Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси - Александр Ильич Антонов

— Дионисий вольно гуляет у тебя. И тень греха за убиение священника Павла на него ложится.

— Да убит ли Павел? Нам сие неведомо.

— Знать, убит, коль нигде не найдём живого.

— Да не вкупе ли с Рубец-Мосальскими та ехидна жалит? — спросил патриарх.

— Много разных ехидн развелось на Москве. Да укорот найдём. А Дионисия сам спроси об сём, отче владыко, — ответил боярин Семён, с тем и ушёл.

На другой же день утром Иов повелел привести Дионисия в Патриарший Судный приказ. Его привели и допрашивали, но без пыток, потому как улик не было. И всё-таки он был наказан. Приход у него отобрали, постригли в монахи и под именем Серапонта отвезли в боровский Пафнутьев монастырь, заточили под строгий надзор. Здесь ещё жили по суровым законам Василия Волоцкого, и жизнь опальных послушников да иноков была каторжной. Непосильным трудом изгоняли из них дух сопротивления.

Природа не одарила Дионисия-Серапонта терпением. Проявлялось это только изредка, когда силы извне давили. Так было первое время в Пафнутьевом монастыре. Он примерно выполнял тяжкие монастырские обязанности: чистил конюшни, скотные дворы, даже нужники без сетования на Бога. Лишь в глубине души неугасимо горел дух противостояния Иову и Борису. И не было ночи, чтобы в тёмной монашеской келье Дионисий не вспоминал часы своего позорного падения, мучительных допросов, теперь вот заточения в монастырь под строгий надзор настоятеля и его братии. И чем глубже он погружался в воспоминания, тем горше становилось у него на сердце и тем выше, к самому горлу, подступала ненависть к тем, кто учинил над ним расправу, к тем, кто отлучил его от сана митрополита, лишил высокого положения в обществе, добытого столь дорогой ценой. В ночное время он много думал над тем, как и какими путями отплатить за своё поругание. Его не смущало то, что он становился отступником веры Христовой. Те происки, какие он задумал против царя и патриарха, были не от Бога, но от дьявола.

Но Дионисий считал, что он живёт под Всевышним, который лишь временно отвернулся от него и послал испытания. Тем паче теперь нужно заслужить милость Всевышнего. И путь для этого избрать достойный. Только на праведном пути, считал Дионисий, он может побороть своих недругов.

И ему во спасение сегодня Всевышний отвернулся от царя Бориса и от патриарха Иова. Он напустил на них страшную немилость. Ничем иным не объяснишь то, что три минувших года были такими ужасными. И голод, и мор, и разбой — всё навалилось на Русь. Сколько Крестных ходов было, сколько молили Бога, чтобы не карал. Нет, не внял! Да и не мог столь много грехов простить, наслал свою кару.

Целуя крест, Дионисий мог сказать, что не будет отныне и во веки веков у Иова и Бориса того влияния на народ, какое было прежде. Да и среди бояр, дворянства и высшего духовенства у них всё меньше сопричастников. Разве что неистовый митрополит Гермоген да громогласный митрополит Геласий. А и то сказать, что Гермоген не за Бориса ратует, а за князя Шуйского. Давно сие разгадал Дионисий и радуется: мнит своим сторонником Гермогена.

И совсем немного времени прошло с того часу, как заточили Дионисия в Пафнутьевом монастыре, но ему показалось, что над Русью занялась новая заря, что засияла она над Северской землёй. Небо от неё с каждым днём пламенело всё шире. Одних она вдохновляла на подвиг во имя царя-батюшки Калитиного племени, других — смертельно пугала, вселяла в сердца панику и ужас.

Сам Дионисий почувствовал в груди прилив новых сил и пришёл к мысли, что пора собираться в путь — навстречу царевичу Дмитрию. А там, считал он, даст Бог, вместе с ним войти в первопрестольную для нового подвига во имя обновления веры Христовой.

Правда, размышления о том, что уготовил русской православной церкви «Дмитрий угличский», смущали Дионисия. Его душа не принимала католичества. В бытность свою митрополитом он часто слал в адрес католиков анафему. Но именно католичество намерен был принести на Русь будущий государь, о чём Дионисий слышал на проповедях в монастырской церкви каждый день. И выходило, что ежели бы сейчас Дионисий был главой русской церкви, то он слал бы царевичу Дмитрию проклятие и отлучение от веры Христовой только за движение в пользу еретиков. Но жажда мести за своё поругание сделала Дионисия глухим к голосу разума. Помета — вот что двигало мысли и поступки бывшего митрополита.

В мыслях он торопил шествие «государя Дмитрия». «Поспешай, любезный царь-батюшка, на законный престол. Да пусть тебе кланяется удача, а мы здесь живота не пожалеем для полноты твоего торжества». И поднимался в душе Дионисия крик: «Эй, Русь! Встречай законного государя! Эй, города российские, сбросьте с плеч иго Борисово, распахните ворота перед милостью царя Калитиного племени!»

Будто подчиняясь зову Дионисия, на юге России всё сильнее громыхала гроза и неотвратимо надвигалась на север. «То-то лепота! Да уж не пора ли идти к православным, звать их достойно встретить царя-батюшку», — нетерпеливо размышлял Дионисий в ожидании прихода «царевича Дмитрия» к Москве.

Вскоре же Дионисий стал действовать во благо Лжедмитрия. На юг он пока не отважился уйти, но скинул личину смирения и стал теснить своей дерзостью игумена Пафнутьева монастыря Алексия. Игумен был крут. Дионисия наказали за дерзость, посадили в яму, но, отбыв наказание, он самовольно покинул монастырь и сбежал в Москву.

Спрятался Дионисий на подворье князей Рубец-Мосальских. Он нашёл всех, кто ещё не забыл сосланных князей Романовых, Черкасских, Шереметевых, Сицких. И призвал их присягнуть на верность «царевичу Дмитрию». Когда же на подворье князей Рубец-Мосальских собрались те, кто ждал Лжедмитрия, Дионисий сказал:

— Всевышний видит глубину и чистоту моих помыслов. И ежели они коварны, он покарает меня. Братья по духу, настал наш час добиваться милости Божьей в пользу Иоаннова семени. Двинемся навстречу государю, проявим крепость любви нашей.

— Говори, владыко, что делать, — потребовал князь Андрей Рубец-Мосальский.

И Дионисий не заставил себя ждать. Но повёл речь тихо, заговорщицки:

— Верные сыны церкви донесли мне такую весть: в Туле, Рязани и Калуге бояре собирают ополчения на помощь царю Дмитрию. Да больше всех усерден городской дворянин Прокопий Ляпунов. Нам ли отставать от детей наших!

Дионисий довольно быстро обретал привычное влияние на тех, с кем общался. Он как бы вновь был у той власти, какую когда-то держал в руках, как первосвятитель. Дионисий повелел всем сторонникам самозванца сбиваться в отряды ополчения, готовиться