Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Булыга Сергей Алексеевич

— Бросил ее в печь, — сказал Маркел.

— Вот! — сказал Ададуров. — Змеюка какая! Думал, шахмату сожжет, и следов никаких не останется. А вот и нет! А хвост остался! Беличий! Хвосты всегда остаются… И мы про них расскажем. Всем! Пусть все знают! Рассказывай!

— Что рассказывать? — спросил Маркел.

— С самого начала начинай, — опять сердито сказал Ададуров. — И ясно и просто говори. Мне же это после в Думе повторять, а там… Ну! Начинай. Вот ты приехал в Москву, зашел к дяде Трофиму. Дальше!

— Дядя Трофим стал накрывать на стол.

— Это пропускаем. Дальше!

— Наутро прибегают, говорят, что лопаря зарезали. Мы сразу пошли в Ближний застенок. Там он лежал. Дядя Трофим его перевернул…

И дальше Маркел еще долго рассказывал. Ничего не утаивал, как на духу: и про пищика Гришу, и про ведьму Домну, и про Савву, про Шкандыбина, про Бельского, про всех! Только на всякий случай не стал рассказывать про Параскиного дядю Тимофея. Потому что мало ли, и не чужой ведь человек. А так все рассказал. И даже еще в конце прибавил, что ему очень досадно то, что он отдал шахмату Бельскому и тот ее сжег и теперь нет никаких улик.

— Э, не горюй!.. — сказал на это Ададуров. — Главная улика вон где — лежит в Архангельском соборе, свечку держит. А про шахмату забудь. Тьфу на нее! Боярин про нее смеялся, говорил, что дурень Бельский думает, шахмату сжег — и ничего не осталось. Да у нас стрельцы остались, девять полков, а что у него? Один безголовый цесарь, да и того он сдуру сжег. И чья теперь возьмет?

— Боярина, конечно, чья еще.

— Правильные речи говоришь! — похвалил Маркела Ададуров. — И рассказал ты все складно, понятно. Но в последний раз ты это рассказывал. Понял?

— Как это в последний? — опасливо спросил Маркел.

— А вот так! — очень строго сказал Ададуров. — Было дело и закрылось. Зачем понапрасну народ будоражить? Это же сразу, как только узнают, пойдут кривотолки: на государя руку подняли, перехитрили государя, оплошал государь… А так чинно, ясно: государь преставился! Пришел положенный срок, и Бог его к себе прибрал. Без всякой шахматы! Вот как оно должно быть. И так и будет. Да и что теперь по государю слезы лить? Его теперь не оживишь, не воротишь. Помер — и помер. А Бельского накажем, это обязательно! И тебя, не бойся, не забудем. Будешь молчать, не забудем по-доброму, станешь трепать языком, за язык и подвесим. Теперь все понял? Вот и славно. Чарочку налей да выпей. А мне пора в Думу, меня там бояре ждут.

Ададуров встал, надел шапку, хмыкнул на прощание и вышел. А Маркел сидел столбом, не шевелясь, и смотрел ему вслед, на закрытую дверь. Потом повернул голову и стал смотреть на божницу. Потом медленно перекрестился. Потом вдруг подумал: Бельского поперли, прости, Господи, и так ему и надо, псу. Сколько народу погубил! Да вот если б только одного его поперли, а так с ним и царицу Марью, и царевича, и Телятевскую, и, может, и Параску с ними. В Углич, в глухомань какую! Эх, дальше подумал Маркел, вот как всегда в жизни бывает: и горе и радость рука об руку ходят. А чем его дело кончилось? Пшиком! Сколько раз голову в петлю совал, под нож подставлял, сколько людей вокруг убито, покалечено, оболгано, разорено, а теперь вдруг получается, что ничего этого не было, вот как! Ни шахматы, ни яду не было, ни ведьмы Домны. И дядю Трофима на твоих глазах не резали. Нюську не крали. И даже про царский палец с дыркой — про это тоже ты, Маркел, спьяну придумал. Да и кому тот палец нужен? Га! На него даже не глянут, а поскорей схоронят, накроют плитой и скажут: ты чего, Маркел, это тебе привиделось, ничего такого не было, не тревожь народ, государь сам по себе преставился, Божьим судом, а злодея накажем, ты не сомневайся, Маркел! Да и не твое это уже дело, а ты теперь, главное, молчи, пока язык не вырвали, а мы тебя за это после отблагодарим. Га! Знаем мы это «после»! Кто же не знает, чего ваши обещания стоят, во что ваши золотые горы оборачиваются? Поэтому ничего мне от вас не надо, а только хоть бы не убили. Я же много чего знаю, вдруг сболтну? Ненароком, по пьянке. Поэтому они сейчас посудят, порядят и приговорят у себя в Думе: а давайте этого рославльского под лед! Подумав так, Маркел не удержался и встал за столом. В горле сперло, стало тяжело дышать. А что, дальше подумал Маркел, ворон ворону глаз не выклюет, сговорятся они, ударят по рукам и подошлют человека. О, тут же подумал Маркел, а вот и шаги скрипят! Под окном кто-то прошел… И не один! Маркел отступил к печи и тряхнул рукавом, проверил, как там нож. Нож был на месте, Маркелу стало спокойнее.

А шаги поднялись по помосту, подошли к входной двери, открыли ее и прошли через сени, открыли внутреннюю дверь… И в горницу вошел Мартын, князя Семена дворский, а за ним два сторожа с бердышами наголо, конечно. Мартын на вид был очень злой. И таким же злобным голосом спросил:

— Чего глазья выпучил? Никогда меня не видел?

Маркел ничего не ответил, а только подумал: как только ближе сунется, сразу пырну! А Мартын уже опять заговорил, и теперь уже такое:

— Меня князь Семен прислал. Он сейчас в Думе. Так они там вот что приговорили: пока подберут приличного человека, вместо Трофима будешь ты. — И, не удержавшись, сердито прибавил: — Не знаю, чем они там в Думе думают!

И, злобно тряхнув головой, Мартын пошел к дальней, запечатанной двери. Сторожа, взяв со стола огонь, пошли за ним. Маркел пошел за сторожами. А дальше было так: один сторож светил, второй рвал клещами гвозди, а Мартын снимал печати. После он специальным железным крючком сунул в кованую скважину, там провернул — и дверь отворилась. Они, все четверо, в нее вошли. Там была маленькая горенка, обставленная очень просто: лавка, сундук, божница, возле лавки столик, сбоку и вниз от божницы окошко. И это все.

Да! А дальше была еще одна дверь. Мартын подошел к той двери и приоткрыл ее. Маркел тихо охнул! За дверью были богатые сени, а еще дальше, на другой их стороне, виднелась еще одна дверь, по обеим сторонам которой стояли рынды с бердышами. Бердыши были серебряные, золоченые. То есть там, понял Маркел, был прямой ход к князю Семену, вот как! И пока Маркел об этом думал, Мартын осторожно прикрыл дверь и очень негромким голосом сказал:

— Это если очень скоро надо. А понапрасну не хаживай. А если вдруг с той стороны закрыто, постучи, — и показал, как стучать.

После они все четверо вернулись в Маркелову горницу. Хотя, тут же подумал Маркел, теперь и та горница его, и эта. Не обманул Ададуров! Или это без него решили? Конечно, без него, это сам князь решил! Эх, дальше подумал Маркел… Но еще дальше он подумать не успел.

— Ладно, — сказал Мартын, — обживайся. А у меня дела. — И вдруг спросил: — А знаешь, от чего государь помер? — И сам же ответил: — Удар с ним случился. Это его лекаря, Ивана Нилова, сегодня из-под стражи выпустили, привели в собор, он государя посмотрел и приговорил, что это был удар. А Нилов — сильный лекарь! Если бы Богдашка его под стражу не запер, он бы государя выходил. И был бы жив государь! И Трофим был бы жив. И не ходил бы ты в стряпчих, Маркелка. А так везет дурням! Какое время пришло гадкое!

И развернулся и пошел из горницы. Сторожа пошли за ним.

Когда Мартын со сторожами вышел, Маркел по-прежнему стоял посреди горницы, не зная, что и делать и что и думать. Он стряпчий! Он живет в Москве! Его сам боярин Годунов приметил! Он к князю Семену вхож! Он…

А где Параска? Куда она пропала? А Нюська где? Чего они так долго не возвращаются? Может, с ними что случилось? Может, их уже забрали в Углич? А что, у нас такое запросто! А если так, тогда зачем все это? Да как же так? Да…

Ну, и так далее. Маркел стал ходить взад-вперед по горнице. Ничего ему же не было любо! Так он ходил, ходил, останавливался возле божницы, крестился и опять ходил, опять останавливался, опять ходил и думал, что гадалка ведь была права: околдовала его черная вдова, присушила и лишила ума-разума!

56

Вдруг за стеной что-то брякнуло. Маркел остановился и прислушался. Еще раз брякнуло! А потом раздался голос Нюськи. Потом Параски. Они о чем-то тихо, вполголоса спорили. Маркелу стало жарко, он поправил ворот. Схватился за шапку и надел ее. Нюська продолжала говорить. Маркел вытащил нож из рукава и засунул за голенище. Повернулся на иконы и перекрестился. Святой Никола с той большой иконы ему как будто подмигнул. Маркел улыбнулся и пошел к двери.