Амундсен - Тур Буманн-Ларсен

Пугающие перспективы отступают в тень перед новым событием; он получает из Лондона письмо с ответом на все свои вопросы. Новый знаменательный день в хронике полярника: «25 сент. 1924 г. Этот день навсегда останется в моей памяти как самый замечательный, самый прекрасный. Малютка — моя, моя, моя!» У полярника пока есть соломинка.

На следующий день он покидает Норвегию. Обанкротившийся национальный герой бежит из родной страны через черный ход, в Гётеборг. Густав провожает его до Мосса. Отныне он один, но не совсем — у него есть дневник и «беспроволочная», телепатическая связь с Кисс. Вдобавок он получил новое письмо.

«Да, теперь ты добрая и милая. Совершенно как в давние времена». Полярник постоянно грезит о «давних временах». О временах еще до того, как он, поставив все на карту, потребовал, чтобы она ушла от мужа, пока он находился в Ледовитом океане на борту «Мод». Об идиллических днях в разгар окопной войны, когда он месяцами сидел в Лондоне, во всем готовый на ее условия. Тогда она была «добрая и милая». Позднее он вынудил ее продемонстрировать, кто из них сильнее.

Руал Амундсен — единственный норвежец на трансатлантическом пароходе «Дроттнингхольм», «весьма комфортабельном». Жертва банкротства путешествует первым классом и обедает за капитанским столом. Письма от Кисс внушили ему новую веру в жизнь; мир выглядит светлее: «Целыми днями я непринужденно с тобой беседую и шлю тебе тысячи беспроволочных телеграмм. Надеюсь, твой приемничек исправен????» Если плавание на «Мод» напоминало свадебное путешествие без невесты, то сейчас он похож на старого мужа в деловой поездке: «Твой миниатюрный портрет всегда со мной, стоит на ночном столике вместе с часами, которые мне подарила ты, и подушка у меня своя, а наволочки для нее тоже сшиты тобою. Пользуюсь я и твоими носовыми платками. Так что сама видишь. Я полон тобой. Беспроволочные депеши отсылаются днем и ночью и должны быть приняты». Пока он может полагаться на свою «маленькую женушку», он «силен как никогда».

Нет, Руал Амундсен отнюдь не сломлен. Вскоре он, стоя на палубе, наблюдает, как «Дроттнингхольм» оставляет за кормой «Бергенсфьорд» со множеством его соотечественников на борту. А однажды в столовой происходит инцидент, отчетливо показывающий, что в мире он по-прежнему пользуется большой популярностью: «Поистине трогательно было слушать нынче людей. И ведь все они шведы, за исключением одного американца и одного датчанина. Во время обеда оркестр исполнил, в частности, "Воскресный день девушки-доярки"[133]. Вообще аплодировать здесь не принято, но, когда музыка кончилась, все бешено захлопали. Достойная дань уважения моей стране и мне. Красивый жест, от которого на душе у меня стало хорошо». Давненько полярник не испытывал благотворного воздействия аплодисментов.

Само собой, всенародная слава имеет и свои темные стороны. «Мир полон коварных соблазнов, на которые легко попадается тот, у кого нет опоры». Не имеет ли полярник в виду другое плавание? Может быть, ту женщину, с которой столкнулся несколько лет назад, на пути в Ном? Все это нужно забыть — стереть с лица земли. Рядом с Кисс даже самая красивая из здешних пассажирок низводится до положения этакого препятствия в мини-гольфе. «Эти женщины — сплошь сумасшедшие. Я не сказал им ни единого слова, но все они жаждут сфотогр. со мной и отправиться на полюс. На меня они наводят бесконечную скуку. Ты можешь представить себе что-нибудь более нелепое? Я не обращаю на них внимания, благодаря тебе, моя замечательная девочка».

Само собой, Руал Амундсен не отказался от плана великого перелета. «Noch ist Polen nicht verloren[134], — писал он, неисправимый оптимист, дону Педро через несколько дней после банкротства. — Отказываться бесполезно, дон Педро. Отказавшийся сам подписывает себе смертный приговор».

В принципе потерян всего один год. Сотрудничество с тремя норвежскими летчиками продолжается. Контакт с компаниями «Дорнье-Валь» тоже не прерван. На фабрике в Пизе удовлетворились тем, что Хаммер, который, по их мнению, «с невероятным легкомыслием упустил финансирование», больше не участвует в этом предприятии. А вот Рисер-Ларсену немец-директор полностью доверяет.

Прежде всего норвежскому лейтенанту надо выяснить, какова вероятность того, что их давний итальянский союзник Локателли захочет осуществить полярный перелет, опередив их. Директор Шульте-Фролинде не очень верит, что полярный энтузиазм сохранится в Италии до следующего лета, «особенно потому, что фашистский режим получил сильный удар и Муссолини, возможно, не задержится в своем кресле надолго». Перелет через Северный полюс вообще ни одно правительство не включало в свою программу.

Параллельно с имущественными трансакциями Руал Амундсен предпринял несколько безуспешных попыток добыть новые средства для экспедиции. В отсутствие Начальника дальнейшие усилия по обеспечению финансирования берет на себя Рисер-Ларсен, теперь в сотрудничестве с Норвежским обществом воздухоплавания. В прессе проскальзывают намеки, что новый перелет состоится под совместным руководством лейтенанта и старого полярника. Кроме того, экспедиция в режиссуре Общества воздухоплавания не включает перелет на Аляску, ограничиваясь перелетом к Северному полюсу. Пизанский самолетостроитель считает это решение «необыкновенно удачным, ведь, бесспорно, именно в тамошнем регионе должно приобрести опыт, прежде чем отважиться на грандиозное предприятие — лететь на Аляску». Великий план Руала Амундсена мало-помалу стал занимать и умы других людей.

«Я более чем когда-либо за все 53 года моей жизни был близок к мрачному отчаянию», — пишет полярник в мемуарах. Хотя по прибытии в Нью-Йорк он как будто бы находится в на редкость безоблачном расположении духа. Встречает Амундсена агент его импресарио, который, как записывает полярник, «вручил мне твое милое письмо». Он незамедлительно приступает к подготовке статей и докладов для американского рынка. «Кидик, мой всегдашний менеджер, очень доволен перспективами», — пишет он Херману Гаде. Покоритель Южного полюса, как ему и подобает, устраивается в огромном фешенебельном отеле «Уолдорф-Астория». Единственное, что мучает его в мегаполисе, это невыносимая жара.

8 октября наступает переломный момент — внезапно, как по волшебству. За чаем Руал Амундсен встречается с группой журналистов. Через некоторое время его зовут к телефону. Американец по имени Линкольн Элсуорт просит о встрече. «Услышав его голос, — много лет спустя пишет американец в своих воспоминаниях, — я невероятно разволновался, словно молодой охотник, который впервые прицелился в лося».