РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ - Доминик Ливин

Многие территориальные образования Австрии (коронные земли} не совпадали с этническими границами, что зачастую вносило некоторую путаницу в националистическую политику. Тогда как федеративные республики, созданные Москвой, были специально задуманы как национальные территории, где одна нация обладает культурной и этнической идентичностью и доминирует на правительственных постах. В конституционной теории и символически эти республики были гораздо ближе к суверенным государствам, чем австрийские коронные земли, К тому же они обладали правом на отделение. Таким образом, принимая во внимание, что все республики изначально были включены в состав Союза насильственно и это произошло на памяти еще живущего поколения, не было ничего удивительного в том, что, едва обретя минимальную политическую свободу, Союз прекратил свое существование в том виде, в каком он был задуман. Фактически советская федеральная конституция существовала только для показухи. Реальная власть принадлежала не республиканским государственным институтам, а республиканской коммунистической партии, в централизованном порядке подчинявшейся указаниям из Москвы. Но даже тот уровень автономии, которым располагали республики в 1920-х годах, мог при некоторых обстоятельствах и при условии его сохранения привести к требованиям еще большей свободы от центра. Что, безусловно, поставило бы Москву перед необходимостью серьезных компромиссов с республиками в распределении ресурсов и определении долгосрочных целей и стратегий. Отчасти для того чтобы избежать этой ситуации, Сталин отказался от национальной политики 1920-х годов и беспощадно уничтожил нерусские элиты, которые сам режим создавал и культивировал. И хотя после его смерти подобная широкомасштабная расправа больше ни разу не повторялась, страх и инерция, порожденные воспоминаниями о терроре, сыграли огромную роль в сохранении Союза и сведении на нет заложенного в федеративной системе риска распада страны. Но как только Горбачев сделал советскую политику более либеральной и объявил о своей приверженности правовым нормам, присущая советскому федерализму уязвимость стала очевидной и во многом способствовала дезинтеграции Советского Союза*

Однако пример Австрии убедительно доказывает, что разрушение Советского Союза в 1991 году не было неизбежным и что империи могут в определенной степени преобразовать себя в многонациональные демократические федерации. Империя Габсбургов изначально создавалась как империя, базирующаяся преимущественно на идеологии, а именно на католической Контрреформации. Эта идеология удерживала империю от распада и обеспечивала ее идентичность. С помощью этой идеологии испанские и австрийские Габсбурги в шестнадцатом веке пытались снова сделать Европу католической. Попытка провалилась, и к середине восемнадцатого века в Вене поняли, что принципы Контрреформации являются препятствием на пути модернизации империи и роста государственной мощи. При Марии Терезии и Иосифе II (1740-1790) Австрия в основном отказалась от этих принципов и провела политические, экономические и культурные реформы, основанные на принципах североевропейского, по большей части протестантского Просвещения, Другими словами, Габсбурги позаимствовали принципы своих врагов для того, чтобы выжить в качестве современного общества и великой державы. В 1914 году империя Габсбургов все еще оставалась католическим государством, и контрреформационные принципы еще кое-что значили для монархии, не говоря уже о большой части крестьянского населения. Но в политической и экономической практике империи торжествовали либерализм и демократический правопорядок наряду с энергичным, хотя порой принимаемым с плохо скрытой язвительностью, мультикультурализмом.

Подобное развитие славянских и среднеазиатских республик при Горбачеве могло оказаться в принципе возможным.

Похоже, в 1991 году он сам намеревался вести Союз именно в этом направлении. Общая советская идентичность была, во всяком случае, не менее значимой для населения страны, чем общая габсбургская идентичность в 1914 году. Советский Союз оставался закрытым обществом на протяжении многих десятилетий, и внешние влияния значили для него гораздо меньше, чем для Габсбургов. Уникальная всепроникающая политическая и экономическая система глубоко укоренилась в советском обществе. Хорошо это или плохо, но внешняя угроза Советскому Союзу была значительно меньше, чем в случае с Австро-Венгрией, и, следовательно, вряд ли приходилось ожидать, что он распадется из-за катастрофических последствий войны. Советский Союз в неизмеримо большей степени, чем империя Габсбургов, обладал огромными преимуществами единого имперского экономического пространства, особенно если принять во внимание, насколько жестко социалистическая система связала все республики в одну промышленную систему. Многие факторы повлияли на неспособность Москвы хотя бы в какой-то форме сохранить федеративный союз: роль обстоятельств и отдельных личностей, еще свежие в памяти народа ужасы советской истории, а также немыслимо трудная задача осуществить преобразования одновременно в трех направлениях - от авторитаризма к демократии, от командной экономики к рынку и от империи к подлинной многонациональной федерации.

Дезинтеграция Советского Союза фундаментально отличается от распада империи Габсбургов еще и тем обстоятельством, что она произошла в мирное время. То есть в этот момент не было мировой войны, Причины Первой мировой войны и даже причины, побудившие Австрию вступить в эту войну в 1914 году, невероятно сложны и противоречивы. Они не могут быть просто сведены к самоощущению усиливающейся слабости империи по сравнению с конкурирующими великими державами или к осознанию того, что история, похоже, поворачивается спиной к тем ценностям и классам, которые поддерживали консервативную, династическую, аристократическую габсбургскую элиту и управляемую ею империю. Тем не менее эти факторы и настроения играли крайне важную роль в Вене в 1914 году, и что-то похожее можно отметить в настроениях Москвы в 1980-х годах. Советский Союз безоговорочно проигрывал экономическое соревнование международному капитализму, а его политические и культурные ценности не выдерживали конкуренции с западными. Мало шансов оставалось на то, что этот процесс мог быть повернут вспять мирным путем, и существовала серьезная угроза легитимности режима и его выживанию, если бы движение в том же направлении продолжалось. Принимая во внимание огромные средства, вложенные советским режимом в свои вооруженные силы, а также узкогеополитический и военизированный образ мыслей его руководства, можно было бы усмотреть некоторую логику в попытке предотвратить экономическую капитуляцию перед лицом капиталистического врага военными средствами.

Но существовало несколько вполне убедительных причин, по которым такая стратегия не была принята. Во-первых, до конца 1970-х годов отставание Советского Союза от Запада все-таки не было столь очевидным. Вьетнамская неудача, казалось, подорвала веру американцев в себя. Советский Союз вел активное наступление в третьем мире, а резкий скачок цен на нефть после 1973 года обернулся угрозой западному капитализму и одновременно блестящей возможностью для Советского Союза извлекать огромные доходы от экспорта энергоносителей, избегнув таким образом всякой необходимости в дестабилизирующих рыночных реформах. Не менее значимыми представлялись и другие факторы, и в первую очередь менталитет правящей элиты. Брежневская геронтократия была слишком самодовольной и старой и чувствовала себя слишком комфортно, для того чтобы все поставить на карту в прямом конфликте с Западом. Молодое поколение реформаторов, которое пришло к власти вместе с Горбачевым и было пропитано идеями «социализма с человеческим лицом», еще сохраняло веру в возможность реформирования и возрождения Советского Союза. Их противники - в частности те, кто возглавил августовский путч 1991 года, - были значительно менее человечны, но события 1991 года показали, что они оставались всего лишь нерешительными и неэффективными чиновниками^ не способными к решительным действиям, необходимым для проведения успешного государственного переворота. Кроме того, им никогда не хватило бы силы духа, для того чтобы поставить мир на опасную грань конфронтации, которая могла бы привести к третьей мировой войне.

Но основными соображениями, заставившими советскую верхушку удержаться от развязывания войны, были вполне обоснованные опасения тяжелейших последствий ядерной войны - несравнимо более тяжелых, чем те, что могли ожидать мир в 1914 году. В то время еще представлялось возможным (хотя даже это оказалось жестокой ошибкой) ее быстрое и победоносное завершение, которое укрепило бы международное положение империи и ее правящей элиты. В эпоху ядерного оружия и имея в качестве противника НАТО, только исключительно злонамеренное и безответственное руководство перед лицом масштабности и необратимости упадка своей империи и отсутствия внутренних способов его избежать могло бы рискнуть пойти по пагубному пути Австро-Венгрии, В настоящий момент наличие оружия массового поражения является одной из главных причин, приведших к тому, что традиционный имперский способ решения проблем при помощи широкомасштабной войны больше не стоит на повестке дня.