Великий перелом - Гарри Тeртлдав

Людмила вздохнула.

— На самом деле я хочу одного, — сказала она в пространство, — уйти куда-нибудь — одной или с Генрихом, если он захочет, — и забыть эту войну и что она вообще когда-то началась. — Она рассмеялась. — И раз уж я желаю этого, почему бы мне не пожелать заодно и луну с неба?

Томалсс расхаживал взад и вперед по бетонному полу камеры. Его когти стучали по твердой неровной поверхности. Он подумал, сколько времени понадобится, чтобы проделать на полу канавку или даже протереть бетон насквозь до земли, — тогда бы он прорыл отверстие в земле и сбежал.

Конечно, это зависело от того, насколько толстым был бетон. Если тосевиты положили лишь тонкий слой его, понадобится не больше трех или четырех сроков жизни.

В небольшие узкие вертикальные окна его камеры проникало очень мало света. Окна были помещены слишком высоко, чтобы он мог выглянуть наружу — и чтобы кто-то из Больших Уродов смог посмотреть внутрь. Ему объяснили, что если он поднимет крик, его без лишних слов пристрелят. Он поверил. Предостережение вполне соответствовало характеру тосевитов.

Он пытался вести счет дням, царапая черточки на стене. Не получилось. Он забыл однажды сделать отметку — или подумал, что потерял день, — и на следующее утро нарисовал две черточки вместо одной — только затем, чтобы впоследствии решить, сбился он в конце концов или все-таки не сбился… В результате его самодельный календарь оказался неточным, а потому бесполезным. Точно он теперь знал только одно: он здесь навсегда.

— Чувствительное лишение, — сказал он. Если никто снаружи не подслушивал его, он говорил сам с собой. — Да, чувствительное лишение: этот эксперимент, который проклятая самка Лю Хань проделывает со мной. Как долго я смогу не испытывать ничего и не допустить повреждения рассудка? Не знаю. Надеюсь, что и не узнаю.

Что предпочтительнее — постепенный переход в безумие, когда он наблюдает за каждым своим шагом вниз, или быстрое убийство? Этого он тоже не знал. Он даже начал задумываться, не следует ли предпочесть физические мучения, которые Большие Уроды, как и положено варварам, изобретали не задумываясь. Если пытки начинают казаться привлекательными — разве это не путь в безумие?

Он сожалел, что благополучно перенес холодный сон на борту космического корабля, что увидел проклятый Тосев-3, что повернул глаза в сторону этой Лю Хань, что наблюдал, как скользкий окровавленный детеныш появляется из генитального отверстия между ее ног, жалел — о, как он об этом жалел! — что взял этого детеныша и стал изучать…

Эти сожаления, конечно, были бесплодны. Он лелеял их постоянно. И никто не смог бы отрицать, что они были в высшей степени рациональны и разумны, являясь продуктом работы соприкасающегося с действительностью разума.

Он услышал резкий металлический щелчок и почувствовал, как слегка дрогнула постройка, в которой он находился. Он слышал шаги в комнате перед камерой и стук закрывающейся внешней двери. Кто-то открывал замок, удерживавший его в заточении. Замок щелкнул со звуком, отличным от того, с каким открылся наружный.

Внутренняя дверь, скрипя петлями, которым требовалось масло, отворилась. Томалсс радостно задрожал — так сильно хотелось ему поговорить с кем-нибудь, пусть даже с Большим Уродом.

— Благород… ная госпожа, — проговорил он, узнав Лю Хань.

Она не сразу ответила ему. В одной руке она держала автомат, другой прижимала к бедру детеныша. Томалсс с трудом узнал в детеныше существо, которое он изучал. Когда детеныш принадлежал ему, он не надевал на него никакой одежды, исключая необходимый предмет, охватывавший тело посредине, — чтобы предотвратить расплескивание выделений по лаборатории.

Теперь же — теперь Лю Хань одела детеныша в сияющие ткани ярких цветов. Даже в черных волосах детеныша были привязаны кусочки лент. Украшение поразило Томалсса, как глупое и ненужное: сам он просто заботился о том, чтобы волосы были чистыми и неспутанными.

Детеныш некоторое время смотрел на него. Наверное, вспоминал? Он не мог это проверить: его исследования прервались прежде, чем он смог изучить подобные вещи. Он даже не мог узнать, сколько времени уже находится здесь.

— Мама? — спросил детеныш по-китайски без вопросительного покашливания. Маленькая ручка показала на Томалсса. — Это? — И снова вопрос был задан на тосевитском языке, без намека на то, что он учился языку Расы.

— Это маленький чешуйчатый дьявол, — ответила Лю Хань, также по-китайски. Она повторила: — Маленький чешуйчатый дьявол.

— Маленький чешуйчатый дьявол, — как эхо повторил детеныш. Слова были произнесены не совсем правильно, но даже Томалсс, чье знание китайского языка было далеко от превосходного, без труда понял его.

— Хорошо, — сказала Лю Хань и сморщила свое подвижное лицо в выражении, которое Большие Уроды использовали, чтобы показать дружественное расположение.

Детеныш не ответил такой же гримасой. Он не делал этого и когда находился у Томалсса, — может быть, из-за того, что некому было подражать. Дружеская мина сошла с лица Лю Хань.

— Лю Мэй почти не улыбается, — сказала она. — В этом я обвиняю вас.

Томалсс понял, что самка дала детенышу имя, напоминающее ее собственное. «Семейные отношения среди тосевитов критичны», — напомнил он сам себе, вновь на мгновение превратившись из пленника в исследователя. Затем он увидел, что Лю Хань ждет ответа. Полагаться на терпение Большого Урода с автоматом в руках не следовало. Он поспешил заговорить:

— Может быть, я и виноват, благородная госпожа. Возможно, детенышу требовался образец для подражания. Я не могу улыбаться, поэтому я не мог служить образцом. Нам подобные вещи оставались неизвестными, пока мы не встретились с вами.

— Вам не следовало браться за изучение их, — ответила Лю Хань. — А в первую очередь вы не должны были забирать у меня Лю Мэй.

— Благородная госпожа, я жалею, что взял детеныша, — сказал Томалсс и подтвердил это усиливающим покашливанием.

Детеныш — Лю Мэй, напомнил он себе — завозился на руках у Лю Хань, словно вспомнил что-то знакомое.

— И я не могу отменить то, что сделал. Слишком поздно.

— Слишком поздно для многих вещей, — сказала Лю Хань, и он подумал, что она собирается пристрелить его на месте. Лю Мэй снова заерзала у нее на руках. Лю Хань посмотрела на маленькую тосевитку, вышедшую из ее тела. — Но еще не поздно для всего остального. Вы видите, что Лю Мэй становится настоящей человеческой личностью, она одета в соответствующую человеческую одежду, говорит на человеческом языке.

— Да, я это вижу, — ответил Томалсс. — Она очень… — Он не знал по-китайски слово «приспособляющаяся» и стал придумывать, как выразить иначе то, что он имел в виду. — Если меняется способ ее жизни, то она меняется вместе с ним очень быстро.

Тосевитская приспособляемость донимала Расу с того дня, когда флот вторжения пришел на Тосев-3. Еще одному примеру приспособляемости не было причин удивляться.

Даже в сумрачной маленькой камере глаза Лю Хань заблестели.

— Вы помните, когда вы возвращали мне моего ребенка, вы злорадствовали, потому что растили ее, как маленького чешуйчатого дьявола, чтобы она не стала достойным человеческим существом? Вот то, что вы тогда сказали.

— Видимо, я был неправ, — сказал Томалсс. — Я жалею, что сказал это. Мы, Раса, постоянно обнаруживаем, что о вас, тосевитах, мы знаем гораздо меньше, чем нам кажется. В этом одна из причин, почему я взял детеныша: постараться узнать побольше.

— Одна из вещей, которую вы узнали, — вам вообще не следовало брать ее! — возмущенно отреагировала Лю Хань.

— Истинно! — воскликнул Томалсс и снова добавил усиливающее покашливание.

— Я принесла сюда Лю Мэй, чтобы показать вам, насколько неправы вы были, — сказала Лю Мэй. — Вам, маленьким чешуйчатым дьяволам, не нравится, когда вы неправы.

В голосе ее слышалась насмешка: Томалсс достаточно хорошо знал, как говорят тосевиты, и был уверен в своем истолковании. Она продолжала по-прежнему насмешливым тоном:

— Вы не были достаточно терпеливым. Вы не подумали о том, что произойдет, когда Лю Мэй побудет среди людей некоторое время.

— Истинно, — снова сказал Томалсс, на этот раз тихо.

Каким глупцом он был, насмехаясь над Лю Хань и не задумываясь о возможных последствиях. Подобно тому как Раса недооценивала Больших Уродов в целом, точно так же он недооценил эту самку. И теперь, как и вся Раса, он расплачивался за ошибку.

— Я скажу вам кое-что еще, — сказала Лю Хань. Очевидно, она хотела его напугать. — Вы, маленькие чешуйчатые дьяволы, вынуждены были согласиться на переговоры о мире с различными нациями человечества, потому что понесли слишком большой урон в боях.

— Я не верю вам, — сказал Томалсс.