструктуру инноваций», да мало ли куда. В мире работают сотни тысяч экономистов, возможно, что счет идет на миллионы. Они только тем и занимаются, что без конца придумывают новые факторы экономического роста, и все эти факторы требуют денег, которые правительства охотно давали, поскольку реально это практически ничего не стоило.

Конечно, иногда раздавались трезвые голоса, предупреждавшие о том, что бесконечно наращивать долг опасно. Америка при Клинтоне даже начала сокращать уровень задолженности, что, впрочем, длилось недолго. Из крупных экономик одна только Великобритания воспользовалась эпохой процветания, чтобы снизить уровень государственного долга – однако когда она оказалась вынуждена предоставить помощь своему банковскому сектору, все достигнутые