Амундсен - Тур Буманн-Ларсен

Как ни странно, бывший «гений» продолжает разъезжать по свету. В середине октября из норвежской миссии в Токио сообщают, что Хаммер с женой отправился в кругосветное путешествие. Легкомысленный бизнесмен наносит визит в императорскую столицу, чтобы взглянуть на аэроплан, который строится якобы для Руала Амундсена. Теперь вопрос в том, не надумают ли японцы профинансировать следующий полярный перелет.

Руал Амундсен окончательно сводит счеты со своим поверенным в автобиографии, где называет его «преступным оптимистом». Сам же он умывает руки и уверяет, что у него «не было ни малейших подозрений в отношении Хаммера» вплоть до весны 1924 года. В действительности же Леон предостерегал полярника насчет управляющего еще летом 1922 года.

Руалу Амундсену хотелось верить в Хаммера. По той простой причине, что Хаммер верил в него. Их общая безответственность подорвала экономические основы экспедиции «Мод», и обоим пришлось выбираться из трясины, в которой они увязли. Не вдаваясь в правовые аспекты целого ряда, мягко говоря, нечестных хаммеровских сделок, приходится констатировать, что если обозначение «преступный оптимист» вполне под стать одному компаньону, то и второй заслуживает этого эпитета ничуть не меньше.

Ведь свое представление о людях Руал Амундсен формирует в зависимости от собственных потребностей. Если ему нужен спаситель, Хаммер становится таковым; если нужен козел отпущения, тот же человек превращается в мошенника. Вот так же Омдал из блестящего пилота в один миг сделался нескладехой. Во вселенной Руала Амундсена есть только одна постоянная величина. Он сам.

Глава 34

ПОЕЗДКА В ДРЁБАК

Сочетание Руал Амундсен — Хокон Хаммер было пагубным, не в пример весьма удачному сотрудничеству братьев Руала и Леона. Вместо того чтобы компенсировать слабости полярника, агент их усугублял. Вдобавок желание дородного управляющего самому выступить в роли arctic explorer привело к тому, что полярные исследования обернулись этаким цирковым бурлеском.

Сдержанная деловитость, тактичная дипломатия, основанные на взаимном доверии отношения с общественностью — все, что Леон выстраивал в течение двадцати лет, понесло очень серьезный ущерб. В первую очередь из-за поспешных и непродуманных планов самого Руала Амундсена насчет перелетов, а во-вторых, из-за того, что датчанин совершенно не понимал специфики и огромной сложности полярных исследований.

Здравый смысл изменил Руалу Амундсену. И не впервые. Но он привык, что в случае чего его поправят. А новый помощник был не в состоянии выполнить эту задачу.

В автобиографии полярник скромно заявляет, что в делах не имел совершенно никакого опыта и всегда опирался на других: «До сих пор это не причиняло мне никаких неприятностей. Я делал так, как мне говорили, и все сходило отлично». Этими словами он подчеркнул собственную детскую наивность и одновременно сделал недвусмысленный и нечаянный комплимент брату Леону.

Партнерство Руала Амундсена и Хокона Хаммера отрицательно сказывалось на взаимоотношениях с Леоном. Полярник собственными руками подрывал доверие к себе. И это касалось не только обстоятельств, связанных с Хаммером; операции с поместьями Ураниенборг и Рёдстен тоже вызывали у Леона тревогу. И тревожился он не только за брата, но и за себя самого.

Все началось в 1920 году, когда полярник (с опозданием на два года) признал, что подарил Ураниенборг (на деле и Рёдстен тоже). Отплывая на «Мод» в экспедицию, он был человеком состоятельным. Однако уже после двух неудачных лет во льдах его экономическая позиция значительно ухудшилась. А заботы о том, чтобы на счете экспедиции постоянно хватало денег на выплату жалованья и другие расходы, лежали на плечах Леона. И когда резервы полярника и государственные ассигнования были исчерпаны, управляющему пришлось покрывать затраты из собственного кармана. В результате Леон Амундсен, управляя делами брата, стал еще и самым крупным его кредитором.

Обеспечением этого непрерывно растущего долга служила недвижимость на Бунне-фьорде. Значительную ценность представляла и «Мод», но здесь нужно было постоянно учитывать риск потери судна. Запертая во льдах полярная шхуна, по сути, все равно что военный корабль под артобстрелом.

Не удивительно поэтому, что Леон обиделся на брата, когда тот вдруг взял да и подарил или продал одну из усадеб. Леон настолько утратил доверие к финансовым операциям полярника, что при повторном дарении весной 1923 года напрямую связался с адвокатом Гудце, чтобы выяснить, какая именно недвижимость переведена на консула Гудце, то есть на Кисс.

Впрочем, Кисс Беннетт никогда не притязала на право собственности; наоборот, она велела Руалу Амундсену выставить Ураниенборг на открытые торги. На что Амундсен так и не решился, из страха перед кредиторами. Весной 1924 года проблема ценностей и гарантий резко обострилась, и связано это было безусловно с тем, что полярник не только вел крайне опасную финансовую игру, но отчаянно рисковал собственной жизнью. Если бы Руал Амундсен действительно отправился в трансарктический перелет, результатом, скорее всего, явились бы не межгосударственные споры о том, кому владеть новыми землями, а драка между кредиторами — кому нести убытки после крушения амундсеновского самолета.

Поскольку реализовать недвижимость на открытых торгах невозможно, полярник соглашается передать ее Леону. Но даже вместе с Ураниенборгом и Рёдстеном сумма, причитающаяся Леону и составляющая около 100 тысяч крон, покрыта далеко не полностью. Уже через год с небольшим Леон намерен обратиться в стортинг с ходатайством о довольно значительном займе. В мае, когда братья встречаются в Свартскуге, он решительно настаивает, чтобы экспедиция «Мод» запросила субсидию из Государственного фонда научных исследований. Руал против. Он либо не желает вкладывать средства, которые, возможно, получит на перелет, в финансирование предприятия, совершенно его теперь не интересующего, либо — что еще вероятнее — слишком горд, чтобы снова просить помощи у неблагодарных соотечественников.

В результате Леон попадает в сложную ситуацию: еще неизвестно, сколько времени он должен инвестировать в полярную экспедицию, будущее которой крайне ненадежно, не имея при этом ни экономических гарантий, ни перспектив на перемены. Неисправимый оптимист Руал был уверен, что все утрясется, как только самолеты поднимутся в воздух. Леон же, наоборот, почти не сомневается, что все пойдет прахом, еще до того как самолеты покинут Пизу.

И когда он наотрез отказывается продолжать выплаты из своего кармана, во вселенной Руала ему больше нет места. Леон хотя и не слагает с себя обязанностей управляющего, но как финансовый гарант сходит со сцены. Таким образом он попадает «в одну лодку» с остальной вероломной командой. Начальник никогда не одобрял подобных протестов и сомнений. Мастер на все руки должен таковым и оставаться — иначе станет «дезертиром».