Царствование императора Николая II - Сергей Сергеевич Ольденбург

на его букве, а Вильгельм II держался мнения, что государь отказался, под давлением своих советников, от принятых на себя обязательств. Тосты в Свинемюнде были на редкость бесцветны: государь говорил о «продолжении родственных отношений, традиционной дружбе», а германский император – о «неизменной дружбе наших династий и наших народов». Все же свидание в Свинемюнде ослабило внешнее впечатление от соглашений с Японией и с Англией, подчеркнув «свободу рук» России.

18(31) августа 1907 г. англо-русское соглашение было подписано. Англия отказывалась от Тибета; обе державы признавали суверенитет Китая над этой страной. Россия отказывалась от притязаний на Афганистан; обе державы обязывались уважать его независимость и неприкосновенность. Персия делилась на три зоны: северная, с Тавризом, Тегераном, южным побережьем Каспийского моря и центральной областью, вплоть до Испагани и Ханикина, входила в русскую сферу влияния; юго-восточная часть, примыкающая к Афганистану и Индии, считалась английской зоной; а между ними оставалась «нейтральная» общая полоса, включавшая почти все побережье Персидского залива. Обе державы при этом взаимно обязались охранять неприкосновенность и независимость Персии.

Русская печать, в общем, встретила соглашение сочувственно. «Новое Время» называло соглашение с Японией и Англией «ликвидацией», завершением старых расчетов и писало: «Соглашение 18 августа знаменует собою новую фазу в азиатской группировке: оно обозначает собой отказ от того индийского похода, который не раз горячил воображения в России…» Сходную мысль высказал и министр иностранных дел А. П. Извольский, защищая проект соглашения в Совете министров. «Мы должны поставить наши интересы в Азии на надлежащее место, иначе мы сами станем государством азиатским, что было бы величайшим несчастьем для России».

«Мне кажется, – писал в то же время канцлеру Бюлову Микель, германский поверенный в делах в С.-Петербурге, – что новшества, вводимые в Азии этим соглашением, не так велики, как ожидалось. Значение русско-английского соглашения не столько в Азии, сколько в Европе, где его последствия долго будут давать себя знать». Микель подчеркивал, что это соглашение – «скорее дело рук английской, нежели русской политики». Он отмечал, что подписанию соглашения сопутствовали антигерманские выпады в русской и английской печати.

В Англии консерваторы выступили с резкой критикой соглашения; особенно возмущался лорд Керзон, бывший вице-король Индии, организовавший поход в Тибет. Парламент тем не менее одобрил конвенцию.

Государь – если верить германскому поверенному в делах – не желал общего соглашения с Англией, острие которого было бы направлено против Германии. Но он не видел оснований возражать против конвенции, дававшей России значительные преимущества взамен за отказ от притязаний, осуществить которые едва ли было бы возможно в сколько-нибудь обозримом будущем. Государь при этом никогда не забывал об Азии – это показал его исключительный интерес к вопросу об Амурской жел. дороге. П. А. Столыпин, защищая этот проект в Думе, говорил: «Русский народ всегда сознавал, что он осел и окреп на грани двух частей света; что он отразил монгольское нашествие, что ему дорог и люб Восток… Наш орел, наследие Византии, орел двуглавый. Конечно, сильны и могущественны и одноглавые орлы, но отсекая нашему русскому орлу одну голову, обращенную на Восток, вы не превратите его в одноглавого, вы заставите его только истечь кровью». Эти слова премьера были ближе к мысли государя, чем заявление министра иностранных дел о том, что русские интересы в Азии надо поставить «на надлежащее место»…

Именно в Азии англо-русское соглашение давало России бесспорные выгоды, не только в том, о чем оно говорило, но и своими умолчаниями. Так, северная Маньчжурия, Монголия, Китайский Туркестан, а также и конвенция с Японией, кстати сказать, совершенно не соответствовали распространенным – особенно в русском обществе – представлениям об униженной, ослабленной России! Скорее можно было удивляться, как Россия быстро восстанавливала свое державное положение. Она оставалась первой державой Азии. Япония, истощенная войной в большей мере, нежели Россия, так и не получившая чаемой контрибуции благодаря мудрой твердости государя, вынуждена была серьезно считаться с русской мощью: она измерила ее в борьбе, и японские государственные деятели отлично знали, что стечение обстоятельств, давшее им возможность благополучно для себя закончить войну, едва ли повторится вновь.

Государь не хотел, чтобы соглашение с Англией привело к расхождению с Германией. Но могущественные влияния влекли в ту сторону. Русское общество прониклось представлением, что англо-французский союз означает «конституцию», а дружба с Германией – «реакцию». Министр иностранных дел А. П. Извольский не сразу обратился на этот путь; но в Думе он нашел сочувственный прием не только со стороны большинства, но и со стороны оппозиции в лице П. Н. Милюкова. В это же время интеллигенция начинала интересоваться внешней политикой. П. Б. Струве в «Русской Мысли» (в январе 1908 г.) выступил со статьей «Великая Россия», не побоявшись взять в виде эпиграфа слова П. А. Столыпина о «Великой России» и «великих потрясениях». «Для создания Великой России, – писал он, – есть только один путь: направить все силы на ту область, которая действительно доступна реальному влиянию русской культуры. Эта область – весь бассейн Черного моря, т. е. все европейские и азиатские страны, “выходящие” к Черному морю».

Эти мысли, по существу, не были новыми. Это было возвращение к ближневосточной политике императоров Николая I и Александра II. Русская власть за последние десятилетия избрала иной путь потому, что лучше сознавала трудности – и ограниченные возможности – этого будто бы естественного пути. Теперь русская интеллигенция с запозданием на целое поколение выходила на путь, уже пройденный некогда русской властью. Эта политика представлялась широким кругам более доступной и понятной, чем широкие азиатские планы государя.

К лету 1908 г., без каких-либо формальных изменений курса русской внешней политики, перед всем миром уже обозначилась новая международная комбинация: Россия – Франция – Англия. Английский король Эдуард VII прибыл в Ревель 28 мая (10 июня). Этому визиту предшествовали прения в английском парламенте: левые депутаты протестовали против сближения с царизмом, говорили о «русских зверствах». Сэр Эдуард Грей дал им решительную отповедь, напомнив им об эпидемии революционного террора, а также о том, что депутаты-«выборжцы» были заключены в тюрьму «не за свои либеральные убеждения». Прения показали, что обе большие английские партии – либералы и консерваторы – одинаково стоят за сближение с Россией.

Меньше чем через месяц после Эдуарда VII в Россию прибыл французский президент Фальер. Во французском парламенте только социалисты – да и то не очень энергично – протестовали против этой поездки. «Президент, – говорил “коммунар” Вайян, – может в России услышать выстрелы: это убивают ее лучших граждан». Министр иностранных дел Пишон решительно заклеймил подобные выходки.

В такой международной обстановке застало Европу событие, положившее конец политике сохранения «status quo» на Балканах: младотурецкая революция в июле 1908 г.

Глава четырнадцатая

Земельный вопрос: проведение в жизнь закона 9 ноября; увеличение крестьянского землевладения. Землеустроительная кампания. Итоги землеустройства за пять лет (1907–1911).