Белый Крым. Мемуары Правителя и Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России - Петр Врангель

Обещанный войскам армии отдых был отменен, и наступление возобновилось.

Противник решил во что бы то ни стало удерживать Камышин, объявленный красными «крепостным районом» и усиленно укрепленный. Войскам 10-й советской армии удалось на некоторое время задержать наше наступление на Балыклейских позициях – ряд наших атак успехом не увенчался.

Новые потери еще более ослабили наши полки, многие из коих насчитывали 200–150 шашек. Весь состав 4-го конного, 1-го и 2-го Кубанских корпусов, казаков и пластунов (6-я пехотная дивизия, босая и необученная, в счет принята быть не могла) составляли 5000 шашек и 4000 штыков.

Численность многочисленных штабов равнялась почти численности войск. При этих условиях ни правильного управления, ни правильной организации быть не могло, и я прибыл в Екатеринодар лично просить Вас о сведении трех Кубанских корпусов в один и о расформировании армии.

Мой доклад сочувствия не встретил. Генералом Романовским, по соглашению с атаманом, был намечен ряд мер по усилению частей. С тех пор прошел месяц, армия в ряде упорнейших боев понесла новые потери и не усилилась ни одним человеком.

Безмерной доблестью и последним напряжением сил армия в решительном бою разбила противника у Балыклея, на плечах его овладела Камышинской позицией и блестящим маневром, прижав красных к Волге, уничтожила почти полностью Камышинскую группу противника. Невзирая на новые кровавые потери, все части армии были брошены для преследования врага.

Последний, учитывая угрозу Саратову, сосредоточил против моей армии всю конницу 9-й и 10-й своих армий и, спешно снимая части с Уральского и Астраханского фронтов, перебрасывает их к Саратову. Полки дошли до 60—100 шашек, материальная часть в полном расстройстве.

Наступление армии захлебнулось, и противник сам перешел на всем фронте в наступление, с величайшим трудом пока сдерживаемое обескровленными войсками. Вместе с тем из состава Кавказской армии перебрасывается в Добровольческую новая часть – Терская казачья дивизия.

Представленные мною Вам соображения о необходимости скорейшего завершения Астраханской операции, дабы обеспечить тыл армии при движении ее на север, одобрения не получили, и генералом Романовским мне было телеграммою указано, что Астраханское направление имеет второстепенное значение.

Между тем невозможность иметь впредь до падения Астрахани водный транспорт и необеспеченность единственной коммуникационной линии – Волги – ставит войска, действующие на северном направлении, в самое тяжелое положение. После боя 28 июля в 4-м конном корпусе осталось 12 снарядов, а в головном артиллерийском армейском парке – ни одного.

Кроме почти полного отсутствия транспорта, есть и другие причины расстройства снабжения, причины, которые в достаточной степени видны из следующих трех телеграмм, полученных мною от начальников снабжения и артиллерии:

1) «ежедневно телеграфирую главначснаб и члену войскового правительства Верещаку о крайней нужде армии в хлебе, доходящей до катастрофического положения. Последний день приказал выдать по фунту хлеба. Несмотря на это, не только нет подвоза, но даже не отвечают на запросы»;

2) «несмотря на неоднократные мои телеграммы главначснаб, интенюг и главному казначею об открытии кредита и о снабжении полевого казначейства Кавказской армии денежными знаками, не получаю никакого ответа. Для удовлетворения 1-го и 2-го корпусов по их требованиям даже пришлось за счет перечня расходов предписать полевому контролеру выдать на основании 592-й статьи Положения о полевом управлении войск бескредитный расход»;

3) «несмотря на мои телеграммы начартснаб о высылке трехдюймовых снарядов, ни высылки, ни ответа нет…, армия более месяца не получает снарядов, расходуя трофейные».

Вот горькая и неприкрашенная правда. Кавказская армия надорвана непосильной работой. Обескровленная, нищая и голодная, она сильна лишь своей доблестью, но и доблесть имеет свой предел – испытывать ее бесконечно нельзя.

До назначения меня командующим Кавказской армией я командовал теми войсками, которые ныне составляют Добровольческую, числящую в своих рядах бессмертных корниловцев, марковцев, дроздовцев. Борьба этих славных частей в Каменноугольном районе – блестящая страница настоящей великой войны. Безмерными подвигами своими они стяжали себе заслуженную славу…

Вместе со славой они приобрели любовь вождя, связанного с ними первым «Ледяным походом». Эта любовь перенеслась и на армию, носящую название Добровольческой, название, близкое Вашему сердцу, название, с которым связаны Ваши первые шаги на великом крестном пути… Заботы Ваши и Ваших ближайших помощников отданы полностью родным Вам частям, которым принадлежит Ваше сердце.

Для других ничего не осталось.

Разве это не так? В то время как Добровольческая армия, почти не встречая сопротивления в своем победоносном шествии к сердцу России, беспрерывно увеличивается потоком добровольно становящихся в его ряды опамятовших русских людей, Кавказская армия, прошедшая за три последних месяца с непрерывными боями более тысячи верст и взявшая число пленных, в десять раз больше нежели она сама, истекая кровью в неравной борьбе и умирая от истощения, посылает на Добровольческий фронт последние свои силы.

В то время как в рядах Добровольческой армии сражаются части, имеющие в своих рядах 70 % офицеров (7-я пехотная дивизия), полки Кавказской армии ведут в бой есаулы, а сотни и роты – урядники и приказные. В то время, как там, у Харькова, Екатеринослава и Полтавы войска одеты, обуты и сыты, в безводных Калмыцких степях их братья сражаются за счастье одной Родины – оборванные, босые, простоволосые и голодные.

Чем виновны они? Неужели тем, что кучка негодяев одного с ними края, укрывшись в тылу, отреклась от общей матери – России?! Неужели ответственны за них те, кто кровью своей оросил путь от Черного моря до Каспия и от Маныча до Волги?!

Быть может, я ошибаюсь. Быть может, причина несчастий моей армии кроется в том, что я, а не другой, стою во главе ее. Благополучие части, к сожалению, сплошь и рядом зависит от того, насколько командир ее пользуется любовью старшего начальника. Расположения начальства я никогда не искал, служа Родине, а не начальникам.

С Вами пошел и готов идти, пока не потеряю веры в возможность спасти Родину. Все силы и способности свои отдал ей и с Вашей стороны, как Ваш помощник, упрека заслужить не мог. В этом, полагаю, сомнения быть не может.

Мысля Россию так же, как и Вы, единой, великой и неделимой, наколько мог, боролся с самостийными течениями Кубани, твердо ограждая армию свою от попыток самостийников сделать из нее орудие политической борьбы. В конце апреля под влиянием наших неудач вопрос о создании Кубанской армии приобрел особенно острый характер.